За год дедовщина в армии выросла на треть

Руководитель Главного военно-следственного управления, заместитель председателя Следственного комитета России Александр Сорочкин подвел некоторые итоги службы российских Вооруженных сил в минувшем году. Они откровенно пугают. По словам генерала Сорочкина, «во всех военных округах и на флотах произошел всплеск преступлений, совершенных военнослужащими по призыву. Ими, например, совершено более 90% из всех учтенных нарушений уставных взаимоотношений и вымогательств».

Всего за год рост сразу на треть количества желающих набить морды товарищам по оружию — это бедствие требует срочных объяснений. Еще в 2009 году военные прокуроры облегченно докладывали обществу, что кривая казарменной преступности в Вооруженных силах РФ понемногу поползла вниз. Тут еще министр обороны Анатолий Сердюков начал ваять армию «с человеческим лицом». Разрешил мамам прямо в воинских эшелонах провожать сынишек до казенных ворот со звездочками. Ввел «тихий час» в бригадах «нового облика». Сообщил, что в увольнение можно отныне отправляться в гражданской одежде, которую разрешил хранить в ротных каптерках. А чтобы было куда ходить в «гражданке» — пообещал, что служить солдаты будут возле родительского дома.

Ну, и так далее. Черствые душами бойцы, получается, ответили своему министру обороны черной неблагодарностью. Принялись лупить друг друга с подзабытым за 2009 год ожесточением. Что случилось-то? У генерала Сорочкина ответ готов: «Думаю, это результат изменения системы комплектования армии. Сокращение срока службы до года привело к тому, что теперь „старослужащими“ себя считают чуть ли не половина из тех, кого призвали. Отчасти из-за сокращения офицеров-воспитателей в войсках»".

Может быть, стоит прислушаться к главному военному прокурору России Сергею Фридинскому? Осенью 2010-го он добавил в общую жутковатую картину мрачных красок: «Меняются реалии жизни — меняется и мотивация. Сейчас все больше фактов насилия совершается из корыстных побуждений, а число так называемых „неуставных“, сопряженных с грабежом и вымогательством, выросло более чем в полтора раза. Отнимают чаще всего мобильные телефоны и деньги — все точно так же как и на городских улицах. Прежний обычный кураж молодости стал уходить в прошлое».

Понимать это следует очевидно так. То, что мы раньше называли дедовщиной — это было, главным образом, от «куража молодости». Били хотя и сильно, однако, так сказать, бескорыстно. Теперь на смену романтике пришел холодный расчет. Во время господства в обществе рыночных отношений часть солдатиков прямо в казармах сплотилась в банды и, за неимением более достойных объектов, грабят тех, кто под рукой. Кто сопротивляется и не хочет отдавать свое добро, тех калечат.

Впрочем, оставим мотивы преступников в стороне. Что получается? Зачем мы сокращали срок срочной службы до года, пренебрегая даже опасностью неизбежного при этом падения уровня воинской выучки? Во-первых, чтобы служба в армии стала более привлекательной. А во-вторых, чтобы обуздать ту самую дедовщину.

Что получили? О возрастании привлекательности армейской службы говорить как-то даже неудобно при 200 000 уклонистов, проигнорировавших военкоматы минувшей осенью. А как с дедовщиной — об этом нам генералы Сорочкин и Фридинский все откровенно растолковали.

Разобраться в происходящем обозреватель «Свободной прессы» решил со сведущими людьми.

Директора Института политического и военного анализа Александр Шаравин.

«СП»: — Александр Александрович, вас удивила статистика, которую привел Скорочкин? А именно то, что срок службы сократили до года, а «дедов» в казармах то ли больше стало, то ли они окончательно распоясались?

— Прежде всего, я не считаю, что речь идет именно о дедовщине. Какие «деды», если самый старший из них прослужил не больше года? Еще недавно в солдатской среде такие вообще права голоса не имели. Давайте определимся — это обычное казарменное хулиганство.

«СП»: — Хорошо, хулиганство. Но его стало больше?

— Если и больше, но не на треть. Просто многое из того, что теперь попадает в официальную статистику, носило латентный характер. Сегодня у большинства солдат появились мобильные телефоны. Чуть что — он звонит матери или отцу. Те поднимают на ноги военную прокуратуру, несутся к командиру. Что тут можно скрыть? Естественно, статистика выглядит хуже, чем еще недавно. Но это только часть правды. Другая часть заключается в том, что контроль за личным составом в наших Вооруженных силах за последнее время резко ослаб. Раньше старшинами многих рот и батарей были прапорщики. В ходе военной реформы Сердюков всех прапорщиков разогнал. Считалось, что на их место придут профессиональные сержанты. Но их как не было, так и нет.

«СП»: — В Рязанском воздушно-десантном училище вроде начали готовить.

— Начали, но пока не подготовили ни одного. Да и учится там всего несколько сотен курсантов. А по моим подсчетам, нам уже сегодня необходимы 250−300 тысяч профессиональных сержантов. Хотя бы по два-три на каждого офицера. В Министерстве обороны, судя по всему, это понимают. Поэтому ударились в другую крайность. Там собираются часть сержантов готовить как в Рязани, по 2,5 года. А часть — по три месяца. Это же очередная глупость! В Советской армии младших командиров учили по пять месяцев, и то ничего толкового не получалось. Не умели они ни солдатами командовать, ни учить их. А пока идут эти генеральские метания, ситуация в казармах продолжает резко ухудшаться. Все сегодня взвалили на офицеров. Он и за сержанта, и за старшину роты должен работать. Так ему в казарме ночевать — и то не справится.

«СП»: — Однако начальник Генерального штаба Макаров утверждает, что с командиров до командующего армией включительно отныне снята ответственность за дисциплину. Дескать, в штабе округа для этого созданы специальные структуры. А командиры — они пусть занимаются исключительно боевой подготовкой.

— Может, на бумаге в штабе округа что-то и существует. Но каким образом это влияет на поведение конкретного бойца? Просто у нас неправильно понимают, в чем должна быть ответственность командира. Все перевернуто с ног на голову. В России если воин погиб в бою — вроде, ну что тут поделаешь, ежели война? В большинстве таких случаев спроса с офицера нет. А ушел рядовой в «самоволку», напился и утонул… О, за это будут драть по-настоящему. Потому что недоглядели. Но, допустим, у американцев все наоборот. Там если в мирное время взрослый человек в солдатских погонах погиб или покалечился по собственной дури — весь спрос с него. Потому что обязан был понимать, чем рискует. Страховку платить не будут. А вот если убит в бою — станут разбираться с офицером: все ли сделал для сохранения жизни подчиненного? И тут уж — до тюремного заключения командира.

А у нас к чему такая дисциплинарная практика приводит? Вот реальный пример. В Чечне солдаты перепились на блок-посту и подорвались на собственной гранате. Чтобы это скрыть, командир оформил дело так, будто было нападение боевиков, его подчиненные храбро сражались, но силы были неравны. И все — никакой ответственности.

«СП»: — Затеянная Сердюковым демократизации армии на дисциплине как-нибудь сказывается? «Тихий час» для солдат, служба вблизи от дома…

— Это, в основном, просто слова. Ни про «тихий час», ни про отмену экстерриториальности военной службы ни в одном документе до сих пор не сказано ни слова. Вот когда будут внесены изменения в законодательные акты, касающиеся службы, тогда, может быть, будет о чем говорить.

«СП»: — Сорочкин считает, часть вины за рост преступности в армии лежит на тех, кто постоянно сокращает армейские воспитательные структуры.

— Не думаю, что он прав. Воспитательные структуры в нашей армии, заменившие советских замполитов, давно уже никакие. Их хоть вовсе убери — ничего не изменится.

Председатель Комитета солдатских матерей России Валентина Мельникова.

— Я вас сейчас удивлю. На самом деле, все не так уж плохо. Если быть честным, надо признать, что казарменная преступность в нашей армии носит тотальный характер. Каждый, кто приходит служить, проходит через унижения. Не обязательно проломят голову, но без подзатыльника от товарищей не обходится ни один новобранец.

«СП»: — Но ведь преступлений стало на треть больше?

— Значит, люди перестали бояться обращаться с жалобами. Сами солдаты, их родители. Раньше молчали по принципу: «Как бы еще хуже не вышло». Когда у молодого солдата сослуживцы вымогали по 500 рублей, мать их исправно высылала, чтобы сына не били. Шум поднимала только тогда, когда требовать начинали по 5 тысяч.

«СП»: — Как же это все разом смелости набрались?

— Уверена, что сказалась позиция министра обороны Сердюкова. Он, кстати, абсолютно современный, не жестокий человек. И очень строго спрашивает с подчиненных за порядок в войсках.

«СП»: — Тем не менее, выходит, с дедовщиной в этих войсках все хуже.

— Выходит. Только не из-за министра. Все структуры, что ниже его, остались прежними. Люди в них, в основном, те же, что и раньше. Со своим менталитетом, взглядами, привычками. Это командиры, которых десятки лет приучали, что любое ЧП, которое вышло наверх, может поставить жирный крест на карьере. Но постепенно и их приучают, что бороться с преступниками надо гласно.