России нужен «новый Ататюрк»

«Свободная пресса» продолжает серию публикаций о сценариях развития России как государства. В беседе с обозревателем издания на вопросы «кто виноват» и «что делать» с современным состоянием государства постарался ответить профессор Сергей Волков, доктор исторических наук, много лет изучающий историю государств и элитных (служилых) слоев общества в России и зарубежных странах:

«СП»: — Начнем с «постановки диагноза»: действительно ли, на ваш взгляд, в России существует глубокий кризис государственности?

— Собственно, с этим трудно спорить. В государстве действительно глубокий кризис, и самое главное — этот кризис системный, он затрагивает весь слой управленцев. Всех, кого можно назвать элитой. При этом я вижу, что первые лица государства эту проблему видят и пытаются решить. Например, вспомним недавнюю отставку сразу 17 генералов милиции. Но, увы, оздоровить ситуацию эти меры не могут, они недостаточно радикальные. Что такое 17 генералов, если в системе МВД их сотни, и большинство стоило бы отстранить? Но, понятно, шаги такого масштаба наша власть не может себе позволить…

Говорят также о региональных элитах и регионализме. В принципе, провинция могла бы стать локомотивом, выводящим Россию из кризиса государственности. Но тут проблема в том, что существующие региональные управленцы — это как раз наиболее косное и отвратительное проявление российской власти. Именно они, а не Путин и Медведев, зажимают бизнес, сращиваются с организованной преступностью и всеми силами держатся на своем месте. При этом ни система выборов, которая была у нас в 90-е годы, ни путинская система назначения не исправляют ситуацию.

«СП»: — То есть правы те, кто сравнивает современное российское государство с феодализмом?

— Именно так, я и сам множество раз об этом писал. Совершенно обоснованное сравнение. Дело в том, что при всех общественных формациях существует два основных типа государственной структуры: бюрократическая, когда во главу угла ставится функция, и феодальная, когда государство опирается на конкретные персоналии. И если в первом случае человек подбирается под существующую должность, то во втором — человек, связанный личными отношениями с верховной властью, форматирует под себя должности и государственные институты. У нас именно этот вариант — достаточно посмотреть, как под конкретных людей формируются новые министерства и перетряхиваются функции старых, как укрупняют регионы и наделяют их особыми полномочиями (хорошим примером этого может стать недавняя отставка Ментимера Шаймиева с поста президента Татарстана — специально для него была создана специальная должность Государственного советника Татарстана — прим. ред.)…

«СП»: — В чем, на ваш взгляд, причины такого упадка российской элиты? Бурный ХХ век так повлиял на Россию?

— В общем, конечно, да. За минувшее столетие мы лишились естественно сформировавшейся за несколько веков элиты, а искусственно сконструировать такой сложный организм людям не под силу. Такие структуры растут только сами. Поэтому, кстати, мне немного смешны наши «сколковские» попытки: сделаем элитарный наукоград, организовав его сверху и назначив начальником очередного «Самого». Оригинальная Кремниевая долина создавалась как-то сама, без инициативы государственных институтов.

Заново элита, конечно, возникнуть может, в мировой истории много примеров этому. Но, подчеркиваю, какие-то госпроекты здесь бессмысленны. Нужно «всего лишь» дать обществу свободно развиваться, и тогда за несколько десятилетий всё получится.

«СП»: — Есть еще одна важнейшая проблема — недоверие общества, граждан к государственным служащим, и к людям в форме в частности. Милиция, армия — возможно ли «переформатировать» эти органы так, чтобы вернуть им уважение и доверие людей?

— В этом, собственно, тоже нет ничего невозможного. Оздоровление даже весьма запущенных государственных систем делается примерно следующим образом. Сперва создается некое ядро новой, оздоровленной системы — к примеру, команда из тех нескольких милицейских чинов, у которых сохранилась правильная система ценностей, приоритеты. Люди, болеющие за страну, а не за себя и не за нынешнюю «систему». Такие люди есть, пусть это не кажется странным. Тот же Юнус-бек Евкуров производит впечатление именно такого правильного человека.

Потом вокруг себя эти люди по крупицам собирают команду, которая и будет постепенно перехватывать нужные государственные функции. Произойдет постепенное, но довольно радикальное замещение аппарата — «неперестроившиеся» будут вынуждены уйти. В результате, за несколько лет можно, в принципе, вернуть доверие общества к милиции или армии, была бы политическая воля.

Проблема, однако, в том, что такое относительно легко сделать в небольших системах (как Ингушетия, к примеру — да и там есть сильное сопротивление, даже вооруженное). А такой огромный организм, как милиция России, реформировать во много раз сложнее. Представьте, что на улице вдруг оказывается большинство российских милиционеров. Такая массовая кадровая чистка в любом случае означает революцию — пусть и инициированную сверху.

И проблема в том, что «здоровое ядро» будет, скорее всего, представлено выходцами откуда-то из середины нынешней иерархии, то есть, попав на самый верх, они столкнутся с дефицитом компетенции. Но это, кажется, единственный путь.

«СП»: — Итак, у нас есть то, что есть. Разрушенная элита и, соответственно, запущенный государственный организм. Каким образом, опираясь на мировой опыт, можно попытаться его оздоровить? Что для этого нужно?

— Перед нами сейчас государство с сильными традициями и стереотипами, которое уже не слишком адекватно нынешней ситуации в мире, а его системы значительно разложились. В похожей ситуации оказывались, скажем, Петр I и японский император Мэйдзи. Как мы знаем, оба этих модернизационных проекта — и российский начала XVIII века, и японский конца XIX-го — завершились вполне успешно: государства, не затрагивая основ своего существования, стали адекватными своему времени и резко повысили свою конкурентоспособность на мировой арене.

Однако между обеими этими ситуациями и нынешней Россией есть важная разница. В петровские времена в России авторитет царя в массовом сознании был абсолютен — «помазанник Божий знает, что делает». Тем, кто сопротивлялся петровским реформам, просто нечего было противопоставить Петру в народных глазах — легитимность была на стороне царя. Опираясь на свой авторитет, Петр мог позволить себе очень непопулярные и радикальные шаги — и позволил.

В Японии времен Мэйдзи примерно та же ситуация. Кстати, применительно к этому периоду японской истории даже не слишком правильно говорить о «реформах» — правильное название «реставрация Мэйдзи». Там микадо, обладавший традиционным, опирающимся на религию, авторитетом, просто очистил государство от «наросшей» за несколько столетий надстройки сёгуната, попутно модернизировав общество. И микадо удалось не просто удержать, но и повысить свой авторитет среди японцев — итак, в этой ситуации мы тоже видим жесткую точку опоры, отталкиваясь от которой, прогрессивные силы и модернизировали страну.

В России есть две проблемы, мешающие воплотить такой сценарий. Во-первых, ни у одного нынешнего правителя, который может возглавить страну, сейчас нет достаточной легитимности, чтобы переформатировать всю государственную систему. А во-вторых, никому из членов нынешней элиты этого по-настоящему не надо.

Кстати, у Владимира Путина 10 лет назад были неплохие шансы стать «вторым Петром» и модернизировать российское государство. У него был хороший кредит общественного доверия, а экономическая конъюнктура неожиданно стала благоприятной. Но — не получилось. Мне видится две причины. Во-первых, Путин еще за несколько лет до своего избрания на пост президента работал совершенно на другом уровне иерархии и даже во сне, думаю, не видел себя главой страны. На вершине власти оказался человек совершенно не того полета, которого требовали условия. Поэтому принятые меры хоть были изначально правильными, оказались совершенно недостаточными. Ну, убрали пару олигархов и губернаторов из власти — но вся система-то уцелела!

Уцелела, собственно, по второй причине, за счет которой я отношу провал путинской политики: элите, которая оказалась у руля в начале 2000-х, не было особенной необходимости модернизировать Россию. Им и так жилось неплохо. А кто будет шевелиться, если и так живется неплохо? Только, разве что, люди, которые с детства планировали себя в правители — такого склада, как Жискар Д’Эстен, который когда-то рассказывал, что с детства решил: стану президентом Франции. И готовился соответственно, книги читал…

Вот таких амбициозных людей у нас во власти нету. Есть в бизнесе кое-кто, есть среди интеллигенции — но по нынешним правилам игры им во власть путь заказан.

«СП»: — Тогда какой же сценарий нам подходит? Были ли примеры успешной реанимации государства в похожей ситуации?

— Были. О точных аналогиях говорить трудно, но есть, скажем, вариант Турции. Напомню, Османская империя в начале ХХ века была очень жесткой в плане внутренней политики — головы по малейшему поводу летели десятками, ни о каком сепаратизме и реальной оппозиции не было и речи. И между тем, страна оказалась очень слабой во внешней политике: она проиграла Первую Мировую войну и подверглась жесткой иностранной интервенции.

Тогда армяне, например, были близки к тому, чтобы захватить почти весь восток империи, греки контролировали все побережья. Собственно незахваченными остались лишь срединные области Анатолии. Турки как народ оказались поставленными в условия жестокого национального унижения, им пришлось вооруженным путем отстаивать свое право на существование как нации.

И вот тогда появился Мустафа Кемаль (Ататюрк) и его команда — выходцы из числа радикальной и западнической в методологическом смысле интеллигенции, «младотурок». Возглавив национальное сопротивление и проявив себя освободителем, Кемаль завоевал себе непререкаемый авторитет — и на этом фундаменте уже построил вместе с единомышленниками современное, отличное для ХХ века государство.

Этот опыт, который, кстати, с интересом (насколько я знаю) оценивают российские власти, действительно потрясающий. Едва ли не единственный в мире случай полной пересборки государства без гражданской войны. Правда, чтобы Кемаль стал Ататюрком и смог прийти во власть, потребовалась национальная катастрофа, поставившая народ на грань реального военного поражения.

Созданное государство оказалось весьма живучим и эффективным. Те проблемы, что стоят перед Турцией сейчас — реванш исламистов и тому подобное — связаны не с Турцией как таковой, а с мировыми изменениями, так что системных недостатков у метода Ататюрка вроде бы нет. Так что сценарий Турции всем прекрасен — но он, хотя и лучше гражданской войны, которую мы пробовали в прошлом веке, все-таки требует катастрофы.

«СП»: — Как вы считаете, имеет ли право на существование альтернативный сценарий — когда регионы обособляются и выстраивают нормальные государственные системы поодиночке?

— Конечно, можно представить себе такую ситуацию, когда федеральная власть совсем ослабевает, и России приходится раскалываться — ну не знаю, упадет вдруг на Москву атомная бомба… Тогда действительно, регионы будут некоторое время выживать поодиночке. Некоторые окраинные земли могут и вовсе отколоться.

Но вот в чем штука: как только в одном или нескольких регионах появится эффективное современное государство, оно тут же начнет «собирание земель», вплоть до естественных границ исторической России. Такова российская матрица: в отличие от германских земель или итальянских герцогств, российские регионы не имеют продолжительного опыта самостоятельности. Некоторая автономия, которая была у удельных княжеств, быстро была сломлена татарским нашествием, а из него Россия выкарабкивалась уже с тенденцией к унитарности.

Иными словами, любые границы внутри России будут искусственными и в любом случае простоят до первого же действительно эффективного государства, где бы оно ни зародилось — в Ярославле, Красноярске или Казани. Кстати, если государство будет по-настоящему сильным, то быстро окажется, что и границы с Украиной и Беларусью искусственные — разве что Западная Украина останется все-таки особняком.