Россию сажают на методоновую иглу

России навязывают легализацию наркотиков. Los Angeles Times обнародовала цифры официальной американской статистики, согласно которой в России от передозировки героина ежедневно умирает 83 человека, а по уровню потребления этого наркотика наша страна вышла на первое место в мире.

Газета так говорит об этом процессе: «После вторжения в Афганистан сил международной коалиции во главе с США на территории этой страны был зафиксирован резкий рост культивации опийного мака, и в Россию через Таджикистан и другие страны Центральной Азии хлынули потоки героина». И делает вполне справедливый вывод: «Россия оказалась не готова к такому развитию событий».

По версии американцев, «готовность» заключается в правильном лечении наркозависимости: «В России мало распространены программы реабилитации наркозависимых, а препарат „Метадон“, который используется для их лечения на Западе, и вовсе запрещен». В российских частных клиниках, пишет Los Angeles Times, практикуется широкий спектр «экспериментальных методик», вплоть до шоковой терапии и «удаления части мозга».

Ранее с критикой России за отказ от внедрения метадоновой программы выступала Human Rights Watch (HRW). «Заместительная терапия на основе метадона или бупренорфина — одна из наиболее эффективных и хорошо изученных методик лечения наркозависимости — в России в принципе отсутствует». «Несмотря на успешный опыт применения этих препаратов в десятках стран на протяжении нескольких десятилетий и активную поддержку со стороны Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) и Управления ООН по наркотикам и преступности, российское законодательство прямо запрещает использование метадона и бупренорфина», — значится в докладе HRW.

Что на самом деле стоит за навязыванием нам метадоновой программы, рассуждает доктор медицинских наук, врач-психотерапевт, нарколог, академик Академии охраны безопасности и правопорядка РФ Андрей Жиляев.

«СП»: — Андрей Геннадьевич, есть в мире успешный опыт использования метадоновой программы?

 — Метадоновая программа провалилась везде. В Европе попытка ввести метадон в рамках, так называемых программ снижения вреда, привела к росту потребления наркотиков — в Голландии и Бельгии приблизительно в два раза. Эти программы предлагали метадон развозить и раздавать, вот и ездила там специальная машина, по сути — передвижной притон… В итоге скандинавские страны отказались от метадоновых программ еще в 1990-х годах.

«СП»: — С метадона тяжелее слезть, чем, допустим, с героина?

 — В свое время алкоголизм, если помните, лечили тетурамом. Потом выяснилось, что тетурам приносит организму вреда больше, чем алкоголь. С метадоном та же история. Сойти с метадона сложнее, чем с героина, там более выраженная деградация личности и более выраженная зависимость. Поэтому матадон никоим образом не является выходом.

Не называя фамилий, расскажу, как это происходит. Какое-то время назад молодой профессор, доктор медицинских наук, работавший в одном из российских областных центров, обратился в Международный центр противодействия наркотизации, с просьбой помочь ему создать кафедру соответствующего направления.

В ответ на него вышли люди, связанные с продвиженем метадона, и, по сути, дали профессору денег на организацию центра — с тем, чтобы он продвигал метадоновую программу в России. Профессор — большой умница и специалист во многих других областях — это и делает, отрабатывая кредиты.

Метадон в свое время приходил в разные страны вот такими путями, через агентов влияния.

«СП»: — То есть, здесь можно проследить коммерческие интересы?

 — Однозначно. Помимо прочего, эта структура будет исследовать, копить материалы по нашим, грубо говоря, наркоманам, с тем, чтобы не исследовать своих.

«СП»: — Где сейчас распространяется метадоновая программа?

 — Была попытка продвинуть метадон в Латвии. Насколько мне известно, законодательство среагировало на этот момент. По азиатским странам — я имею контакты с представителями минздравов Китая, Вьетнама, Таиланда — тоже нигде и ничего о метадоне не было сказано в плане организации каких-то программ. Если там что-то и происходит, скорее всего, там имеет место та же лоббирующее-коммерческая схема.

«СП»: — Эта схема связана с тем, что Европа и США отказываются от метадона, и производители ищут новые рынки сбыта?

 — Не только. Здесь есть социально-политический момент. Метадоновое сообщество в любой стране — это некий контролируемый рынок, не только коммерческий, но и рынок услуг. Вокруг этих метадоновых программ возникают всякие лечебные центры. Один привлеченный в такой центр наркоман приводит до десяти человек, по сути клиентов, которые сами не принимают метадон, но попадают в сферу влияния сообщества. Поэтому возможно образование полусектантских образовательных коммун, в которых сами пациенты составляют незначительную часть. Это больше социально-ориентированные блоки.

«СП»: — Такие коммуны можно использовать в политических целях?

 — Без сомнения. У меня таких примеров нет. Но я знаю, когда решался вопрос о разрешении метадоновых программ в прибалтийских республиках, той же Литве, этот момент тоже звучал.

«СП»: — То есть, это аналог неправительственных организаций?

 — Я не могу сказать об этом напрямую. Но анализируя тенденции, которые существовали в Европе — да, это что-то подобное.

«СП»: — Марианна Кочубей, эксперт Антитеррористического центра СНГ, высказала мнение, что метадоновые программы будут востребованы в период кризиса, потому что с их помощью можно легально распространять наркотики, и снизить социальную активность населения. Это так, на ваш взгляд?

 — Наркоманы не составляют социально-активной части населения. Если брать социальный аспект метадоновой программы — это, скорее, проникновение в их среду, обретение влияния в ней. Это коготок, который, будучи воткнут в определенную среду, будет разрастаться, обрастать людьми. И тогда — да, возможно формирование в значительной мере управляемого сообщества, уверен в этом.

«СП»: — Кочубей, говоря, что наркотиками можно снизить социальный протест, проводит параллель с алкоголем. Она говорит, деалкоголизация власти невыгодна, что народ проще споить, потому что алкоголь — канализация протестных настроений. Это так?

 — Это поняли еще большевики. Алкоголь, перефразируя Ильфа и Петрова, — опиум для народа. В советское время ходил такой анекдот: Ельцин, будучи секретарем Свердловского обкома партии, звонит в ЦК и говорит: «Пришлите эшелон с водкой. Народ протрезвел, спрашивает, куда дели царя-батюшку».

Даже на этом примере понятно, что такой аспект существует. Скажем, возмущение антиалкогольной кампанией Горбачева могло превратиться в социальный протест.

«СП»: — То есть, народ можно споить?

 — Можно.

«СП»: — А метадон для таких целей годится?

 — Нет. Смотрите: прослойка потребителей метадона — это люди, которые, в основном, имеют опыт потребления других наркотических веществ. Человек, который не употреблял ни марихуану, ни героин, не пойдет колоть метадон. Поэтому рассчитывать на лавинообразный рост популярности метадона оснований нет. Алкоголь же — действительно, эпидемия.

Единственное рациональное зерно заключается в том, что если метадон будет легализован, это автоматически изменит отношение многих колеблющихся к легким наркотикам — марихуане, гашишу, амфетаминам. Это сместит мировоззрение общества, и тогда легализация легких наркотиков — пусть де-факто, а не де-юре — может произойти. Что мы видим, например, в Казани.

В открытую продаются какие-то индийские или тайские смеси, покурив которые люди выбрасываются из окон, теряют память и так далее. По сути, это амфетаминовые эффекты. Представьте, если туда же подбросить метадон. Люди не будут метадоном пользоваться, но будут понимать: раз государство одобряет метадон, все остальное — семечки.

«СП»: — То есть, легализация легких наркотиков может породить волну потребления наркотиков, которая будет сопоставима с потреблением алкоголя сейчас?

 — Да, но тогда мы пойдем тем же путем, по которому прошли, например, США в конце 1960-х годов: культура хиппи, распространение наркотиков — сначала легких, а потом тяжелых, которое поставило на грань существования в какой-то степени политический строй. Американцам пришлось применять жесткие меры: устраивать полицейские облавы, создать управление полиции по борьбе с наркотиками, принять государственную программу финансирования клиник реабилитации, провести мощную программу первичной профилактики наркозависимости в школах.

Все это можно сделать, только зачем нам наступать на те же грабли?!