Возвращение мозгов

Президент России Дмитрий Медведев 18 февраля объявил о месте, где будет построен «Ультрасовременный научно-технологический комплекс по разработке и коммерциализации новых технологий». Им станет Сколково Одинцовского района Московской области. «Свободная пресса» писала, что там будут собраны российские, бывшие российские и иностранные ученые, которые займутся научными исследованиями в области компьютерных, биологических, медицинских, ядерных технологий.

Предполагается, что такой инновационный центр явится хорошим поводом для возвращения российских ученых, уехавших за границу.

В 2005 году замминистра, статс-секретарь министерства образования и науки РФ Дмитрий Ливанов заявлял, что за последние 15 лет за границу уехали около 25 тысяч российских ученых, еще 30 тысяч ежегодно работают по контрактам. «Это наиболее востребованные ученые, находящиеся в продуктивном научном возрасте. Сегодня число занятых в науке в России составляет около 40% от уровня 90-х годов», — говорил тогда Ливанов.

Говоря о причинах оттока кадров из России, он называл низкий уровень оплаты труда, необеспеченность материально-технической и приборной базы, низкий престиж статуса ученого в России. Отъезд ученых привел к тому, что средний возраст занятых в науке — 46 лет, кандидатов наук — 53 года, докторов наук — 60 лет.

Однако уже в 2009 году Виктор Калинушкин, председатель профсоюза научных работников России, называл другие цифры: за последние десять лет работу за рубежом нашли от 500 тысяч до 800 тысяч российских ученых. Правда, он оговаривался, что западные оценки — это 200 тысяч человек. А профессор Ушкалов считал, что только за 90-е годы и только из оборонных НИИ и предприятий ВПК за границу уехало 70 тысяч человек.

«Свободная Пресса» решила выяснить у наших ученых, оказавшихся за границей, собираются ли они возвращаться в Россию, и если да, то какие условия им нужно создать в новом научном центре, о котором мечтает президент Дмитрий Медведев.

---

Алексей Храбров, ученый-компьютерщик Дартмутского колледжа, специалист в области массивной обработки данных в интернете, применения искуственного интеллекта к проблемам поиска, социальных сетей, компьютерной лингвистики. До того работал старшим инженером-исследователем в компании Amazon.com, принстонском институте NEC, University of Pennsylvania, Rutgers university.

Меня может заставить вернуться только демократизация режима. Никакой тоталитарный режим не сможет заманить и использовать свободных людей, двигающих инновации. Предусловия возврата: свободные выборы; свобода Ходорковскому, расследование дел политзаключенных, увольнение виновных в деле Магнитского, отмена мигалок и кремлевских кортежей, реформа милиции. Собственно после этого — творческая среда, формирование экономики, востребующей инновационный продукт, а не распил бабла по госзаказу.

Ученые требуют интеллектуальной честности от себя и других. Надо реально менять подход к власти. Медведев и Путин — наемные работники народа. Начните с себя. Признайтесь, что народ главнее вас, что государство — это обслуга народа. Надо создать экономику, требующую инноваций. Разрешить бизнесу творчество, не допускать присвоения собственности милицией и опричниками, тогда бизнес будет инвестировать в технологию. Уважение личности человека необходимо и гражданину, и ученому, уважение собственности необходимо бизнесмену и технологу.

Еще нужно модернизировать банковскую систему платежей. Транзакции в американском интернете занимают секунды, в русском — месяцы. Лично сталкивался с невероятной бумажной волокитой.

Конкретно по науке — жестко пресекать антинаучный бред Грызлова, депутата Груздева и иже с ними. Искоренить фальшивые дипломы и коррупцию в образовании — за взятки увольнять пожизненно из профессии и тех, кто дает, и тех, кто получает фальшивые дипломы по специальности. Дать дорогу молодым, помочь старикам уйти на хорошую пенсию. Поднять резко, в 5 раз, пенсии докторов наук и академиков. Инвестировать в фундаментальные науки СССР: физику — КИАЭ, космические исследования — ИКИ. Утроить инвестиции в совместные с Европой проекты — ИТЭР, ЦЕРН.

Создать новые университеты с позициями, открытыми для международных специалистов, по типу Дубайского и Сингапурского университетов. Начать с профессоров из Гарварда, Оксфорда, Сорбонны, и других всемирно авторитетных школ, создать университеты мирового класса, с обучением на русском и английском языках.

Мощный венчурный капитал, всемирный Вавилон Силиконовой долины — легкость трудовой иммиграции специалистов мирового уровня, оплата деньгами и акциями, экономика, требующая интернетного бизнеса. Конференции по всем темам, тысячи университетов, английский — как мировой язык науки. Высокий уровень университетского образования и его реальная польза. Интеграция науки и высокой технологии в общество и экономику всей страны, а не только госзаказа.

Вот необходимые условия для возрождения науки в России.

Артем Дурнев, факультет менеджмента McGill University (Монреаль, Канада).

За последний год мы все получали опросники на 10−20 страницах и на 100 и более подробных вопросов от 3−5 российских организаций. Много людей ответили, включая меня. Потом эти опросники начали рассылаться с частотой раз в неделю…

Я отвечу кратко. Первое — навсегда никто уже почти никогда не возвращается в Россию, либо возвращаются, у кого с наукой здесь не сложилось. Деньги играют второстепенную роль, так как престижность университета в науке есть фактор номер один. Многие (включая меня) ездят на время в Россию, к соавторам, лекции читать. Второе — не дай бог к созданию инновационного центра в России будет причастна РАН…

---

Артем Мень, ислледователь в Australian Genome Research Facility (Австралия)

Мы тут, в Австралии, периодически смотрим старые советские фильмы, и вчера смотрели «Анна и Командор», там как раз про такого ученого, «русского патриота», который делает новую бомбу, любит страну, и т. д. И все это там органично смотрится.

Я считаю себя православным и более-менее гражданином мира. Люблю Австралию, Америку, Латвию, Россию и Японию. В каждой из них есть изумительные и уникальные достоинства, куда же от этого денешься?

У китайцев, я знаю, с этим легче. У них у всех есть какой-то «Mother Land» инстинкт, почему они всегда возвращаются на Родину, если зарплату хорошую дают.

В Австралии считается хорошим тоном, если человек едет после окончания университета «overseas». То есть в Америку, а еще лучше — в Англию. Потом многие возвращаются, но многие — нет. У тех, кто приезжает обратно, есть какие-то психологические привязки — какая-нибудь ферма в северном Квинсланде, где они выросли, или католическая семья, где у тебя двадцать кузенов, и всех ты знаешь и любишь, или любовь к крикету и белым пляжам. Все это индивидуально. И главное, что все вернуться все равно не могут. Даже в такой развитой стране как Австралия, денег на всех ученых с амбициями не хватает.

В-общем, надо строить «Город Солнца», а потом использовать «Дубайский подход». То есть, выделить деньги и все решать на конкурсной основе, без блата. Если лучший аппликант — сингапурец, то пусть он и будет директором «Города Солнца».

В общем, как резюме: надо брать пример с Дубая — меньше ксенофобии. Нужно привыкнуть, что для науки уже давно не существует стран и континентов. Берите пример с футбольных клубов. Если иностранец — лучший, надо его брать.

Сергей Шаров, занимается лингвистикой и искусственным интеллектом, директор программы письменного перевода Университета Лидса.(Англия)

Я сначала работал в Германии два года, потом переехал в Англию, здесь я уже 7 лет.

Я не исключаю возможности вернуться. Тут должно совпасть сразу несколько вещей — во-первых, зарплата, во-вторых — возможность работать в каком-то другом месте, работать с какими-то интересными людьми.

То есть гражданином города Лидса, в котором я сейчас нахожусь, пока еще не стал, и ехать вполне готов. Я готов переехать в Россию, в Амстердам, я готов переехать в Италию — если там будут интересные предложения. Вопрос о том, что необходимо вернуться именно в Россию, не стоит — но и аллергии на это у меня нет.

Я боюсь, этот проект (инновационный центр Дмитрия Медведева — «СП») действительно закончится тем же самым, чем и другие подобные проекты в России — ничем. То есть, возможно, будет какое-то нанофинансирование и соответствующие нанорезультаты. Я знаю организацию современной российской науки — она организована довольно плохо. С одной стороны были институты Академии наук, в которых были интересные люди, исследования, но эти институты так и остались неповоротливыми мастодонтами. С другой стороны — были университеты, которые сейчас гораздо в меньшей степени неповоротливы, потому что у них есть постоянный приток свежей крови, то есть студентов. Но возможности развивать какую-то разумную науку у них тоже нет. Так что у меня скепсис по поводу того, что это начинание завершится чем-то существенным.

Как сделать иначе? Нет ответа. Есть классическая шутка про ученых — они всегда говорят, с одной стороны нельзя не отметить, с другой стороны необходимо признать.

Что нельзя не отметить — любой социальный институт состоит из большого количества людей, у которых имеются собственные взгляды. И инерция этой массы довольно сильна — «разрушить до основания, а затем» просто не получится. Поэтому любой план радикального реформирования закончится неудачей.

С другой стороны, то, что уже начинается делаться, из того, что я знаю, из тех контактов, что у меня есть в России сейчас, это борьба за независимые гранты. Имеется РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований — «СП»), есть ГРНФ (Российский гуманитарный научный фонд — «СП»), и если бы большая часть финансирования науки шла через такие структуры, в которые люди подают предложения о том, что они хотят сделать, и эти заявки честно рецензируются, — в результате не все деньги уходят по знакомым.

Это открытая соревновательная система, которая разумным образом работает в Великобритании. Кстати, одна из причин, почему я переехал сюда из Германии, в том, что соревновательного элемента в английской науке на тот момент было больше, чем в немецкой. Хотя они тоже реформировались. Сейчас Германия, как мне кажется, в этом отношении догнала Великобританию.

Нужно регулярно, раз в год, генерировать идеи, подавать на гранты, проходить какие-то экспертизы, процесс отбора. Бывает, что хорошая идея не получает финансирования, и наоборот — плохая идея его получает. Но если процедура отбора организована честно, то вероятность того, что хорошая идея получит финансирование — она больше.

Дмитрий Вернер, бизнесмен, создатель anekdot.ru, профессор астрофизики, США.

Я уехал в 1990 году. Выиграл конкурс, мне предложили контракт и я поехал. Проработал где-то год, и мне звонят из Москвы, где я продолжал числиться в институте — ты или возвращайся, или увольняйся. Я обиделся и уволился. Кстати, с их стороны это была ошибка — если бы я продолжал там числиться, я бы писал научные работы с упоминанием института. У меня 2500 цитирований, я бы поднял им рейтинг.

Многие российские ученые и не только, кстати, так и работают — например астрофизик Рашид Сюняев — формально он до сих пор работает в Москве.

Я, наверное, не очень характерный пример — я себя эмигрантом не считаю. Я много лет работал по контрактам. Многие российские ученые так делали, и в итоге увязли в западной жизни.

В основном это был личный фактор — человек, легкий на подъем, взял, поехал работать за границу, набрался опыта, вернулся. А когда уже семья, дети — сложнее решиться на переезд, как говорят, два раза переехать — как один раз погореть, а тут один переезд уже был, второй раз через это проходить — ну, если только предложат достаточно много денег.

У российской науки есть две огромные проблемы — это бюрократия и коррупция. Ученым нужны деньги, а в России все уходит на распилы и откаты. В Америке, кстати, тоже есть проблемы — у ученых очень много времени уходит на гонку за грантами. И даже если есть постоянная работа, то денег все равно не хватает — скажем, нет возможности съездить на конференцию, нет возможности публиковаться — потому что разместить публикацию тоже стоит денег. У людей до 30% времени уходит на написание проектов. Если в России этого не делать, это дало бы науке конкурентное преимущество перед коллегами.

Вообще я считаю, что мировая наука — она едина, нет отдельно ни российской, ни американской науки. В России нужна международная экспертиза — при этом экспертам надо платить. У любого ученого есть объективный показатель — это количество цитирований, какой impact (воздействие, влияние — «СП») имеет та или иная работа. Это вынуждает писать новые проекты, быть в русле мировой науки.

Конечно, количество цитирований — это не единственный показатель, и его можно подделать. Создаются группы ученых, которые в работах ссылаются друг на друга, прочие схемы. Но это самый совершенный механизм, в сочетании с международной экспертизой проектов.

А сейчас российские работы почти не цитируют.

---

Александр Ананьин, математик, профессор университета Universidade Estadual de Campinas (Кампинас, Бразилия).

В 1995 году мне предложили позицию профессора в одном из лучших бразильских университетов, где я продолжаю работать до сих пор, с зарплатой европейского уровня. В то время в России я был вынужден работать по 12−14 часов в день только для того, чтобы выжить, не имея возможности ни заниматься математикой, ни преподавать.

Если бы мне предложили условия сравнимые с теми, что я имею в Бразилии, включая достойную зарплату с гарантией того, что она не исчезнет через некоторое время, вместе с гарантиями профессиональной и личной свободы, то я бы вернулся.

Насколько я знаю, в России осталось очень мало математиков хорошего уровня, и большая их часть сконцентрирована в Москве и Санкт-Петербурге. По-инерции математическая наука и математическое образование в России продолжают быть относительно хорошими, но это в основном за счет «старой гвардии», которая подпитывается за счет поездок за рубеж. Очевидно, что в ближайшем будущем Бразилия, исходно слабая в математике, достигнет нынешнего уровня России.