Главная проблема российской школы — пожилые учителя

Полномасштабная школьная реформа в России на сей раз началась явочным порядком. После кампании по закрытию «малокомплектных» сельских школ практически во всех регионах страны федеральный закон № 83-ФЗ реформировал финансовую сторону средней школы так, что многие начали говорить о грядущем переходе ее на платную основу.

Содержательную же сторону школьной жизни грозят изменить новые образовательные стандарты, которые уже обсуждаются «Единой Россией». В предыдущих публикациях «СП» пыталась выяснить, что именно готовят нашим школьникам законодатели. Тогда некоторые эксперты утверждали, что наиболее вредоносные инициативы исходят из оплота российского «западничества» — Высшей школы экономики.

О том, что на самом деле думают о текущем положении дел и планах правительства в Высшей школе экономике (ВШЭ), обозревателю «СП» рассказала Ирина Абанкина, директор Института развития образования этого вуза:

«СП»: — Как вы оцениваете предлагаемый «Единой Россией» образовательный стандарт?

— Сейчас, на этом этапе, любой стандарт выглядит как некоторый концепт. Это компромисс между несколькими очень по-разному настроенными группами. Сфера образования достаточно консервативна, она «живет глазами назад», с кем ни начни обсуждать эту тему, все вспоминают своё прошлое: «а вот меня так учили»… Поэтому любые реформы проходят очень трудно. Однако если прошло несколько лет эксперимента — нововведения даются легче.

Так что, в любом случае, для основной и старшей школы этот стандарт, который сейчас предлагается — конечно, компромисс между тем, к чему мы готовы и тем, что видится ведущим педагогам нашей Российской академии образования.

«СП»: — Компромисс? То есть, вообще-то нужны еще более радикальные реформы?

— Честно говоря, да — я считаю, что можно было бы и порадикальнее. Но если учитывать консерватизм системы, разные точки зрения и так далее — то это все-таки какой-то баланс. А революция нужна — глубокая и содержательная. Ее нельзя подменить внешними формами, она неформальная. Она действительно по существу.

Ведь если брать глобальный контекст, то нашей реформы явно недостаточно, чтобы конкурировать с другими странами. По результатам рейтинга PISA (оценка развития 15-летних школьников — «СП») мы в течение 10 лет находимся на одних и тех же позициях — в третьей группе стран, где образованность статистически ниже среднего. В середине этой группы. После нас уже нет азиатских и европейских стран. Так что наши позиции, прямо скажем, очень слабые.

При этом еще 10 лет назад с нами вместе находилась Германия — но она рванула вперед буквально за 3 года. Чехия, Польша, Словения, Латвия, Литва — все сделали очень большой рывок. Совершенно колоссальный прогресс в восточноазиатских странах. Их школьники сейчас получают более 600 баллов и выглядят очень убедительно!

Так вот, когда мы анализируем нашу систему, мы понимаем, что если говорить сугубо о школе — 10, 11 класс — то наши старшеклассники также показывают высокие результаты, вполне на уровне развитых стран. Но вот система СПО и особенно НПО (средние и начальные профессиональные учебные заведения — «СП») — это низкие результаты, в самом хвосте. То есть, на самом деле, те хорошие педагогические технологии, которые мы используем, работают не для всех российских детей, а только на замотивированную группу ребят из относительно благополучных семей. А со всеми остальными — мы не справляемся!

Поэтому — нам нужно обновление, которое позволит ребятам из любых семей быть конкурентоспособными и получить образование. В этом смысле принцип «образования для всех» очень важен. И вот тут у нас совсем нет технологий — а ведь мы взяли на себя обязательства всеобщего среднего образования. Ребята уходят из школы в экстернат, НПО, СПО — и результаты их подготовки очень низкие.

«СП»: — Может ли предлагаемый стандарт решить эту проблему?

— Итак, стандарт, который сейчас есть — какие у него плюсы? Во-первых, сама идея внедрения индивидуализации образования очень важна. То, что выделено обязательное ядро, и это ядро достаточно компактное. Выделены и курсы по выбору, которые позволяют наращивать ядро в соответствии с теми склонностями, интересами, которые есть — это тоже довольно важно. Это хоть какой-то шаг к индивидуализации, к учету способностей, наклонностей…

Теперь то, что добавлена внеурочная деятельность, и она составляет часть основной образовательной программы — это также очень важно. Ведь финансируем мы именно эту основную образовательную программу, наши обязательства именно тут. Так что общий подход — деление программы на ядро, на обязательные дисциплины по выбору и факультативную часть — очень верный, и он позволяет индивидуализировать образование.

Второе об этом проекте: это пусть небольшой, но шаг в сторону компетентностного подхода. Нужна не только аудиторная нагрузка, но и внеурочная деятельность, возможность реализовывать социальные проекты и так далее. Это довольно важно, в том числе, для элементов профессиональной ориентации, самоопределения, специализации.

Что в минусах? Главный недостаток, на мой взгляд, такой: объемы знаниевой нагрузки сохранены на очень высоком уровне. То есть объемы материалов, которые предписываются к усвоению именно как знания — остаются очень высокими. В результате получается, что новый стандарт так и не решает проблему снижения нагрузки на учащихся, не дает им возможности, кроме накопления знаний, развивать свои компетенции, учиться думать, мыслить, работать с информацией, анализировать. То есть эта часть программы — развита не в той мере, в какой нам это необходимо, чтобы стать конкурентоспособными.

Многие педагоги, сравнивая старые учебные планы с тем, что дети должны знать сейчас, показывают, что сокращений, серьезной реструктуризации почти не произошло. Объемы и требования столь высоки, что маневра, какого-то «радиуса разворота» для образовательных учреждений остается очень мало.

А противятся снижению нагрузки — очень многие предметные профессиональные сообщества. Те же, например, историки очень много говорят: как можно всего за два часа «пройти» войну? Не хватает часов на ту, на эту тему… Они привыкли к тому, что у них много времени на их технологии, когда они хотят переложить в головы учащихся их знания. Этот способ — учебники и голосовая нагрузка в классе — конечно, уже не подходит. Тем более, что и образовательная нагрузка стремительно расширяется.

Так как у нас все-таки каждый предметник знает, что часами определяется и важность предмета, и оплата труда учителя, и всё остальное — то, конечно, здесь затрагиваются существенные интересы.

«СП»: — Получается, что тормозят процесс сами учителя?

— Обновить педагогический корпус нам безумно трудно. У нас крайне низкое выбытие педагогических кадров. Фактически мы заморозили ротацию кадров в отрасли. Тормозят процесс те работники, которые понимают, что им слишком трудно освоить новые технологии — и не только информационно-коммуникационные — и реально внедрить их в образовательный процесс. Ведь ребята их в этом уже обгоняют! Сейчас тот же самый предмет нужно по-другому, чем 20 лет назад преподавать: через проекты, через микроисследования в небольших группах. Да вообще — выйти за пределы школы! Вот этого многие учителя освоить не могут: они слишком тесно придерживаются учебников и методичек.

Новый же стандарт подразумевает более серьезную подготовку кадров, другой профстандарт педагогов. И вот здесь-то кроется самая существенная проблема. На тех кадрах, на том оборудовании, которое есть сегодня в школе, реализовать даже предлагаемое требует чрезвычайных затрат и усилий. По отношению к той кадровой ситуации, потенциалу, оборудованию, обеспечению технического процесса — даже этот стандарт радикальное обновление!

«СП»: — Итак, мы говорим о необходимости обновления. Можете ли вы вкратце рассказать, зачем, по-вашему, это обновление нужно? Тот же самый компетентностный подход — чем он лучше знаниевого?

— Дело в том, что существуют компетенции, которые человек использует на протяжении всей своей жизни. В информационном обществе это, безусловно, умение работать с информацией, извлекать ее, получать, анализировать, делать выводы самостоятельно. Найти знания, если человек знает, как их искать, как сопоставлять, как с ними работать, можно где угодно — из книг, из интернета, отовсюду. Как говорил Эйнштейн, «у меня есть записная книжка и справочники, зачем мне помнить банальные формулы?». Умение мыслить, учиться, извлекать информацию и анализировать самостоятельно, делать выводы, вести себя в этом смысле социально, общественно сообразно — это очень важные умения. Это — компетенция, которая нам всем очень нужна. И на которую нужно время, чтобы ее освоить.

Взрослый человек потому и взрослый, что он умеет решать проблемы. Ставить задачи и найти способ ее решение. Этим умением как раз отличаются школьники американские. Они прекрасно квалифицируют любую ситуацию, быстро понимают, какова именно их роль в решении задачи и как достигнуть результата.

Вторая ключевая компетенция связана с социальными компетенциями. Это умение работать с другими, общаться, строить команду, работать в коллективе, вести коллектив в качестве лидера. Это вещь, нужная на всю жизнь — мы все, независимо от профессии, работаем в социальных, гуманитарных командах. Это и в экономике, и в сервисе, и в информационном, банковском секторе — всё здесь построено на коммуникациях, их интенсивность чрезвычайно велика. Поэтому, конечно, таким вещам надо учить.

Я знаю нескольких отличных ребят, закончивших мехмат МГУ, в 25 лет имеющих уже кандидатские диссертации блестящие — которые, если им везет, трудоустраиваются в банки и подобные компании, ведут аналитическую работу. Но коммуницировать с людьми, строить команду — они абсолютно не могут. Они ищут работу, где не требуется общаться с людьми, работать в команде. «Я сам лучше всё построю и сделаю». Коммуникация для них реальный барьер! Поэтому, конечно, нам очень важно людей этому научить.

Важнейший момент связан с мировоззренческой компонентой. В том числе и с толерантностью, которой нам так не хватает. Нет у нас общего позитивного настроя, того, что называется «позитивная я-концепция». Когда я и к себе, и к миру отношусь позитивно. Потому что выплески агрессии, неудовлетворенности у нас очень часты, судя по международным исследованиям, это огромная проблема. И самый недовольный социальный слой — как раз учителя, которые учат наших ребят. А ведь это транслируется!

Итак, мировоззренческая компонента, социальная компонента — это всё не знаниевые вещи. Умение работать с информацией и делать выводы — это всё тоже очень важно. И этому надо давать время. Ведь тут нужен деятельностный подход — опробовать хоть один проект реализовать, попробовать выполнить исследование! Попробовать сформировать команду, стать лидером команды. Хоть раз, хоть где-то. Самостоятельно проанализировать информацию, написать работу, выступить с презентацией перед одноклассниками. Поучаствовать в дискуссии, организовать общественное мероприятие, движение.

А если мы всё это задавливаем зубрежкой, тем, что учитель тупо зачитывает учебник — у нас не остается времени. В каждом возрасте время очень ограничено.

И вообще, у нас в школе крайне мало практико-ориентированной психологии. Самоанализа, управления самим собой. Ребята становятся подростками, у них масса проблем, они просто не справляются. И ни на один из жизненно важных вопросов они не находят ответа в нашей школе. Поэтому компетентностный подход реально очень важен в сравнении с этим. А мы продолжаем забивать голову большим объемом знаний, когда можно открыть любой учебник и узнать, когда была Куликовская или даже Сталинградская битва…

«СП»: — Можем ли мы настолько радикально изменить школу, не погубив ее?

— Я думаю, что можем. Во-первых, мы постепенно к этому идем, и довольно много всего уже обновляется в школах. 5 лет назад ведь никто не верил, что в каждой школе мы сумеем оборудовать компьютерные классы и провести интернет. Где-то это хуже, где-то лучше — но наша школа теперь это школа с интернетом, школа с автобусом, школа, которая может позволить себе перемещение. Я сама была во многих сельских школах в отдаленных районах, от Якутии до Дальнего Востока. В Алтайском крае и Подмосковье, в Новгородской и Нижегородской областях. Везде, в общем-то, стремление есть, и школа по сравнению с тем, что было в начале 2000-х годов, подчас довольно трудно узнать.

Мы делаем довольные современные проекты новых школ, их можно встретить в разных районах. Там есть конференц-залы, есть пространства, очень современные школы. Это первое.

А еще интересны результаты международных исследований — их проводила Галина Сергеевна Ковалева. Речь впервые шла об исследовании компетенции учителей, там участвовали специалисты из 17 стран — учителя математики. По другим предметам, к сожалению, исследований не было, так что будем судить по математикам. Так вот, в числе этих 17 стран были разные — от США и Канады, Чили, до Ботсваны в Африке. Там и Германия, и Польша, Норвегия, Испания… Грузия, кстати говоря, тоже участвовала. Тихоокеанские страны — Сингапур, Тайвань, Новая Зеландия. Ну, и Россия. Опрашивали выпускников университетов, которые дают дипломы «учитель математики» для средней школы.

У нас участвовало 88 учебных заведений — кроме педвузов, это университеты, которые дают дипломы учителей математики. Словом, представительное было исследование. Отдельно делалось по начальной, отдельно по старшей школе. Изучались три параметра: знание предмета, знание методик преподавания современных — тот самый компетентностный подход. Хотят ли они работать в школе и почему? Какие они видят перспективы? Что для них главное?

Так вот, оказалось, что для основной и старшей школы мы — на втором месте в мире! Перед нами только Тайвань! Даже Сингапур после нас. И в современном знании предметов, и в методиках, и в мотивации…

«СП»: — То есть азиатские «тигры» уже обогнали Европу и США?

— США вообще в середине списка, как и Норвегия. Лидеры здесь Сингапур и Тайвань — так вот, Тайвань нас серьезно обгоняет, у них за 600 средний балл из 1000 возможных. Но и у нас неплохо, 540−580. В начальной школе немножко похуже, Сингапур нас обгоняет, но мы делим 3−4 места со Швейцарией. Вариация в 8 баллов, разница между нами меньше, чем статистическая погрешность. Грузия — на последнем, кстати, месте, у них 340 баллов.

Почему же у нас так плохо в школах? Потому что, в отличие от других стран, у нас всего 5% педагогов умудряется трудоустроиться в школу. Хотя люди очень хотят пойти работать. У нас реально нет вакансий. 85% педагогов в Норвегии трудоустраиваются в школу. У нас же 75% в школу не идет, 20% очень хотят в школу, но им не удается это сделать, и лишь 5% идут в школу.

«СП»: — Кто мешает? Получается, пожилые педагоги?

— Да. Галина Сергеевна не поленилась и провела исследование тех, кто сейчас у нас работает. Их результаты оказались вдвое хуже и по современному знанию предмета, и по методикам преподавании. На уровне той самой Грузии, которая на последнем месте. Итак, мы готовим лучших в мире учителей математики и мы не можем обеспечить им работу в школе!

Например, как проверяется методика преподавания? Говорится, что учитель просит учеников измерить лежащую на столе книгу. Сначала ластиками, потом карандашами, потом листочком бумаги. Только в конце ученикам предлагается измерить линейкой. И вот, тестируемых учителей попросили объяснить, почему это делает учитель. Каких целей он достигает, на какие результаты обучения он ориентирован? Все наши молодые выпускники прекрасно отвечают на этот вопрос: они говорят о том, что надо дать представление — «в попугаях я длиннее» — вообще о процедуре измерения, о единицах измерения, о том, что они могут быть разные. Формировать одновременно мировоззрение, методологическую практику и конкретно практику применения.

Наши работающие учителя говорят: «А зачем это надо было делать? Надо было сразу приложить линейку, и всё». То есть всё то самое, о чем мы говорили — мировоззрение, компетенции — оно всё выплескивается! Потому что эти люди устали и забыли, что есть еще задача измерения «в попугаях».

А ведь мы, наши молодые учителя, сумели добиться реальных успехов в начальной школе. По PIMS у нас первое место в мире по грамотности детей! По TIMS мы наверстали все, что было, и входим в пятерку стран. И 4-й, и 8-й класс по TIMS — 5 и 6 место. Впереди нас только азиатские страны. Все европейские хуже нас уже. В отличие от PISA — это измерители освоения учебной программы. А в PISA меряется применение этой программы. К 15 годам как он это умеет использовать? Там простые, но нестандартные задачи, где надо скомбинировать методы, прикинуть. Прочитать графики, сделать из них простые выводы. Надо не бояться высказывать свое мнение и т. п. Вот эта сторона у нас очень страдает, а сами знания — у нас прекрасны. Очень высокие результаты. Мы в этом находимся в очень конкурентной позиции.

И, конечно, тут был прав Андрей Александрович Фурсенко. Очень больно было услышать, что «у нас лишних 200 тысяч учителей». Но ведь это он еще мягко говорит! На самом деле, у нас очень много и пенсионеров, и людей, просто уже утративших профессиональную компетенцию. Мы платим им зарплату, платим пенсию — и это уже, кстати, вполне приличные деньги — и в результате, конечно, они не хотят уходить из школы! А лучшие учителя математики, тем временем, идут в продавцы, ведь работать-то негде!

«СП»: — Да, но эти люди не виноваты в том, что мир изменился! Как вы предлагаете решить проблему, не обрекая людей на нищету?

— Есть разные решения, более или менее резкие. Одна из, мне кажется, умных идей — это формирование профессиональной пенсии. Она должна быть достойной, а еще должны быть занятия, чтобы люди могли жить на пенсию и чувствовать себя при деле. Если гарантировать, что люди не сильно потеряют в зарплате, уйдя на пенсию, и если дать людям общественные проекты интересные, которые позволят им наполнить жизнь смыслом, кроме огорода… Вот тогда можно обсуждать, как молодые учителя придут в школу, как будут там работать.

А пока что, когда прогрессивный учитель приходит один, ему сложно, он тонет. Поэтому очень многие говорят, что обновлять нужно сразу «командными впрысками». А просто повышение квалификации дает довольно мало. Мы должны иметь механизм саморазвития учителей.

«СП»: — Помимо компетентностного подхода, есть еще и упор на «морально-нравственное», «патриотическое» и т. п. воспитание — его не прочь ввести в школах чиновники. Как вы относитесь к этой идее?

— Когда об этом говорят, у меня возникают очень серьезные ощущение рисков и опасений. Ведь если грамотные квалифицированные педагоги говорят о переходе от так называемой ЗУНовской (Знания, Умения, Навыки) парадигмы к компетентностной, о сочетании аудиторных часов с разными типами деятельности в школе — они говорят довольно обоснованно, хорошо понимая предмет. А от заявлений чиновников веет «китайщиной», попыткой подорвать фундаментальную сторону, не дав надлежащей замены. Да и сильная идеологическая накачка, памятная по советским временам, больше пугает, чем действительно внушает доверие.

Массовое сознание, к тому же, фрагментарно по своей природе, оно выхватывает из мыслей и заявлений какие-то осколки, а мысли утериваются. Так вот, из осколков заявлений государственных людей учителя, например, могут заключить: а мне будут, оказывается, платить только за 3 часа! Остальное станет платным. Это очень серьезный социальный риск, а главное — это неправда, это подмена. Школа, как все уже «поняли», не будет учить, а заниматься только пропагандой… В профилях теперь начали комбинировать, пошли «военно-патриотические», «военно-спортивные» уклоны… А почему, как недавно справедливо сказал Евгений Бунимович, спортивное обязательно должно сочетаться с военным? Если плавать, получается, то только в погонах? Конечно, надо выбор предоставить!

И вот я хочу сказать, что, когда идут такие фрагментарные выбросы, по которым нельзя понять систему — в этих лозунговых выкриках куда больше рисков и опасений, чем нужно бы. Когда идут лозунги: «давайте всё сократим, а будем вместо обучения патриотически воспитывать» — это очень опасные лозунги.

«СП»: — Принимал ли ваш институт участие в подготовке проекта стандарта?

— С нами консультировались — в первую очередь, в смысле финансово-экономических механизмов. Мы безусловно поддерживаем принцип «Деньги следуют за учеником», причем независимо от формы собственности образовательных учреждений: пусть ученик учится за госсчет хоть в государственной, хоть в частной школе… Ему должен быть обеспечен образовательный стандарт. И в этот стандарт должны быть зашиты деньги не только на текущее финансирование, но и на развитие. А механизмы могут быть разные — и конкурсы, и различное гарантированное финансирование.

Но что касается содержания образования — тут мы в подготовке стандарта не участвуем.

«СП»: — Тогда, как к эксперту по экономической стороне дела, вопрос: что делать с массовым закрытием сельских школ, которое явилось результатом принципа «Деньги следуют за учеником»? Ведь это крайне нежелательный, опасный процесс…

— Вопрос довольно нетривиальный. Во-первых, массовое закрытие сельских школ началось не сейчас. Оно идет очень давно, с начала 2000-х годов. Сейчас, наверное, темп этой кампании даже снизился. А во-вторых… Демографическая ситуация у нас такая, какая есть. До 2050 года она просчитана довольно четко и внятно, все прогнозы у нас имеются. И та сеть школ, которая у нас была раньше, неадекватна сегодня ни нашим потребностям, ни нашему расселению.

«СП»: — Так ведь люди уезжают как раз из-за того, что закрываются школы, больницы…

— Люди уезжают по разным причинам — в первую очередь потому, что нет работы. Мы недавно проводили большое исследование как раз о предпочтении сельских школьников и их родителей, об их перспективах. Для очень многих реализация связана только с городским образом жизни. Поэтому если современное село сочетает в себе городские возможности, то оно становится привлекательным.

У нас недавно был интересный результат: в Якутии и в Алтайском крае ориентированы исключительно на отъезд в город 95% молодежи, а в Московской области, где уже в село проникли городские технологии, есть городские профессии — только 75% ориентированы на отъезд, а процентов 15−20 молодежи рассматривают возможность остаться в селе.

«СП»: — То есть малокомплектные школы нужно закрывать и дальше, такова ваша позиция?

— В этом смысле у нас сейчас и по закону, и на практике — финансирование малокомплектных школ, если нет альтернативы (трудноступные условия, полярные районы), финансируется вне зависимости от числа учащихся. По фактическим расходам. Там, где нет других вариантов — это финансирование осуществляется.

«СП»: — Иными словами, «закрыть или не закрыть» — решают региональные власти?

— Это дело даже не региона, а муниципалитета. Но, чтобы принять это решение, даже в селе должен быть сельский сход, решение сельского схода. То есть не администрации, а в целом жителей села. Это дело прямой демократии.

Но давайте поговорим вот о чем. Каково качество образования в этих школах, применительно к затратам? Ведь мы очень много тратим на сельские школы. Вот недавно показывали Нижегородскую область. Там в школе всего 1 ученик, на школу потрачено 800 тысяч рублей. У них капитальное двухэтажное здание со спортзалом. Они плачут, что им надо 2,5 млн рублей, а у них только 800 тысяч.

Теперь давайте посмотрим на эту девочку, единственную ученицу. Вот наша ВШЭ считается весьма дорогим вузом. За эти 800 тысяч она могла бы обучаться у нас не то что год, а могла бы закончить полный курс обучения, причем на дорогом факультете менеджмента! За эти 800 тысяч в год девочке можно было бы обеспечить программу, по которой она вместе с родителями могла бы объездить весь мир и получить самое лучшее образование — это ведь реально! Ведь и вправду — очень большие деньги! И, кстати, она могла бы обучиться там так, что ей интересно было бы завести тот же агробизнес в родном селе!

Тогда чью проблему мы решаем, сохраняя такие школы? Допустим, проблему занятости учителей, которые работают в этой школе… Но ведь у них в руках целый имущественный комплекс, в том числе спортивный зал! Можно же приглашать городских школьников для изучения физики, химии, биологии, развернув образовательный туризм!.. Но для этого нужна инициатива.

А так, как в этом примере с единственной ученицей — это очень странно, тем более, что и сама та девочка вряд ли получит нормальное образование в такой школе. Придется так или иначе закрывать школу. А тогда и вовсе — зачем тратить 2,5 млн рублей на школу? Чтобы содержать 20 человек персонала? Но ведь с ребенком работает один педагог!

Я вот что хочу сказать: модели реструктуризации сельских школ могут быть разные, они разработаны и апробированы в разных регионах. Варианты есть. В конкретном случае нужно принимать очень конкретные решения, руководствуясь ответственностью за самое главное — ребенка, за его жизненные перспективы. И под это подстраивать те ресурсы, которые есть.

А когда в подобных школах на одного ребенка «съедается» по 2,5 млн рублей в год, тогда другим детям — и в первую очередь, в городских школах — не остается возможности учиться. Ко мне, например, недавно приезжали из Рязани — там сокращают прекрасный лицей. У них в области норматив 50 тысяч рублей для сельских школ, для городских — 19 тысяч! Почему? Ну, меньшая наполняемость классов, там 25 человек, здесь 14. На 30% разница. Ну, доплаты сельским учителям, я согласна. Ну в полтора раза. 30, ну 35 тысяч — но не 50 же! Получается, что мы в пользу некачественного образования — а результаты там точно хуже — перекачиваем деньги и губим инноваторов, современные школы и лицеи. Многие из таких современных школ уже вынуждены закрывать свои спецпрограммы или переводить их на платную основу…

Я поддерживаю разницу между городским и сельским нормативом — но разумную разницу! Потому что с учетом нынешней системы, да еще много денег отъедают малокомплектные школы, получаются смешные 19 тысяч. Москва говорит, что у нее от 60 до 120 тысяч — прекрасно, так уже в 180 километрах от столицы норматив на порядок ниже!

Поэтому ситуация серьезная. Конечно, нужны ресурсы для развития, для поддержки лидеров. Если есть различия в финансировании, они должны быть обоснованы. В каждом конкретном случае надо принимать индивидуальные решения, и они есть. Страна у нас сложная. Демография у нас сложная. Но делать из школы собес по выплате вместо пенсий зарплаты учителям, которые никого не учат — это неправильное решение. Давайте тогда просто отдадим деньги собесу…