И «рексам» из спецназа бывает страшно

На войне всегда страшно. И — всем. Даже если ты кадровый военный и воевать — не просто твоя профессия, но — долг. На войне очень часто смерть ходит совсем рядом, ты смотришь в её страшные пустые глазницы, и, кажется, нет спасения, всё, конец. И тогда, в последней надежде, иной раз — угасающего уже сознания, ты поднимаешься над земным, обращаясь к Богу…

— Сейчас в это трудно поверить, но даже в атеистические советские времена офицеры-спецназовцы провозили через границу с Афганистаном православные крестики в самом надежном месте — в партбилете. А вертолетчики зашивали иконки в воротники лётных комбинезонов, — говорит Сергей Галицкий, писатель и издатель, автор только что вышедшего из печати сборника «Из смерти в жизнь…».

Презентация этой книги, изданной немалым по нынешним временам тиражом 3 000 экземпляров, пройдет в Петербурге в ближайшую субботу. Корреспонденту «СП» удалось встретиться с Сергеем Геннадьевичем накануне презентации и расспросить его о том, как шла работа над этим не совсем обычным для военной темы в нашей стране сборником.

— Работать над книгой было очень непросто, — сказал Галицкий. — Те люди, которые согласились поведать мне о своем участии в военных операциях в Афганистане и в Чечне, это бывшие или все ещё действующие спецназовцы. Немногословные, осторожные. Некоторые из них ставили условие, чтобы их фамилия не упоминалось, только инициалы, в лучшем случае — имя и воинское звание. А когда мы вместе с ними вычитывали уже готовые гранки, то они задумывались над каждым словом, просили где-то сместить акцент, где-то изменить словосочетание. В общем, ни на минуту не теряли бдительности. Скажем, полковник Недобежкин, участвовавший в освобождении села «Первомайского» от бандитов Радулова — помните эту историю ельцинских времен? Долгое время после тех событий никто на гражданке не знал, кто же командовал тем отрядом спецназа, который стоял тогда на пути прорыва банды Радулова. Только когда полковник Недобежкин уволился в запас, появилась возможность поговорить с ним. Там был один весьма неприятный момент, когда отряд «Альфа» не пошел в бой, вопреки предварительной договоренности, чтобы прикрывать людей Недобежкина из отряда «Витязь».

"СП": — А как это возможно — не пойти в бой?

— Ну, как… Командир отдельно взятой «Альфы» дал приказ своим бойцам оставаться на месте, мол, не наше дело. И когда «Витязь» с большими потерями, но вышел все-таки из окружения, случилось, извините, настоящее мордобитие между бойцами двух наших отрядов… К чему я это рассказываю? Когда я записал рассказ Недобежкина и принес ему вычитывать гранки, он первое что исправил — мое «Альфа не пришла на помощь», на «Альфа» не смогла прийти". И объяснил: я сам в этом отряде не был и могу только предполагать, как там развивались события. Это к вопросу как с ними было трудно.

«СП»: — Обратила внимание, что в книге сравнительно немного рассказов непосредственно о боевых действиях…

— Потому что я исследую не военную канву, а человеческую. Судьбу солдата на войне. Скажем, у того же Недобежкина в отряде служил 18-й летний призывник. Когда наутро после окончания боя с радуловцами к его окопу подбежали товарищи, они увидели грязного, трясущегося то ли от страха, то ли от холода парнишку, а на бруствере прямо перед ним — восемь трупов убитых им боевиков. «Ты чего ж не отошел?», — спросили у него. «А я смотрю, — отвечает, — командир справа отстреливается, и думаю, если отойду, то он меня потом нарядами замучает» (на самом деле, он тогда другое слово сказал, нецензурное, но в книге мы несколько смягчили). Что тут важно? Солдат боится командира больше, чем бандитов.

«СП»: — В воспоминаниях офицеров вы делаете акцент на то, что в критических ситуациях многие из них обращались с молитвами к Богу. Можно сказать, ведете исследование на границе между земным и духовным?

— Да, именно так. Речь в нашем сборнике «Из смерти в жизнь…» идет о том, что атеисты (каковыми в подавляющем большинстве были советские офицеры, да и российские тоже в 1990-е годы) в безнадежной ситуации обращались к Богу и получили Его помощь. Люди, которые и молиться-то толком не умели. Их свидетельства ценны тем, прежде всего, что искренни. С массой важных деталей. С упоминанием конкретных мест действия. Пример — военврач С. Во время Первой Чеченской войны он попал в плен. Более суток бандиты таскали его за собой, пытая, избивая. Затем кинули в глубокую навозную яму. Придя в себя после падения, оглядевшись, он увидел рядом высохший труп примерно полугодовой давности. Понял, что сидит в полном дерьме, вонючем, оккупированном навозными мухами. И никакой надежды выбраться. Нет выхода. И тогда С., ни разу до этого за всю свою 40-летнюю жизнь не бывавший в храме, начал молиться. Молился всю ночь, не смыкая глаз. А утром… его освободили подоспевшие наши спецназовцы. Как выяснилось, они перехватили по одному из каналов связи переговоры боевиков о пленении российского офицера, и кинулись на помощь. До того, как его вытащили на свет Божий, С. мог погибнуть хотя бы даже от гранаты, брошенной убегавшимибоевиками. Но — миновало! «И в этот момент я в Бога уверовал», — признался он мне.

«СП»: — Многие из героев вашей книги воевали и в Афгане, и в Чечне. Неужели первой войны им оказалось мало?

— Тут вот в чем дело. Человек тренируется, тренируется — неустанно, месяц за месяцем, год за годом, готовясь к военным действиям. И вот ему предоставляется возможность показать все, чему научился. Почти как в спорте, но иначе. Это особая порода людей. Сами себя они называют «рексами». Люди, в любой момент готовые рискнуть жизнью. И не за деньги. Не потому, что большие патриоты. Порода такая. Как у собак: есть овчарка, а есть пудель, который никогда никого не сможет защитить.

«СП»: — Все тайны тех войн выспросили у собеседников?

— Я никогда их про тайны не спрашивал. Вообще, при разговоре с людьми из этой среды строго следую правилу: если сами ничего не говорят, значит, так надо.

«СП»: — Они о чем-то жалеют, вспоминая боевые годы?

— Не столько жалеют, сколько сожалеют. Тот же военврач С., вернувшись к мирной жизни, стал часто задумываться о прошлом и корить себя, что во время войны совершил много ужасных вещей. Как с этим жить? Обратился за советом к своему глубокого верующему старшему товарищу. Тот ответил просто: «Володя, тебя действительно этот вопрос сильно мучает? Ну, значит всё нормально. Значит, ты не превратился в робота, а остался нормальным человеком. Думай о том, что кто-то должен был это сделать там, на войне. И не потому, что кровожаден».

Из воспоминаний Героя России майора Игоря Задорожного. С 2000 по 2003 гг. он совершил 4 командировки в Чечню. В 2003 г. в ходе спецоперации по уничтожению базы боевиков подорвался на фугасе

«…Нам оставалось отработать примерно полчаса до начала движения к базе. Ясно, что за это время мы далеко не продвинемся. Я решил ускорить дело. Прошел несколько метров по звериной тропинке и увидел лесную дорогу, идущую сверху вниз. Спустился по ней метров на десять до небольшого плато. И как только дошел до середины ровного места, раздался оглушительный взрыв… Я подлетел вверх, потом упал. В ушах звон, земля сыплется на голову. И тут я увидел, что остался без ноги, плюс к этому ещё ранен в другую ногу и правую руку. Сначала я именно увидел, что оторвало ногу, а боль пришла потом. Сознание не потерял, но как я в этот момент закричал!.. Можно даже сказать, заревел диким голосом. Попытался уколоть себя промедолом. Засунул шприц тюбика в рот, провернул его и только после этого смог сделать себе укол в якобы целую ногу… Ко мне с санитарной сумкой прибежал боец. Он начал накладывать жгут и перематывать меня бинтами…

Ту часть группы, которая сидела сверху и прикрывала нас, я снял и велел спуститься к нам. Потом всех расставил по местам в походном порядке. Нас спас плотный туман. Видимость была не больше восьми метров. Боевики нас не видели, как и мы их. Стреляли на звук передвижения. Позже десантник-санинструктор пытался сделать мне укол в вену. Но у него так затряслись руки от увиденного, что он промахнулся. Надулся большой пузырь рядом с веной. «Всё, говорю ему, — хватит, поехали быстрей, а то до госпиталя не дотяну». Меня загрузили в вертолёт, закинули мой рюкзак…

Смутно помню, как меня завезли в реанимацию. Осталось в памяти, что лежу на каталке, и с меня срезают остатки маскхалата. Одна нога у меня после взрыва оставалась на месте, но серьёзно пострадала, пальцами ног я пошевелить не мог. А правая рука вообще вся почернела и не двигалась. Хирурги говорят: все понятно. Я тоже понял, что им понятно, попросил оставить хотя бы что-нибудь — или руку, или ногу. Успокоили: хорошо, хорошо. К этому моменту я был крещенный, но маловерующий. Правда, в командировках постоянно носил на теле пояс «Живый в помощи» (шелковый пояс, на котором размещен текст 90-го Псалма, православные читают его в минуты опасности). Не могу вспомнить, откуда он у меня. Но когда меня стали готовить к операции, попросил докторов: «Не срезайте!». Сначала кто-то из них начал возмущаться, но, в конце концов, пояс не тронули. И только через несколько месяцев я попытался его развязать. Получилось с трудом — он весь слипся от крови…".

Санкт-Петербург