Как штурмовали школу в Беслане: свидетельство очевидца

В Беслане я очутился 2 сентября, в два часа ночи. В тот период я работал спецкором «Труда». О захвате заложников узнал в курилке редакции, а после обеда уже собирал шмотки в командировку. К тому времени аэропорт в Беслане закрыли, и пришлось лететь в Минеральные Воды. В самолете мне чертовски повезло: соседями оказались два корреспондента «Маяка». Дальше мы прорывались втроем — зафрахтовали прямо возле аэровокзала несвежие «жигули». За экстренную доставку в Беслан с нас слупили 600 рублей.

Первое, что я увидел в Беслане, выгрузившись из машины — темную глыбу здания ДК, где разместились родственники заложников. Возле входа, на освещенном фонарями пятачке, кучковались группы мужчин. Женщины с мертвенными лицами тут и там сидели в фойе, где местные власти расставили столики с минералкой и кофе, и оборудовали место для медсестры. Другие женщины довольно плотно заполняли зал ДК. Примерно раз в полчаса к сидящим в зале выходил кто-то из бесланской администрации, и объявлял текущую обстановку. Это до странности напоминало телевизионный марафон в прямом эфире, которые практиковались в начале 1990-х.

Довольно быстро я обнаружил, что сидящие в зале, как один, отказываются от интервью. Но тут мне еще раз повезло. Блуждая возле ДК, я познакомился с местным мужиком, который оказался «шишкой» из числа ополченцев.

Тут требуется небольшое отступление для тех, кто не в курсе. Когда боевики захватили школу № 1, возле нее не было никакой охраны, даже милиции. Поэтому первыми на место ЧП прибыли местные парни с оружием в руках (это Кавказ, ружья или карабины есть в каждом доме) и своими силами оцепили школу. Когда полчаса спустя к школе подтянулась милиция, а потом и военные, местные снимать оцепление категорически отказались. Мол, там наши родственники, а вас тут не стояло. После переговоров сошлись на том, что за ополченцами остается участок в оцеплении, который они полностью контролируют. Потом, после штурма, именно ополченцев обвинили в том, что, дескать, нервы у них сдали, и они открыли по школе стрельбу, спровоцировавшую штурм. Это было враньем, но не будем забегать вперед.

Мой ополченец взялся провести меня к школе. Как оказалось, ее окружали три кольца оцепления. Мы прошли метров сто от ДК по направлению к темной улице. Вход в нее преграждал блокпост. Мой проводник сказал пароль, в ответ услышал отзыв, и мы безболезненно миновали преграду. Улица оказалась абсолютно темной. Освещение отключили, жителей эвакуировали. Возле домов, по обе стороны от дороги, чернели БМП и БТРы. Ближе к школе потянулись мертвые пятиэтажки. В подъездах курили, переговаривались вполголоса солдаты.

Мы зашли в один такой подъезд, поднялись на третий этаж. Из окна мне показали угол дома, где боевики днем сожгли квартиру, пальнув в окно из подствольного гранатомета. Из окна был виден и кусок школы, но туда меня вести отказались. Сказали только, что метрах в ста вокруг школы проходит первое кольцо оцепления, там залегли бойцы «Альфы», и ждут сигнала к штурму. Я спросил у провожатого, будет ли штурм. Он ответил, что, скорее всего, будет.

А потом я совершил глупость. Вместо того, чтобы намертво присосаться к ополченцу и спокойно сидеть в какой-нибудь такой же пятиэтажке поближе к школе, я вернулся к ДК. Дело в том, что от «Труда» я работал в одиночку, а события развивались непредсказуемо. Мне показалось, разумнее было вертеться возле информационного центра — ДК. Но я ошибался.

Утро не принесло ровно никаких новостей. Зал в ДК поредел, психологическое напряжение спало в том смысле, что ожидание развязки стало хроническим. Говорили, что приехал доктор Леонид Рошаль для переговоров с боевиками, но самого Рошаля никто не видел. Концентрация журналистов достигла предела. На задворках ДК телевизионщики выстроили целую шеренгу палаток, с автономными бензиновыми электрогенераторами, где монтировали новости. Туда же теперь выходили официальные представители, которые делали заявления для прессы.

Утомившись от хаоса и ожидания, я пару часов поспал прямо в ДК, а потом вышел на улицу. Сразу бросилось в глаза оживление, скопище народа возле ДК бурлило. Оказалось, на переговоры прибыл бывший президент Ингушетии Руслан Аушев. По его просьбе бандиты освободили 26 заложников — матерей с грудными детьми. Это известие принесло огромное облегчение. Быстро разошлись слухи, что теперь штурма точно не будет — все решится путем переговоров.

Вечером я зашел перекусить в кафе. Оно было пустым. Справа, в начале зала, за столиком разместилась группа телевизионщиков — блондинка за 30, видимо, ведущая, и два упитанных оператора в очках. Слева вдоль стены шли кабинки, в средней из которых негромко переговаривались двое военных. Я прошел вглубь зала, сел лицом к входу, и принялся жевать свой бифштекс.

Внезапно дверь открылась, и в кафе ввалился местный парень в камуфляже. По развязности, с которой он принялся «клеиться» к официантке, стало ясно, что его тут хорошо знают, и что парень крепко поддал. Официантка испарилась, и тут его взгляд пал на телевизиощиков. Не помню, откуда они были, кажется, из «Рен-ТВ».

Парень с грохотом пододвинул стул поближе к блондинке, сел, и громко спросил, можно ли познакомиться с дамой. Операторы, судя по всему, не были бойцами по натуре, и промямлили что-то невразумительное. «Что ж вы вранье снимаете, — продолжал парень, постепенно заводясь — Вы же врете все, врете. Хотите узнать правду? Поехали со мной, я вас проведу к школе, вы поговорите с ребятами, которые видели, что там происходит. Хотите? Поедем прямо сейчас?»

Было очевидно, что телевизионщики ехать не хотят. На дворе стояла практически ночь, и приключение, которое предлагал неизвестный, требовало хорошего запала авантюризма. Блондинка постаралась свести предложение на нет. «Вы знаете, сейчас вечер, мы устали. Давайте мы завтра с вами свяжемся по телефону…» Но парня понесло. Он начал орать, что устали не они, а те, кто находится в оцеплении, что если телевизионщики — мужики, то должны немедленно поехать с ним, иначе он готов выйти с ними один на один, и прямо возле кафе начистить им морды.

Операторы побледнели, блондинка панически вскрикнула, но тут из кабинки появились двое военных. Долго не рассуждая, они напористо скрутили парня, отволокли его к двери, и пинком выбросили на свежий воздух. После чего, раскрасневшиеся, вернулись в кабинку. Пока работники телевидения взволнованно обсуждали, что им стоит подождать, когда военные закончат обед, чтобы вместе выйти из кафе, дверь заведения распахнулась вторично. Теперь на пороге оказались двое — выкинутый десятью минутами ранее, и «свежий» его товарищ, тоже в камуфляже. На их крики «где эти козлы?» вояки выпрыгнули из своей кабинки. Один из них прикладом «калашникова» сразу отправил в аут «вновь прибывшего». Второй офицер выхватил из кобуры «макаров» и ударил выкинутого ранее в темя рукоятью. Тот рухнул на колени, а служивый передернул затвор, ткнул дулом в висок противника и заорал прыгающим бабьим голосом: «Я тебя сейчас убью, сука». Сцена выбрасывания повторилась, только теперь военные «работали», в основном, сапогами по голове выбрасываемого. Засим они покинули кафе, вслед быстро смылись телевизионщики.

Потом, вспоминая этот эпизод, я понял, что этот пьяный парень тоже был ополченец. И предлагал, на самом деле, здравую вещь. Он и его товарищи наверняка знали, и могли рассказать на камеру, что происходит в школе. Что в спортивном зале не 345 заложников, как с маниакальным упорством твердили по всем каналам ТВ, а почти полторы тысячи человек. Что они сутки сидят на карачках, и им не дают встать в полный рост. Что они мочатся под себя, и пьют мочу, собирая ее с пола поролоновыми губками … Я расплатился и вышел из кафе.

Перед ДК я увидел еще две сцены. Возле навороченного, в коже и хроме, пикапа Toyota Land Cruiser телекомпании НТВ, журналисты готовились к вечернему прямому эфиру. В свете софитов, как манекен, застыл известный телеведущий (не хочу называть фамилии этого парня). На его лицо последними взмахами кисти наносила пудру визажистка. Минуту манекен простоял неподвижно, потом камера заработала, и он ожил. Он указал зрителем на здание ДК за спиной, и снова повторил, что в спортзале школы находится 345 заложников, но все нормально, ситуация под контролем.

Потом мне рассказали, что ополченцы в первый же день составили списки заложников — более 1200 человек. Они передали эти списки журналистам НТВ в надежде, что те скажут правду в эфире. На НТВ просто похоронили эти списки, и никогда больше о них не вспоминали.

Глубоким вечером в сторону ярко освещенных палаток телевизионщиков, возле которых весело стрекотали генераторы, из школы стрельнули из гранатомета «Муха». Граната, с характерным присвистом на излете, рванула метрах в 200-х от палаток. Тотчас толпа праздно шатающихся журналистов хлынула к месту взрыва. «Немедленно потушите свет, его используют как ориентир!» — кричали телевизионщикам местные. Генераторы мгновенно замолкли, и палатки погрузились во тьму. «Назад, назад, что вы прете, как бараны? Сейчас шмальнут в то же место!»… Журналистов оттеснили, и минуты через две прогноз оправдался: из школы выпустили еще одну гранату, разорвавшуюся вблизи первой. На этот раз осколкам ранило кого-то из эмчеэсников. Потом все стихло.

Утром 3 сентября я проснулся в зале ДК, где осталось уже совсем немного народа: родственники заложников устали ждать чуда, и разошлись по домам. На сцену поднялся доктор Леонид Рошаль. Доктора, как оказалось впоследствии, боевики не пустили в школу, не захотели с ним разговаривать. Но присутствующие в зале ДК думали, что доктор видел заложников, и скажет правду об их самочувствии. Рошаль подошел к краю сцены, и заверил, что заложники чувствуют себя хорошо. Что решается вопрос о передаче им воды и еды, и бандиты готовы уступить. К этому времени заложники в зале были, на самом деле, в критическом состоянии. Мне кажется, именно этот факт заставил руководителей операции по освобождению заложников решиться на штурм любой ценой.

«Труд» требовал ежедневных репортажей. Я решил, раз событий нет, поговорить с родственниками матерей с грудными детьми, которых отпустили накануне бандиты. Ребята с «Маяка» раздобыли пять-шесть адресов, где жили бывшие заложницы, мы взяли такси, и отправились по одному из них. Там мы увидели, что нас опередили телевизионщики. Надо было подождать, пока они снимут репортаж. И тут… Тут вдали грохнуло раз, два. Потом сухо и часто застрекотали автоматы, потом долбанула граната. Мы переглянулись: это штурм! И бросились обратно к такси.

По дороге попались две «скорых». Бой в школе шел, не переставая. На подъезде к ДК выяснилось, что журналистам отвели позади здания место, которое вроде бы не простреливалось. Оттуда было видно лишь начало той самой улицы, по которой я ходил с проводником в первую свою ночь в Беслане. Изредка посвистывали пули. Какой-то парень из числа коллег облачился в бронежилет и напялил голубую омоновскую каску.

Меня напрягало, что ни черта не видно. Я решил, что следует переместиться чуть правее. Поскольку справа стояло оцепление, я решил пройти обратно, уйти вправо по перпендикулярной улице, и выйти куда надо по параллельной. Это было моей второй ошибкой: следовало тупо сидеть на месте. За мной увязался журналист-американец, ошибочно подумав, что я знаю, что делаю, и какая-то женщина. Мы беспрепятственно добежали до перпендикулярной улицы и побежали по ней вперед. Под деревьями, на корточках, метрах в 25 друг от друга, сидели солдаты в бронежилетах. Нас обогнала «буханка», с визгом остановилась посреди дороги. Из нее вытащили окровавленную девочку, и принялись поить из бутылки водой, расплескивая воду ей по груди.

Тут мы повернули, наконец, на параллельную улицу, но она оказалась оцепленной впереди, и к тому же простреливаемой. Пригибаясь, мы рванули через дорогу во двор дома, где кучковались местные. Едва мы скрылись во дворе, на улице грянул бой, как гроза, которая долго сдерживалась, и вот теперь разразилась. Перестрелка велась где-то рядом, несколько раз ударил гранатомет. Вокруг заговорили, что это выбивают из соседнего дома боевиков, которым удалось сбежать из школы. Именно поэтому я не верю официальной версии, согласно которой все боевики были уничтожены прямо в школе. Кому-то наверняка удалось сбежать, потому что, как вы увидите, бардак на улицах Беслана творился колоссальный.

Когда перестрелка стихла, мы вырвались из проклятого двора и побежали обратно к ДК. Из-за этого глупого маневра я не увидел, как из школы массово бежали дети. Некоторые из них бежали как раз в сторону ДК…

Там, где стояла первая линия оцепления, уже никого не было. Толпа валила по направлению к школе, и я к ней присоединился. На подходах к школе, под деревьями, лежали в ряд трупы. Я подошел к одной такой шеренге из пяти тел, укрытых простынями, и отогнул край одной простыни. Это была убитая девочка лет 12-и, ее лицо было осунувшимся, испачканным грязью и кровью. Под остальными простынями тоже были дети, один мальчик — совсем маленький, как мне показалось.

К разгромленной школе с интервалом в полминуты подлетали «скорые». Забирали раненых, и с визгом везли на другой конец города, к больнице. Наступил момент безвластия, когда толпа решает все. Люди потоком шли прямо в руины спортзала, и никто их не удерживал. К несчастью, в этот момент ожил мой мобильник, и замредактора «Труда» лично потребовал, чтобы я отправлялся к больнице, чтобы поговорить с кем-то из раненых. Я плюнул, и двинулся к больнице.

Раненых, конечно, я не нашел — их отправляли в палаты. И никого к ним не подпускали на пушечный выстрел. Зато поговорил с одним из врачей, который сказал, что оперировать приходится в жутких условиях, буквально в коридорах. Что поток раненых огромный, а не хватает элементарного, например, бестеневых операционных ламп. Что штурм наверняка готовили, поскольку накануне возле больницы развернули походный госпиталь МЧС, но толку от него чуть, потому что раненых слишком много.

Позже стало известно, что в спортзале находилось более 1200 заложников. Более 300 из них были убиты в ходе штурма, поскольку попали под перекрестный огонь наших вояк и боевиков (дети массово бежали от школы сквозь проломы в стене спортзала, прямо по простреливаемому пространству), еще 500 получили ранения. Все это, на мой взгляд, можно назвать только одним словом — бойня.

Вечером над Бесланом пошел летний дождь. В гостинице не было мест, и мне на ночь пришлось снять подсобное помещение, где держали швабры и ведра уборщицы. С собой мне дали голый матрас без белья. Сидя на матрасе, я лихорадочно дописывал последний свой репортаж из Беслана. За окном глухо и равномерно ухал одинокой танк — якобы выкуривал засевшего в школе последнего боевика. Якобы — потому что я не верю и в эту версию. Никого там, в школе, не было еще днем, когда в спортзал валила толпа. Думаю, танк уничтожал следы, указывающие на то, кто на самом деле начал штурм. Скорее всего, стену спортзала взломали взрывами с наружной стороны, и следы этой операции и следовало уничтожить танку. Штурм — я до сих пор уверен в этом — начали наши спецподразделения, строго по команде. Просто цена освобождения оказалась слишком высокой, и начало штурма списали на случайный взрыв растяжки в спортзале.

Я уехал из Беслана на следующий день, вечером. Днем я напоследок погулял по городу. Повсюду, практически во всех дворах, стояли гробы — в некоторых домах по три-пять в ряд. Поговаривали, что бесланские мужчины теперь будут мстить ингушам (они вроде были в числе террористов), что пахнет чуть ли не локальной войной. К счастью, этого не случилось. Беслан, превратившейся в те дни во что-то опустошенное, выжженное, пропитанное кровью, как-то оправился от своей трагедии. Как именно — для меня до сих пор загадка.

Из досье «СП»

1 сентября 2004 года группа вооружённых людей в масках подъехала к зданию школы № 1 в Беслане на нескольких автомобилях и прямо со школьной линейки захватила в качестве заложников 1128 человек — детей и их родителей, — загнав их в спортзал школы.

Вооружение террористов составили не менее 20 автоматов Калашникова различной модификации, в том числе и с подствольными гранатометами, 2 ручных пулемета Калашникова (РПК — 74), 2 пулемета Калашникова модернизированных (ПКМ), 1 пулемет Калашникова танковый (ПКТ), 2 ручных противотанковых гранатомета (РПГ-7в) и гранатомёты «Муха». Кроме того, у террористов имелись взрывные устройства.

Террористы потребовали от властей освобождения боевиков, ранее задержанных по подозрению в участии в нападении на Ингушетию 21—22 июня 2004 года, и вывода российских войск из Чечни. Одновременно террористы пригрозили взорвать здание школы в случае штурма и убивать по 50 заложников за каждого ликвидированного террориста

3 сентября, в 13:03—13:05, в здании школы раздались два взрыва, из школы стали выбегать заложники. После чего спецподразделения российской армии и ФСБ предприняли штурм.

В ходе спецоперации погибли 186 детей в возрасте от 1 до 17 лет, 17 учителей и сотрудников школы, 118 родственников и гостей, пришедших на школьную линейку. Понесли потери и силовики: в числе убитых оказались 10 бойцов спецназа ЦСН ФСБ, 2 сотрудника МЧС, 1 милиционер. Всего погибло 334 человека, ранили, по разным данным, от 500 до 700 человек.

По официальной версии, в ходе спецоперации были ликвидированы все террористы — 31 человек. Один террорист — Нурпаши Кулаев — был арестован и впоследствии приговорён к пожизненному заключению. 17 сентября 2004 года Шамиль Басаев публично взял на себя ответственность за теракт в Беслане.

Фото matveynator.ru