Чеченские следователи жалуются на саботаж Министерства обороны

Пресс-служба главы Чечни Рамзана Кадырова подтвердила информацию, изложенную в материале «Свободной прессы» «Зачем чеченским следователям домашние адреса российских военных?» Кроме того, официальный комментарий «СП» дало и Следственное управление по Чеченской республике — они не только не опровергают информацию о рассылке многочисленных запросов на данные о военнослужащих российской армии, но и подтверждают подлинность тех документов, копиями которых располагает наша редакция.

Напомним, в нашей статье речь шла о том, что в Минобороны поступают тысячи запросов из Следственного комитета ЧР с просьбой сообщить личные данные солдат и офицеров.

После убийства Юрия Буданова следствие высказывало предположение, что киллерам помогли выйти на экс-полковника работники правоохранительных органов. Аналогичные догадки высказывались и после гибели журналистки Анны Политковской.

Спустя несколько дней после смерти Буданова в редакцию позвонил человек, ни имени, ни места службы которого мы раскрыть не имеем права. Он предложил встретиться и ознакомиться с некоторыми имеющимися у него документами. Документы, которые предоставил наш источник — запросы со стороны Следственного управления по Чеченской республике, касающиеся данных по первой и второй чеченским кампаниям. В том числе запрашивались и личные данные военнослужащих — включая домашние адреса и фотографии.

В пресс-службе главы Чечни Рамзана Кадырова объяснили необходимость сбора этой информации расследованием уголовных дел о военных преступлениях. Вся работа чеченских следователей проводится в рамках закона, и речь не идет о получении анкетных данных всех солдат и офицеров, служивших на Северном Кавказе, пояснили в пресс-службе.

Позицию Рамзана Кадырова не поддерживают в федеральных силовых органах — на эти запросы практически никогда не отвечают. Это может быть, как уверяет наш источник в Военной прокуратуре, согласованная позиция.

" — 24 апреля прошлого года состоялось межведомственное совещание с участием представителей следственного комитета и прокуратуры, главной военной прокуратуры, МВД, ФСБ, ФСО, на котором рассматривалась проблема, как поступать с запросами следственных органов Чечни, с просьбой о предоставлении сведений, которые составляют государственную тайну. Эти запросы идут массовым потоком.

«СП»: — Это началось год назад?

— Они шли и в течении прошлого года, и в этом году, очень активно. С начала этого года больше 50 пришло запросов только по военному ведомству. Характер этих запросов примерно такой, что их интересует буквально вся информация о воинских подразделениях, которые дислоцированы в Чеченской республике. Участие в оперативных боевых мероприятиях, в том числе и спецподразделениями. Их интересуют личности участников этих операций.

Но это — секретные операции, специальные операции, приказы на проведение которых носят или секретный или совсекретный характер. Эти сведения вообще не подлежат разглашению. Существует закон, который стоит на защите государственной тайны. Чеченские следователи знают все эти законы, но то ли специально, то ли по недалекости своей, они этими законами манкируют. То есть они пренебрегают правовыми нормами.

«СП»: — И пытаются получить секретную информацию…

— Ну да, и когда соответствующие структуры им начинают объяснять, что это секретно, что такой запрос должен быть подкреплен постановлением суда, что существует целая процедура выемки секретных сведений, она очень сложная — они начинают обвинять, что военное ведомство оказывает противодействие следственным органам, и, дескать, защищает военных преступников. Насколько я знаю, Александр Бастрыкин и главный военный прокурор, они только в соответствии с нормами Российского законодательства работают. Всё что касалось громких дел, дела Ульмана, дела Аракчеева и др. Поэтому, я бы не сказал, что военная прокуратура или следственный комитет сознательно оказывают противодействие. Наоборот. Идет активное сотрудничество. Просто непонятно почему этот всплеск вдруг в этом году.

«СП»: — И что решили на этом совещании в итоге?

— Совещание было закрытое, я не буду рассказывать, что там было. Но даже то, что такое совещание состоялось — говорит о том, что проблема существует, что запросы идут в разрез с общественным правом и дела ведутся какими-то плохо подготовленными юристами.

Наша редакция попыталась получить официальное подтверждение «заговора молчания» в МВД. Однако, руководитель пресс-бюро Внутренних войск МВД Василий Панченков сделал вид, что просто не понимает, о каких запросах и какой республике идёт речь.

" — Не знаю я об этом ничего, не в курсе.

«СП»: — А кто может быть в курсе?

— Вы знаете, все это очень трудно. Говорят, кто-то что-то сказал. Кто сказал? Что сказал? Все это домыслы журналистские. По крайней мере, официально мне об этом ничего не известно.

«СП»: — Но говорят же, что было даже совещание по поводу вот этих запросов?

— Ну, это не для журналистов. Мало ли что у нас было и чего не было.

«СП»: — Ну, а вообще насколько оправданы с точки зрения закона действия чеченских следователей?

— Я не юрист и не эксперт — не могу судить.

Официальный комментарий нам удалось получить у представителя органа, невольно ставшего главным героем этого скандала. В Следственном Управлении по Чеченской республике нам не только подтвердили факт рассылки запросов, но и признали некоторые ошибки, допущенные следователями. Старший помощник руководителя Следственного управления по Чеченской республике Марьям Налаева пояснила «СП», с какой целью следствие запрашивает данные на военнослужащих российской армии.

«СП»: — Зачем следствие запрашиваются фотографии и прочие личные данные?

— У нас в Следственном управлении есть специальный отдел по расследованию особо важных дел, так называемый «3 отдел». Он занимается расследованием тех дел, которые рассматриваются в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ). То есть заявители, которые обращаются в ЕСПЧ о пропавших без вести, о похищениях, об убийствах, и так далее — их сейчас в производстве более 200. Всего же дел, связанных с военными действиями, не менее тысячи, но производство по ним остановлено.

Этот отдел был создан несколько лет назад, кажется, третий год работает, об этом в своё время специально заявлял председатель СК. Дела возбуждаются по заявлениям граждан Чеченской республики — или у них родственники пропали во время зачистки, или человек исчез после задержания на блок-посту. «На бронемашинах приехали вооружённые люди в форме, забрали молодого человека», или семью, или девушку, и так далее.

Многие уголовные дела были возбуждены ещё в 2000—2002 годах, тогда не было ни СК, ни следственного управления. Это, напомню, ещё активная фаза контр-террористической операции, и кроме заявлений, в них ничего нет — никаких следственных мероприятий не проводилось, в тот момент это было просто невозможно.

В вашей статье делался акцент «почему интерес проявился через 10−11 лет?» — нет, этот интерес проявился после убийства Буданова, когда нашей деятельностью заинтересовалась пресса. Запросы мы отправляем уже два-три года.

У следователя, допустим, есть свидетели, которые говорят: «Молодого человека забрали в такое-то время на таком-то блок-посту». И больше этого молодого человека либо вообще не видели, либо его труп обнаружили в нескольких километрах от блок-поста. Естественно, нужно выяснять, кто стоял на этом блок-посту, какая бригада? Может быть, они его отпустили? Нужно выяснить круг подозреваемых.

Или по той бомбардировке, запрос по которой у вас опубликован. Следователь не обвиняет целое подразделение, полк — прежде всего, ищут свидетелей среди солдат, офицеров. Прошло столько лет, и для того, чтобы уставить, кто осуществлял бомбардировку села, где погибли люди — всё это происходит в рамках расследования уголовного дела.

Естественно, за всеми эти расследованиями, особенно за теми, что находятся в Европейском суде, очень пристально наблюдают представители Страсбурга. К нам постоянно приезжают комиссии, вот, на днях ждём очередной визит.

К сожалению, практически все дела, которые рассматриваются в Страсбурге, Россия проигрывает. Суд указывает, что расследования по этим заявлениям не ведётся так, как должно.

Вот буквально на днях один из следователей попросил разослать по республиканским СМИ такую информацию: «В 2003 году — это уже не активная фаза КТО, снайперш тогда уже не было — в селении Улус-Керт Итумкалинского района в 4 часа утра в дом ворвались вооружённые лица в камуфлированной форме, приехали на бронетранспортёрах. Они забрали из дома женщину 35 лет и девочку 15 лет. Девочка-чеченка, приехала из Волгоградской области в гости».

На постах тогда стояли наши военнослужащие. В село на бронемашинах эти люди проехали через эти посты. Значит, кто-то их пропустил, надо выяснять, кто стоял, кто пропускал, кого и так далее.

«СП»: — По расследованию похищений людей как раз возникает меньше всего вопросов — действительно, действовали люди в масках, похищенные так и не были найдены и так далее. Вопросы возникают по другим случаям — скажем, когда запрашивается фотография того или иного военнослужащего. Зачем фото, если есть его полные данные по фамилии-имени-званию?

И то, что касается подрывов на минах — откуда у следствия данные, что мина, на которой подорвались потерпевшие, установлена именно военнослужащими российской армии, а не боевиками? И откуда уверенность, что минирование произошло именно в 1994—1995-м годах, а не позже, во время Второй Чеченской?

— Все запросы, которые делают следователи, базируются на тех материалах уголовных дел, которые уже есть в распоряжении следствия. То есть конкретная информация: если речь идёт о фотографиях, то они запрашиваются в том случае, когда потерпевшие могут опознать человека. Опознать как свидетеля — необязательно речь идёт о подозреваемом.

То есть следователь задаёт вопрос: «Вы сможете опознать этого человека?» Если потерпевший говорит: «Да», то в таком случае посылается запрос на фотографию.

Что касается минирования — это тоже исходит из материалов уголовного дела. Если там по каким-то боевым приказам производилось минирование этого участка каким-то подразделением федеральных сил, для того, чтобы обезопасить территорию и так далее, то эти приказы есть в материалах дела. Следователь не может заниматься самодеятельностью.

«СП»: — То есть по каждому вопросу Следственный комитет может предоставить доказательство, что это не самодеятельность?

— Конечно. За делами этой категории осуществляется полный контроль со стороны вышестоящих структур — главным следственным управлением по СКФО, которое регулярно проверяет расследование этих дел, приостановленных, прекращённых и так далее.

Мы — структура следственного комитета Российской Федерации, и что под запросом стоит чеченская фамилия не значит, что он не федеральный служащий. И у нас не только чеченской национальности работники — здесь следователи со всей России.

«СП»: — Рано или поздно любое расследование заканчивается, дело передаётся в суд. Из «особо важных» дел что-нибудь удалось довести до суда? Привлекались ли по этим делам кто-то из российских военнослужащих?

— Нет, ни одного. Наши следователи жалуются, что все их усилия тщетны — на рассылаемые запросы практически нет ответов. Всякая информация блокируется.

«СП»: — Не только блокируется. Нам известно, что часть запросов уходила просто в никуда — в Подольский военный архив ваши следователи писали по ошибочному адресу.

— Это чисто техническая ошибка.

«СП»: — Но вы всё равно считаете, что работа блокируется?

— Это не я считаю, это заявляется на всех совещаниях, этот вопрос поднимается постоянно — почему военные не идут на контакт со следствием?

«СП»: — Почему этими делами занимаются гражданские следователи, а не военные?

— Если обратить внимание на текст запросов, то можно увидеть такие формулировки: «такого-то числа приехали неустановленные лица в камуфлированной форме, на бронемашинах». Для того, чтобы передать дело в Военно-следственное управление, мы должны доказать факт причастности к этому делу конкретных военных. ВСУ от нас требует, чтобы мы предоставили данные по воинской части, командиру, фамилии и так далее.

Вроде бы и так ясно — на БТРах в 3 часа ночи на территории, подконтрольной федеральным силам никто кроме военных приехать не может. Но пока мы процессуальными нормами не докажем, что это совершено военнослужащими, дело находится в нашей юрисдикции. Как только мы доказываем, что подозреваемые — среди военных, то сразу передаём материалы в Военно-следственное управление для дальнейшего расследование. У Военно-следственного управления есть такой же как у нас «третий отдел».

Поэтому мы и запрашиваем информацию — проводило ли такое-то подразделение в определённое время спецоперацию?

«СП»: — И дальше этими делами занимается Военно-следственное управление?

— Да, и таких дел десятки. А как мы можем это подтвердить, если нам блокируют любую информацию?

«СП»: — Сколько дел вы передали в Военно-следственное управление?

— У меня нет точных данных — несколько десятков, но точно меньше сотни. Повторюсь: наша первоначальная задача — установить, что там были военные. А уже ВСУ устанавливает подозреваемых, предъявляет обвинение и так далее.

«СП»: — Некоторые комментаторы отмечают, что запросы по информации, составляющие военную или государственную тайну нельзя отправлять обычной почтой, однако, ваши следователи поступают именно так.

Я не могу сказать по конкретным делам, тут нужны примеры. Также, как следователи сделали техническую ошибку, указав неверный адрес, точно также они могли отправить запрос с нарушением этих норм. Если такие факты имели место — это предмет для рассмотрения, для разбирательства. У меня таких фактов нет.

«СП»: — Расследует ли Следственный комитет уголовные дела, по которым потерпевшими проходит русскоязычное, русское население республики? Тех, кто пострадал от действий боевиков в 90-х? И много ли таких дел?

— Мы можем возбудить уголовное дело по заявлению потерпевшей стороны, или же по факту преступления. Из тех дел, которые у нас имеют статус «приостановленных», есть и по русскому населению республики. Есть те, кто пострадал от действий военных, есть кто пострадал от действий боевиков.

Пока те, кто покинул республику в 1994-м году или позже не обратятся в следственные органы с заявлением, что против них или против их родственников были совершены противоправные действия, мы ничего не можем сделать. Нам нужно основание для возбуждения уголовного дела.

Так и получилось, что у нас большая часть заявлений касается второй кампании.

«СП»: — Когда население республики было фактически мононациональным.

— Всё зависит от того, насколько граждане готовы выдержать весь этот процесс. Чеченцы обращаются и к нам, и в Европейский суд. Если бы русскоязычные граждане обращались в Страсбург — мы бы занимались и этими делами.

Неправильно то, что Следственное управление по Чеченской республике пытаются представить как нечто обособленное, независимое. Мы — структура Следственного Комитета, подчиняемся Александру Ивановичу Бастрыкину. Над нами идёт тотальный процессуальный контроль.

И не только с российской стороны нас контролируют — на днях к нам приедет делегация секретариата комитета министров Совета Европы. Они будут встречаться с потерпевшими, потому что Россия проигрывает в Страсбурге десятки дел, поскольку дела данной категории расследуются неэффективно. И к нам предъявляют претензии по этому поводу, а мы не можем сделать ни одного шага.

Президент Академии геополитических проблем, генерал-полковник Леонид Ивашов считает, что разбираться с солдатами и офицерами, воевавшими в Чечне, преступно. Отвечать должны те, кто затеял войну на территории страны, а не конкретные исполнители.

«СП»: — Официальный Грозный утверждает, что во множестве запросов с просьбой сообщить установочные данные на участников контртеррористической операции, поступивших в Министерство обороны и другие силовые ведомства России, нет ничего необычного. Просто идет расследование старых уголовных дел. Как это видится вам?

— Это или полное безвластие, или сплошное предательство со стороны властных структур. Давайте вспомним, с чего все началось. В 90-е годы был мятеж в Чечне. Был геноцид русского и других народов на территории этой республики. И было подавление этого мятежа военной силой. Естественно, пролилась кровь. В том числе и невинных людей с обоих сторон. Если сегодня власть действительно заинтересована в том, чтобы разобраться что и почему в Чечне происходило в эти годы, нужно поступить как в Нюрнберге. Посадить на одну скамью подсудимых Ельцина, Путина, Грачева. Всю эту шайку, которая спровоцировала эту войну.

«СП»: — Положим, Ельцина уже никто не посадит ни на скамью и вообще никуда.

— К сожалению. Но другие-то живы и здоровы и в состоянии отвечать за то, что натворили. На той же судебной скамье должны оказаться и те, кто руководил Чечней в те годы. Тоже, понятное дело, кто остался в живых. Вот с названными лицами с обоих сторон и давайте разбираться. А зачем вам офицеры, которые много лет назад вынуждены были выполнять приказы своего преступного руководства? В Нюрнберге командиров воинских частей вермахта никто к ответственности не привлекал.

«СП»: — Что-то не очень верится, что подобный судебный процесс у нас будет возможен в ближайшие годы.

— Это правда. Поэтому пока происходит страшная вещь. Думаю, все эти запросы чеченских следователей — это попытка суда над русским народом. Желание в преддверии выборов нагнать страху, запугать. Это попытка использовать чеченцев как усмирителей в случае, если что-то на выборах пойдет не так, как задумали в Кремле.

«СП»: — Убийство Юрия Буданова в рассматриваете в том же контексте?

— Конечно. Буданов, Ульман, Аракчеев сами жертвы той войны. Их судьбы драматичны. Власть бросила их на развязанную ею войну, которую сама войной назвать опасалась. Поэтому многие действия армии в Чечне действительно оказались вне правового поля. Солдатам и офицерам Кремль сказал: «Вы воюйте, но не убивайте. Воюйте, но ничего не разрушайте». Так не бывает. И не рядовые исполнители должны за это отвечать. А сегодня, отправляя эти запросы в Минобороны, власть пытается ловко увильнуть в сторону.

«СП»: — То есть, вам кажется, что скандальные запросы — часть некой политической игры, которая в преддверии выборов затеяна вовсе не в Грозном, а в Кремле?

— Думаю, это так.

«СП»: — Хорошо, но что делать работникам военных архивов, которые получают эти запросы? Поскольку приходят они из официальных российских инстанций, пусть и расположенных в Чечне, положено отвечать. Не дашь ответа — нарушишь закон.

— Согласен. Те, кто работает с этими запросами, в сложном правовом положении. Но я настоятельно рекомендую руководителям военных учреждений игнорировать эти запросы. Другой подход приведет к новым унижениям России и новым жертвам.