Третье издание крепостного права

Трагедия в станице Кущевская, где местное криминальное сообщество создало «государство в государство», чьими жертвами стали десятки убитых и искалеченных, послужила поводом к обсуждению будущего аграрной отрасли в России. «Свободная пресса» уже писала, что банда Цапков создала в Кущевской аналог латиноамериканских латифундий — с полным бесправием крестьян и эскадронами смерти.

«Латифундии Латинской Америки формировались при попустительстве или прямой помощи правых хунт 60-х годов прошлого века. Стоит отметить, что в России этот процесс протекает до поры в относительно лёгкой форме — огромные сельхозпредприятия с полурабским трудом только-только начали появляться в чернозёмных областях. Молочные фермы и поля с зерновыми латифундиста Цапка даже несколько опередили время», — писали мы в статье «Латифундия Кущевская и эскадроны смерти по-русски».

Что такое латифундия и почему именно латифундистский способ сельскохозяйственного производства оказался сегодня господствующим в России, как традиционно убыточное сельское хозяйство вдруг стало приносить прибыль, зачем «Газпрому» собственное поместье размером с Тульскую область и в каких регионах России сегодня скупают земли китайцы и арабы — об этом и о многом другом «Свободная пресса» узнала у Директора центра аграрных исследований Российской академии народного хозяйства и госслужбы Александра Никулина.

«СП»: — Прежде всего, давайте объясним суть самих терминов «латифундия» и «латифундистский способ производства», знакомого нашим читателям старшего поколения больше по советской пропаганде…

— Существуют два основных типа аграрного производства: мелкое — это, прежде всего, семейное хозяйство, где крестьянин (или дачник, или фермер) собственными силами обрабатывает свой участок земли; и крупное — аграрное предприятие, где производство осуществляется с привлечением наёмной рабочей силы. Латифундия является особым случаем крупного аграрного предприятия, находящегося в частной собственности одного лица или, в современных условиях, корпорации. Термин «латифундия», однако, подразумевает не просто крупное, а сверхкрупное аграрное предприятие, ибо, что считать крупным в аграрном секторе? Средний американский или канадский фермер, например, сегодня владеет 300−500 гектарами земли; советский колхоз на момент разрушения СССР имел сельхозугодий в среднем 5000 га, совхоз — 10000 га.

«СП»: — А сколько в среднем имеют в собственности нынешние крупные аграрные предприятия в России, как бы мы их ни называли?

— Прежде чем ответить на этот вопрос, давайте вспомним, с чего начиналось формирование существующей сегодня в стране системы аграрного производства. На момент развала СССР основой сельского хозяйства формально оставались колхозы и совхозы. В границах всего Союза насчитывалось в целом 25000 таких хозяйств. В 1991 году была поставлена задача — вполне разумная, замечу — создать многоукладное сельское хозяйство. Мысль, повторюсь, была правильная: в сельскохозяйственном производстве гибельно превалирование какой-либо одной формы. Государственное — или формально кооперативное, как в колхозах — сельское хозяйство имело множество проблем, поэтому ставка была сделана и на развитие фермерских хозяйств. Сегодня, спустя два десятилетия, можно подвести некоторые итоги. В России на сегодняшний день насчитывается примерно 260 тысяч фермеров. Многим идеологам либеральных реформ в начале девяностых казалось, что через несколько лет все колхозы и совхозы будут поделены между крестьянами и у нас разовьётся «столыпинское», фермерско-хуторское сельское хозяйство. Но за двадцать лет результаты отечественной фермеризации оказались весьма скромными: фермеры производят всего около 7% от общего объёма аграрной продукции. Но главное — очень неоднороден оказался фермерский состав. Согласно представленным недавно результатам Сельскохозяйственной переписи 2006 года, мы обнаруживаем чудовищную социально-экономическую дифференциацию наших сельскохозяйственных производителей. Значительное их число вовсе ничего не производит; общая площадь сельскохозяйственных земель, находящихся в запустении, приближается к площади всей Германии. При этом десятки тысяч фермеров вовсе не занимаются сельским хозяйством, а ведут какой-то мелкий бизнес: держат магазинчики, зарабатывают частным извозом на своих грузовиках. Только около 20 тысяч фермеров (из 260 тысяч, напомню) являются фермерами-предпринимателями в западном смысле слова. Они имеют хозяйства и по 300, и по 500, а в Сибири — и по 2500 гектар. В то же время более 100 тысяч фермеров заняты в основном «самообеспечением», то есть ведут не товарно-фермерское, а по сути крестьянское хозяйство.

«СП»: Но почему же фермерство в России так и не пошло?

— Здесь комплекс причин. Почти все 1990-е это крайне невыгодное время для занятий сельским хозяйством. Раскрылись так называемые «ножницы цен»: цены на топливо, горюче-смазочные материалы, сельхозтехнику, до тех пор искусственно регулируемые государством, возросли в 15−20 раз и сделали бессмысленным рентабельное производство сельхозпродукции. Именно в это время в Россию хлынул поток продовольственного импорта, также больно ударивший по отечественному производителю. Отсутствовала инфраструктура для фермерских хозяйств, плохо обстояли дела с кредитованием фермеров, в целом негативное отношение к фермерам господствовало как внизу, так и наверху…

Но вернёмся к крупному аграрному производству. В постсоветское время колхозы и совхозы тем не менее продемонстрировали потрясающую живучесть: несмотря на прекращение государственной поддержки, упомянутые выше «ножницы цен» и общую инфляцию, колхозы и совхозы все девяностые годы в большинстве своем выживали и воспроизводились. Ибо они не были просто аграрными предприятиями — они, скорее, были способами организации местных сообществ. И колхозы, и совхозы, например, занимались всей социальной инфраструктурой: школы, дороги, водопровод, больницы — всё это, как правило, поддерживалось за счёт местного аграрного предприятия. И его целью было не просто извлечение прибыли, но и некоторый баланс сосуществования целей аграрного предприятия, целей местного сообщества и, что важно, целей личного подсобного хозяйства. А ведь на долю ЛПХ и сегодня приходится около половины всей сельскохозяйственной продукции, производимой в России. Мы по-прежнему являемся страной мелкого аграрного производства, незарегистрированного, относящегося к сектору неформальной экономики, но чрезвычайно важного для самообеспечения населения, особенно в малых городах.

Колхозы и совхозы поддерживали этот баланс до конца десятилетия. Однако после дефолта 1998 года произошли важные конъюнктурные изменения: заниматься сельским хозяйством стало относительно выгодно.

«СП»: — Как же это произошло? Почему планово-убыточное аграрное производство вдруг стало приносить доход?

— Из-за падения курса рубля резко сократился объём продовольственного импорта. В результате аграрное производство в России стало прибыльным — по крайней мере, в области производства некоторых культур, прежде всего зерновых. Вдруг выяснилось, что отечественный производитель может на ценовом уровне конкурировать с мировым продовольственным импортом.

Крупный капитал, концентрировавшийся в городах и к концу 1999 года практически всё там приватизировавший, теперь очень заинтересовался селом. Выяснилось, что можно за бесценок, по городским меркам, скупать имущество колхозов и совхозов, а в зерновом бизнесе даже получать высокую прибыль. И вот за последние десять лет у нас началась то, что я называю «новая агрогигантомания». Сырьевые монополии, нефтяные, газовые, даже никелевые — все вдруг стали обзаводиться собственными мощными аграрными холдингами.

«СП»: — Поясните, что такое аграрный холдинг?

— Это сверхкрупное агропроизводство, где, головная финансовая организация, контролирует не один колхоз или совхоз, а множество, до нескольких десятков, порой в разных регионах, включая сюда, как правило, предприятия переработки и хранения сельской продукции: элеваторы, мельницы, различные пищевые комбинаты. Первым по этому пути пошёл «Газпром»; он ещё в 1990-е накупил себе в различных регионах земли общей площадью примерно с Тульскую область. Колхозы, совхозы, тогда придавленные кризисом, как правило, сами рады были продаться представителям такого щедрого инвестора как «Газпром».

С 2000-го года началась просто невероятная экспансия частных капиталов в сельское хозяйство. Сейчас в России имеется более 700 агрохолдингов разной формы собственности. Есть государственные агрохолдинги, входящие в состав некоторых министерств и государственных монополий. Свои холдинги полюбили создавать региональные власти; сегодня, у каждой области, как правило, имеется своё собственное холдинговое агропроизводство. Площадь таких агрохолдингов может составлять и 150 тысяч гектар, и 200 тысяч, и даже 400 тысяч гектар, что сравнимо с территориями небольших областей Центральной России.

«СП»: — Каков же механизм создания таких гигантских агрохолдингов?

— Прежде всего, напомню вам об одной идее начала девяностых — вернуть обратно сельским трудящимся их имущество, которое было обобществлено во время коллективизации. В течение 1991−1993 годов имущество сельскохозяйственных предприятий было разделено на так называемые земельно-имущественные паи. Средний пай по стране составлял примерно 8 гектар земли, но по регионам эти цифры сильно отличались: на Европейском Юге России пай составлял 4−5 гектаров, в Нечерноземье — до 12−17 гектар. Считалось, что если землю разделить на паи, бывшие колхозники начнут вести своё собственное крестьянско-фермерское хозяйство. Это оказалось нелегко: средний по стране пай в 8−10 гектар земли слишком мал, чтобы вести на нём современное механизированное хозяйство и слишком велик, чтобы заниматься на нём только «самообеспечением». Опять же — не было техники, негде было взять кредиты под фермерское хозяйство… Так что самая распространенная схема землепользования, практиковавшаяся тогда и практикующаяся сейчас, выглядит так: колхозники — хозяева паёв сдают их в аренду своему аграрному предприятию, бывшему колхозу или совхозу. При этом арендная годовая плата за земельный пай была и остаётся чрезвычайно мала, не превышает, как правило, тонну или полторы тонны зерна или других продуктов на сумму одной-двух тысяч рублей.

Цена паёв к тому же искусственно занижалась и занижается, создаются трудности в оформлении пая в собственность. До сих пор в подавляющем большинстве бывших колхозов не проведено межевание и пайщик, собственно, не знает, где именно на бывшем колхозном поле находится его земля, - те самые его 8 гектар. Такая неопределенная ситуация с земельными паями, как правило, умышленно поддерживается местными аграрными элитами. Одна из причин — руководители агропредприятий боятся возникновения чересполосицы, которая таким образом может затруднить применение широкомасштабной агрономической обработки земель с применением высокомеханизированных агротехнологий.

Однако стоимость земли растёт, и если ещё пять лет назад цена за средний земельный пай не превышала 5−10 тысяч рублей, то сегодня она возросла до 70 тысяч, а на Юге России доходит и до 100 тысяч рублей за 5 гектар чернозёма. Это происходит в результате выплеска капиталов — в основном, олигархических — в сельскую местность. Банки, сырьевые монополии стали скупать земли бывших колхозов и совхозов, причём процессы эти носят зачастую откровенно рейдерский характер. Местным сельским руководителям агропредприятий в случае отказа уступить землю инвесторам-горожанам угрожают как минимум банкротством, а часто — и более серьёзными последствиями для них самих и для членов их семей.

Россия в смысле концентрации земель под контролем финансового государственно-олигархического капитала отнюдь не одинока. Мы находимся в фарватере глобального процесса перераспределения земельных ресурсов. В преддверии и во время экономического кризиса 2008 года финансовые корпорации мирового масштаба пришли к выводу, что любой бизнес может лопнуть, а земля есть земля, она останется. Поэтому во всём мире началась спекулятивная горячка, связанная с масштабными покупками земельных массивов в разных регионах земного шара. Зачастую скупка земель носит государственный характер; особенно активны в этом смысле нефтяные государства Персидского залива, растущие державы Дальнего Востока, главным образом Китай. Китайцы целенаправленно скупают земли в Африке, а международные корпорации с центрами в Европе и США много покупают земли в Бразилии и в Аргентине… Что касается России, то мировые финансовые корпорации фактически негласно делят земельный рынок стран СНГ по следующим направлениям: Земли Украины и европейской части России скупаются, в основном, европейскими и североамериканскими компаниями — Швеция, Англия, Нидерланды, Германия, США, Канада. Западная Сибирь становится сферой интересов, прежде всего, нефтеносных арабских стран. Земли Дальнего Востока — сфера интересов Японии, Южной Кореи, Китая. Всего на сегодняшний день зафиксировано около 70 крупных зарубежных агрокомпаний на территории России.

«СП»: — Но существуют же законодательные ограничения на покупку земли зарубежными компаниями?

— Они легко обходятся. Создаются всякие совместные предприятия, часто в оффшорах, между прочим, часто с капиталом, изначально вывезенным из СНГ. Например, штабквартиры ряда, так называемых, западных агрохолдингов, контролирующих землю в России, расположены на Кипре или в Израиле.

Таким образом, за последние десять лет в сельской России произошёл земельно-имущественный передел, аналогичный тому, что проходил в девяностые годы в промышленности и в сырьевом секторе. В результате по всей стране выстроены, и все еще продолжают выстраиваться, колоссальные вертикально интегрированные агрокорпорации. Вопрос заключается в трезвых экономических, политических и социальных оценках эффективности подобного рода конструкций.

«СП»: — А разве экономическая эффективность агрохолдингов вызывает сомнения?

— Исследования показывают, что у подобного рода агрогигантомании существует целый ряд серьёзных минусов по сравнению со средним и мелким аграрным бизнесом. Во-первых, агроходлинги унаследовали главную болезнь советских колхозов-гигантов: забюрократизированность аграрного управления. Очень часто во главе холдингов стоят московские бюрократы, не знакомые и не желающие знакомиться с местной спецификой и вообще с особенностями сельскохозяйственного производства. Инвестиции, идущие по каналам подобных холдингов в бывшие колхозы и совхозы, зачастую расходуются столь же неэффективно, как и при советской власти.

В результате, за прошедшее десятилетие в России накопилось целое кладбище этих «агродинозавров» — агрохолдингов просущестовавших кое-как несколько лет, а потом обанкротившихся. Типичная картина выглядит так: создаётся агрохолдинг с участием местных властей, некоего олигарха, функционирует два-три года, в него вливаются капиталы (недоброжелатели говорят — отмываются капиталы), потом агрохолдинг банкротится, его земли перераспределяются в другие государственно-олигархические структуры, — вот такие перманентные «Рога и копыта». Между прочим, и сам «Газпром» стал в 2000-е распродавать свои обширные земельные приобретения, не справляясь с задачами эффективного агробизнеса.

А между тем, успех сельскохозяйственного производства в значительной мере зависит от того, насколько оно укоренено в местном сельском сообществе. На Западе крупный капитал, безусловно, контролирует агропроизводство, но лишь через кредиты и технологии для фермеров. А на самой земле работают именно фермеры, досконально знающие свой участок земли, самостоятельно выбирающие наиболее эффективный способ её использования.

И здесь мы переходим к другой теме, возможно, даже более важной — к социальным и политическим последствиям насаждения латифундизма. Эффективность сельскохозяйственного производства до сих пор, в отличие от практически полностью механизированной и компьютеризированной индустрии, зависит не только от особенностей почвы, но и качества рабочей силы. За последние двадцать лет произошло серьёзное вымывание квалифицированных кадров из агропроизводства — многие сельские труженики переехали в города, многие спились… Агрохолдинги, конечно, проводят собственную политику по отбору и подготовке рабочей силы, но этого бывает недостаточно. Те самые «непрофильные активы» — школы, больницы, клубы и иные объекты социальной сферы — которые поддерживались колхозами и совхозами, воспринимаются новыми хозяевами часто лишь как досадная обуза. На самом деле, социокультурная сфера села является главным селообразующим, а значит и профессионально образующим фактором. Закройте сегодня на селе школу, завтра из нее уедет большинство работящих специалистов, озабоченных поиском места учебы для своих детей.

Увы, многие агрохолдинги делают ставку лишь на безликую наемную рабочую силу, совершенствуя при этом преимущественно технократически бюрократический, охранно-полицейский контроль своего бизнеса. Частные вооруженные охранники с видеокамерами постоянного наблюдения стерегут новые агро-олигархические империи России, латифундистские юристы и менеджеры неутомимо лоббируют в государственных ведомствах все новые преференции в аграрных инвестициях и земельных перераспределениях в пользу агрохолдингов.

Исторический опыт показывает, там, где сельская местность полностью подпадала под контроль латифундистов-олигархов, там, в целом общество клонилось к упадку и опустошению. До сих пор для мира и России звучат грозным предупреждением слова римлянина Плиния Старшего: «Латифундии погубили Италию, и, кажется, уже и провинции». Для противодействия бюрократическо-олигархической экспансии агрохолдингов в России необходима твердая социальная и экономическая политика, поддерживающая равноправное развитие мелких и крупных форм аграрных предприятий, создающая условия для реализации эффективного местного сельского самоуправления, формирования общественных движений и партий, отстаивающих интересы широких слоев сельского населения, развивающих многоукладность сельской культуры и ее экономики, — иначе, наш «Третий Рим» погрязнет в третьем крепостном праве.

Фото: «© Роман Яровицын/Коммерсантъ»