Хоронить дешевле, чем ремонтировать

Директор шахты «Распадская» Игорь Волков подал в отставку. Сейчас Волков уже получил расчет, сказал официальный представитель компании. О причине увольнения он не сообщил. С 18 мая временно исполнять обязанности руководителя шахты «Распадская» будет генеральный директор «Распадская угольная компания» Геннадий Козовой.

О том, что Волков будет снят со своей должности, стало ясно еще вчера, 17 мая, на совещании у председателя правительства Владимира Путина, который с возмущением обратился к собравшимся со словами: «Гражданин Волков и сейчас сидит среди вас!» Слово «гражданин», которое обычно принято произносить следователем, выступило сигналом к действию по отношению к директору шахты.

Напомним, в ночь с 8 на 9 мая на шахте «Распадская» произошли два взрыва метана, которые, по последним данным, унесли жизни 66 горняков, судьба еще 24 человек до сих пор не известна.

По словам Путина, Ростехнадзор четыре раза обращался в суд с иском о дисквалификации директора шахты «Распадская» за многочисленные нарушения. «Реакция нулевая», — пожаловался председатель правительства.

Путин заявил, что необходимы не только кадровые, но и структурные изменения. Так, Ростехнадзор будет передан из ведения Минприроды в прямое подчинение правительства РФ. Кроме того, ведомство будет усилено: внутри него будет создано специализированное управление горного надзора.

Собеседники «СП» считают, что этого мало. Ни руководство угледобывающих компаний, ни их владельцы (как правило, оффшоры, аффилированные с российскими олигархами) фактически уходят от ответственности за подобные происшествия. Они не заинтересованы повышать безопасность добычи, повышать зарплаты или платить большие деньги в случае гибели людей. А заставить их делать это не может ни Ростехнадзор, ни другие государственные органы.

Между тем в развитых странах добыча этого топлива шахтным методом постепенно сокращается. В Европе осталось всего несколько шахт. Центры угледобычи смещаются в страны «третьего мира» — Индию, Китай и Бразилию, где меньше стоимость рабочей силы, и, что немаловажно, куда ниже цена человеческой жизни. Кстати — основной импортер добытого в России, согласно журналу «Уголь», это скромный остров Кипр, что тоже очень характерно.

Николай Торгаев, горный инженер-геофизик еще в начале 90-х активно предлагал владельцам шахт программу мониторинга сейсмической активности. Кузбасс считается сейсмоопасным районом, и многие аварии могут быть спровоцированы подвижками пластов земли, считает он. Но тогда на исследования не нашлось необходимой суммы — 50 тысяч рублей. Последние 10 лет Николай Торгаев занимается наблюдениями за активностью земной коры за свой счет, так как его разработки по-прежнему невостребованы.

«СП»: — Эта авария могла произойти из-за сейсмической активности?

— Думаю, что могла. В Таштаголе (город в Кемеровской области) есть группа, которая постоянно проводит сейсмические наблюдения. С 2004 года я подбиваю угольщиков — а давайте посмотрим, что же было, когда взорвалась шахта «Ульяновская», и никого это особенно не интересует.

Я этим занимаюсь за свой счет с 2001 года. У нас есть статистика — если взрывается шахта, то жди местного землетрясения.

Человеческая деятельность на шахтах убыстряет природные процессы. И это убыстрение может даже и в плюс. У нас в 1898 и 1903 были землетрясения в 7−8 баллов в районе Новокузнецка, и с тех пор таких сильных катаклизмов не случалось.

«СП»: — Насколько я знаю, губернатор Кемеровской области Аман Тулеев даже распорядился по вашим данным произвести какие-то работы.

— Да, они меня пригласили. Ну и все?

«СП»: — Выслушали, позаседали, и разошлись?

— Примерно так. А когда у нас Алтай трясло, я пытался выбить денег, собрать данные — никто не дал ни того, ни другого. С угольщиками разговаривал, они тоже отказались, «мы не наука». Я рассердился, говорю — готовьте деньги. Они — «на что». Я — «на похороны». Потом взорвалась шахта «Листвяжная».

"СП": — На самой шахте можно обезопаситься от взрывов? Техника, датчики и т. д.

— Раньше были группы прогноза, но все это ликвидировали.

«СП»: — Деньги экономят?

— Это происходит потому, что до сих пор нет закона о материальной и уголовной ответственности руководящих органов и собственников предприятия. Никто ничего не боится. В Австралии, если человек погиб, фирма выплачивает 15 млн. долларов, и еще смотрят, не уголовное ли это дело. А у нас…

«СП»: — Да, пообещали 1 млн. рублей на погибшего, и то из средств «Росгосстраха».

— Так хоронить выходит дешевле, чем ремонтировать. Все уже пришли к этому выводу. Мне кажется, Госдума должна закон принять, более жесткий. Потому что Ростехнадзор — это как беззубые змеи, что-то там шипят, а сделать ничего не могут. С ними никто не считается.

И второе — работы по безопасности должны быть прописаны в договоре с каждым работником.

«СП»: — Во многих странах шахты закрывают, добывают открытым способом. На Кузбассе это возможно?

— У нас очень много разрезов. Есть и незаконные, «черные копатели» - люди просто снимают верхний слой месторождения и исчезают. Но самый качественный уголь на большой глубине. На 600 метров вниз карьер не сделаешь, это надо будет пол-Кузбасса снять.

---

Зампредседателя профсоюза угольщиков Рубен Бадалов сейчас в Междуреченске — чтобы на месте наблюдать за ходом расследования. По его словам, нужно создавать госкомиссию, которая могла бы привлечь к ответственности виновных. Созданная группа, которую возглавляет вице-премьер Виктор Зубков, называется «комиссия, созданная в целях оказания помощи пострадавшим и семьям погибших, а также ликвидации последствий аварии на шахте». В данном случае перевод с бюрократического на русский в пояснениях не нуждается.

«СП»: — После таких катастроф, массовых жертв — есть ли вообще смысл продолжать добывать уголь закрытым способом? В развитых странах от этой отрасли постепенно отказываются, шахты закрывают.

—  Этот вопрос очень сложный, многоуровневый. Австралия, Китай больше нас добывают. Мы пережили реструктуризацию угольной отрасли, было закрыто более 50% добывающих предприятий. Это в период с 1996 года. Основные принципы, по которым закрывались — создание эффективной угольной промышленности. На сегодняшний момент оставшиеся добывают больше, чем те, что были, в 1996 году. Отрасль стала рентабельна, и это факт.

Другое дело — какой ценой. Сейчас работает около 200 предприятий. При этом часть предприятий была закрыта, по моему мнению, необоснованно, и можно было найти другой путь их использования. Из тех, что закрыты — большинство опасные и вредные. Газовые шахты, шахты с крутопадающими слоями, они наиболее травмоопасны и тяжелы в разработке, тонкие пласты мощностью до метра. Смотрели на производительность.

«СП»: — Там, где на единицу труда меньше выработки?

— Где практически невозможно применять технику, где больше людей работает, затраты большие, а эффективность низкая. То есть опасность никогда не была главным критерием. Следующая тема была очень значительная — переселение работников из регионов, где нет перспектив. Я имею в виду северные регионы — Инта, Воркута, Магадан, где оставлять даже пенсионеров не совсем правильно — там им делать нечего, их лучше вывезти «на материк».

У России тут был свой путь и свой подход. Мы переживали то же самое, что и по всему миру, но в другом варианте. Шахты закрывали и в Англии, где угледобыча была символом и гордостью страны, и в Германии. Но и там, и там часть шахт работает до сих пор. Я был недавно в Германии, там какие-то самые опасные предприятия сворачиваются, но там есть один важный момент. Германия находится южнее. У нас 7 месяцев отопительный сезон, а где и все 12. У нас газификация до некоторых регионов так и не дошла, и неизвестно, когда дойдет.

«СП»: — Особенно за Уралом.

— По разведанным запасам мы на 4 месте в мире. У нас его достаточно на несколько столетий. Уголь — это хлеб промышленности, был, есть и будет.

Без угля мы вернемся к лучине и первобытно-общинному строю.

У них не закрыты шахты, в той же Германии говорят о том, что до 2018 года у них рассчитана программа вывода из дотационности подземной добычи. В энергобалансе той же Германии уголь составляет около 45%, в России — 26%. Они топят отчасти польским, отчасти украинским, отчасти нашим углем.

«СП»: — У них, в отличие от нас, люди застрахованы, в случае травмы или гибели выплачиваются миллионы долларов или евро, у нас — миллион рублей обещали. Там больше внимания уделяют безопасности. У нас можно сделать отрасль и безопасной, и, при этом, прибыльной? Есть примеры, когда западный собственник приходил на российское предприятие, например, в металлургии, и количество смертей снижалось с 20 в месяц до нуля в год.

— Вы хотите сказать, что это зависит от собственника предприятия?

«СП»: — Может быть. А вы как считаете?

— Тут нужно учитывать, что отрасль априори опасная. Если брать шахту «Распадская», я просто перечисляю ее паспортные данные: эта шахта, отрабатывающая пласты, опасные по внезапным выбросам, отнесенная к сверхкатегории по метану (есть три категории, а эта — сверх), опасная по горным ударам, опасная по самовозгоранию угля и взрывоопасная по угольной пыли.

Можно и нужно добывать безопасно. Раз взорвались, значит, что-то недоглядели. Эта проблема системная, не только этой шахты. При этом надо учитывать, что «Распадская» — одно из передовых предприятий. Еще один момент — менеджмент шахты в какой-то мере еще и собственники, что, к сожалению, не является правилом.

Гораздо чаще собственник не имеет никакого отношения к отрасли, и назначает в менеджмент неспециалистов. Это происходит повсеместно. У меня, как у представителя профсоюза, нет никакого влияния на собственников — я могу общаться только с назначенными директорами.

А собственник, который получил эту шахту часто, извиняюсь, за ящик водки — иногда за 1 доллар покупали угольные компании, с обещанием инвестировать, и эти обещания часто не выполнялись. И даже нанимая понимающих менеджеров, он все равно начинает влиять на их решения. Такие факты были — нас менеджеры просили найти и надавить на собственников, потому что у них у самих влиять не получалась. Получается работа по понятиям.

Собственник ни за что ответственности не несет. Он, конечно, рискует бизнесом — но если он его за ящик водки купил, то даже в случае аварии прибыль больше, чем убытки.

Допустим, после аварии — это не касается «Распадской» — менеджер придет, скажет: «нужны инвестиции». А тому это надо? Он говорит: «Да ну, все бросаем». А что значит «бросаем»? Это ликвидация юрлица, и собственник становится совсем не причем.

«СП»: — Вообще никакой ответственности?

— Мы судимся, выигрываем, приходим к приставам, а они говорят: «собственник умер — как юрлицо — извините, с него взятки гладки». При этом уголь продают так, чтобы показать минимальную прибыль, а иногда, это совсем хамство, работают ниже себестоимости, «нас собственник кормит из своего кармана».

У нас гигантские пробелы в законодательстве по всем этим вопросам. В странах Европы, в США, в Австралии все это совершенно иначе регулируется. Собственник должен нести ответственность и за политику на предприятии, и за все последствия.

Самое страшное — это когда шахту бросают. Уголь лежит не там, где удобно, а где природа распорядилась — в тайге, в болотах. Значит, это моногорода. Хорошо, что в Междуреченске много шахт, а там, где это локально, там поселок. Все на добычу завязано. Утром шахта исчезает, все котельные встают, городок замерзает. Дома начинают уходить под землю, потому что нужно делать рекультивацию и так далее. А никто этим не занимается, ни бывший собственник, ни государство.