Первые после Гитлера

— Давным-давно, когда у нас в городе еще был роддом…

Мария Михайловна Соколова из города Епифани Тульской области — медработник на пенсии. Первым ее местом работы был именно городской роддом, закрытый еще в 80-е годы. Последним местом стало отделение «сестринского ухода» в Епифанской больнице — это некий вариант дома престарелых для одиноких и не слишком здоровых стариков. Уходя оттуда, она взяла жить к себе в дом постоянную пациентку этого отделения Любу — 60-летняя женщина, когда-то крепко запивавшая, постоянно ссорилась с больничным начальством, и ее выписали.

В Епифанской больнице, между тем, помимо «сестринского», осталось только терапевтическое отделение. Была и хирургия, и стоматология, и офтальмология — все исчезло за последние 20 лет. А этой осенью, возможно, не станет и самой больницы. «Куда возить? — А в район, в Кимовск, — поясняет Мария Михайловна. — Только по экстренным поводам „скорая“ не доедет, видели же наши дороги!»

Дороги и вправду впечатляющие. Как рассказывают епифанцы, в один из поселков неподалеку от городка недавно не доехала «пожарка» — в результате дом, который можно было бы спасти при хороших дорогах, выгорел дотла. Не деревянный, шлакоблочный — такой, как после лесных пожаров построили в сгоревших деревнях Рязанщины и Нижегородчины, надеясь, что уж они-то до конца гореть не будут. Кстати, «скорая» может не доехать еще и из-за нехватки топлива — в Тульской области бензиновый кризис дан в ощущениях, на очень многих заправках просто нет горючего.

Если больница закроется, город приобретет отличное прочное здание на центральной площади Епифани, рядом с реставрирующимся собором. Старое крыло — бывшие присутственные места еще царской постройки, новое появилось в 1970-е годы. Железобетонные перекрытия. Комиссия из райздрава каждый раз хвалит больницу за ухоженный вид, но неизменно обещает закрыть.

При этом Епифань потеряет несколько десятков скудных, но бюджетных рабочих мест. А главное — уйдет ощущение города, места, приспособленного для жизни по хоть сколько-нибудь современным стандартам. «Роддом закрыли — и детей у нас почти не стало, хоть и раньше было мало, — вспоминает Соколова. — Теперь вот больницу закроют, и стариков не останется, вымрут. Кладбище, кстати, у нас за последние годы очень расширилось».

---

Когда-то в Тульской области была совсем другая жизнь, а больницы не закрывались, а строились. В соседнем с Епифанью Богородицком районе есть поселок городского типа Бегичевский, центр небольшого «куста» подобных же поселков вокруг крупной когда-то шахты. На громадном, впору областному центру, здании Дома культуры, на фундаментальном магазине с колоннами и надписью «Продовольственный» на фронтоне — выбиты годы постройки, всё сплошь начало 1950-х.

«О, тогда было хорошо. Была шахта — была жизнь, теперь нет шахты — нет ничего», — почти что слово в слово повторяют и врачи, и нянечки, и пациенты Бегичевской больницы. Она совершенно не похожа на Епифанскую, что находится в 20 километрах от нее: беленые одноэтажные корпуса расположены живописно и с размахом — ни дать ни взять, барская усадьба. В ограде — гипсовые статуи, они-то и помогают понять, что всё это постройки не дореволюционные, а вполне «сталинские». У главного входа — символический ныне белый медведь. К корпусам больницы он повернут задом.

Сейчас, когда с закрытия шахт Подмосковного буроугольного бассейна прошло уже больше 10 лет, сам Бегичевский еще выглядит живым (хотя и весьма запущенным) населенным пунктам, а вот его «пригороды» уже совсем напоминают постъядерную «зону». Скажем, поселок Красницкий встречает въезжающих рядами двухэтажек, в которых на всю улицу найдется с десяток небитых окон. За мрачными руинами есть обитаемые домики и — по странному стечению обстоятельств — отделение почты с новенькой вывеской. В развалинах же, кажется, есть какая-то жизнь — но насколько она разумна, лучше не думать.

Больницу в Бегичевском — прекрасный живописный комплекс, где тоже когда-то было и хирургическое, и терапевтическое отделение — тоже закрывают этой осенью. По крайней мере, так обещают вышестоящие товарищи из района. От этого невесело всем — и сёстрам единственного оставшегося в больнице «сестринского» отделения, и пациенткам. «Скажите, а город Одоев далеко от Богородицка? — спрашивает Ольга Ивановна, самая улыбчивая и живая, но с детства не ходячая пациентка больницы. — У меня здесь брат, ему трудно будет меня навещать, если увезут за 200 километров…»

Зачем и кому понадобилось закрывать больницу — в Бегичевском точно не знает никто. Но уже заранее смирились со своей участью. Ничего не поделаешь, раз шахта закрылась, всё закроется.

Почти о том же думают и говорят в еще одном поселке неподалеку — Новольвовском, Кимовского района. Тамошняя больница — даже не усадьба, а настоящий дворец, тоже сталинской архитектуры. Внутри — 4-метровые потолки, «вечная» плитка, колонны и дворцового размаха лестница на второй этаж. Здесь пока еще осталась «терапия», а вот операционная из хирургического отделения уже переквалифицирована в подсобку. Можно было бы устроить палату, — говорит старшая медсестра Тамара, — но кафель, которым по хирургическим стандартам облицованы стены, такой холодный, что даже со стеклопакетами зимой не согреешься. Современному сельскому здравоохранению не нужны операционные, не нужно и глазное отделение, которое когда-то было на втором этаже дворца. И роддом, опять же, не нужен — рожениц не хватает даже на районную больницу.

Все упомянутые медицинские учреждения — а также еще несколько домов престарелых, а также районная (!) больница Кимовска сейчас — уже в этом году — могут быть закрыты в ходе «оптимизации» здравоохранения. Это с трудом укладывается в голову, но это необходимо понять. Только в двух соседних районах под сокращение, вероятно, попадут не менее полутора сотен врачей и медсестер, пациентов же — в основном это бабушки и дедушки — сконцентрируют в более крупных больницах и домах престарелых.

Если два последние десятилетия здравоохранение в бывших шахтерских районах Тульской области (как и по всей стране) усыхало, то сейчас оно полностью атрофируется. И это убивает надежду на сколько-нибудь простое возрождение российского села. «Кастрированную» до состояния дома престарелых больницу можно относительно малой кровью вернуть в полноценное состояние — закрытую больницу нужно организовывать с нуля, а это в наше время практически нереально.

— До последнего времени у нас только один раз уничтожали больницу: в войну, когда фашисты отбомбились по старому больничному зданию, — вспоминает рассказы родителей Мария Михайловна из Епифани.

---

То, что принято называть «распадом советских хозяйственных связей», оказалось еще не самым страшным бедствием для российской провинции. Страшнее была своеобразная «глобализация» и рыночные отношения. Жизнь стремительно утекает из глубинки, в первую очередь, потому что в общероссийском масштабе сразу целые регионы и отрасли промышленности оказались попросту неэффективными. В этом Россия ничем не отличается от, скажем, Великобритании, где процесс закрытия шахт 30 лет назад был крайне социально болезненным; от Германии, где Рурская долина из лидера экономики надолго превратилась в аутсайдера.

Подмосковный буроугольный бассейн, частью которого и являются заброшенные ныне шахты Тульской области, был известен с конца XVIII века, но самый яркий период в его истории был связан именно с советскими годами. План ГОЭЛРО в своей изначальной версии предусматривал не совсем ту монструозную ЕЭС России, которая была построена в итоге, а куда более «горизонтальную», сетевую структуру. В основе этой сети должны были лежать сравнительно небольшие по масштабам электростанции, работавшие на доступном в данном регионе сырье (ГЭС мощностью до 100 МВт, тепловые электростанции на торфе и разных видах угля). Бурые угли Подмосковного бассейна, неинтересные металлургам и железнодорожникам из-за недостаточной калорийности, использовались именно на таких, регионального масштаба, электростанциях.

Экономику бурого угля, однако, убил природный газ. Когда его подвели к питавшимся ранее бурым углем электростанциям, энергия стала дешевле — зато мало-помалу пропала работа у огромного количества людей. И шахтерские поселки уже десятилетие неумолимо пустеют — из облупившихся стен вылезает дранка, а целых окон в бывших благоустроенных домах передовиков уже толком не осталось. Кстати, это тот редкий случай, когда жизнь покидает поселки с магистральным газом, с пока еще работающими школами и больницами, с торговой сетью и какими — никакими, но асфальтированными дорогами.

Что можно с этим сделать — не до конца понятно. По крайней мере, чиновники из администраций Бегичевского, Епифани и Новольвовского выхода из положения не знают. «Мы прилагаем все усилия, чтобы сохранить больницу, но что поделаешь, если у нас депопуляция», — таков наиболее распространенный ответ на любые вопросы по поводу сворачивания «социалки» в некогда богатом, но внезапно вымершем регионе. Между тем очевидно, что решать надо не медицинскую или образовательную проблему по отдельности — а общую проблему возвращения жизни, развития целых регионов, ставших внезапно неконкурентоспособными на российском «рынке».

Говоря о шахтерских районах Тульской области, можно вспомнить, что до начала индустриализации региона его основной «специализацией» была аграрная. В Епифани, например, с начала XIX века и до революции 1917 года проходила ежегодная ярмарка, одна из известнейших в центральной России. В окрестных уездах процветали почти все виды земледелия, включая садоводство, а «изюминкой» епифанской ярмарки был мёд. Именно от тех времен в городке остались крепкие кирпичные здания присутственных мест и гимназии, огромная площадь и под стать ей гигантский Никольский собор: ярмарка была многолюдной и достаточно прибыльной.

Сейчас черноземы и серые лесные почвы в Тульской области остались теми же — «воткни в землю палку, она прорастет». При должном уходе неленивые хозяева ухитряются успешно жить исключительно своим огородом. У отставной медсестры Марии Михайловны — полгектара картошки и еще гектар огорода; к этому участку, вскопанному и удобренному как по линейке, не придрался бы и европейский фермер. Работает она сама, ее сын и подруга Люба, та самая, которую она приютила у себя. Выход «готовой продукции» таков: в неурожайный год хватает только на себя, в урожайный картошку, огурцы и помидоры можно продавать. Прошлый год выдался неурожайным, но картошка на столе до сих пор своя, как и соленые огурцы с хреном.

Казалось бы, при наличии работающей инфраструктуры, оставшейся от закрытых шахт, и уникальных черноземов в Тульской области можно было бы организовать великолепные фермерские хозяйства, агрохолдинги. Именно так поступили в соседней Орловской области. Можно действовать по-другому — развивать новые, востребованные виды промышленности, превратить бывший шахтный район в новый индустриальный кластер — так сделали недавно в Калужской области. Наконец, можно попробовать возродить, несмотря ни на что, буроугольную индустрию — ведь делают же проекты возрождения даже для торфяной отрасли, которая находится в еще большем упадке. В начале мая в Тверской области обсуждались разные варианты возрождения торфяных хозяйств, а частью они (как и обслуживающая их Кувшиновская узкоколейная железная дорога) уже развиваются и ищут инвесторов для участия в бизнесе.

Если же не делать ничего — вполне комфортабельные пока еще поселки и целые районы — отремонтируй и живи! — медленно, но верно превратятся в пустыню. А государство этому никак не помешает — наоборот, сейчас оно с наслаждением топит «неэффективных», опустынивая целые волости и уезды с тысячелетней иногда историей. И люди, кажется, начинают понимать эту простую вещь: в каждой из больниц сотрудники, вздыхая, говорили, что они, видимо, властям не нужны. Как и их пациенты.

Пока что у провинциальной России еще теплится надежда на Москву. Но и эта надежда — с каждым годом всё слабее.