Привычное представление, что в России имеется развитая сеть медицинской помощи — хотя бы экстренной и хотя бы в крупных городах — в последние годы всё меньше соответствует действительности. Оставляя в стороне проблемы провинциальных больниц и амбулаторий, большинство из которых сворачиваются или закрываются, обратим внимание на жизненно важную часть системы здравоохранения — скорую медицинскую помощь. Становящиеся достоянием общественности несчастные случаи всё чаще показывают, что в этой сфере на государство рассчитывать нельзя — можно только надеяться.
Один из подобных вопиющих случаев произошел 24 июня в московском аэропорту «Шереметьево». После того, как руку мальчика Гоши Чиковани зажало в двери лифта, его родители, сначала пытались найти в аэропортовском медпункте средства первой помощи, затем воспользоваться имеющейся у «Шереметьево» скорой. После ожесточенной перепалки с руководством аэропорта — оказать помощь на месте не удалось, а шереметьевской «скорой» запрещено было покидать пределы аэропорта — мальчика доставили в Филатовскую детскую больницу Москвы на корпоративном микроавтобусе «Шереметьево».
По счастью, эта история, кажется, завершается более или менее благополучно. Руку Гоше Чиковани удалось спасти, оказать помощь пообещал и лично гендиректор аэропорта Михаил Василенко. Однако происшествие — каковы бы ни были его точные детали, а о них родители Гоши и администрация аэропорта спорят до сих пор — заставляет задуматься: а что, если в терминале произошел бы сердечный приступ, серьезный астматический припадок или, что хуже всего, несчастный случай с большим количеством пострадавших? Теперь очевидно — к такому развитию событий инфраструктура воздушной гавани попросту не готова: экипажи «скорой», в случае ЧП, придется ждать из Москвы, а это не менее часа ожидания в аэропорту и еще столько же от терминала до ближайших больниц. Если на дорогах при этом не будет жестоких пробок…
Что происходит в современном российском аэропорту в случае реального ЧП, можно было наблюдать после теракта в «Домодедово» 24 января этого года. Тогда пострадавшие были госпитализированы, в основном, в течение 2 — 3 часов после взрыва — помогло то, что к этому аэропорту из Москвы ведет первоклассная автомагистраль, на которой именно ради «скорых» ограничили движение. В самом аэропорту пришлось прибегать к «военной смекалке» и, например, перевозить раненых и погибших на багажных тележках вместо отсутствовавших носилок и каталок.
Отметим, что «Домодедово», в отличие от большинства аэропортов России, имеет хорошие автомобильные подъезды. Этого нельзя сказать о «Шереметьево» — в случае ЧП десятки бригад «скорой» не смогли бы оперативно добраться до терминалов главной воздушной гавани Москвы. Ленинградское шоссе запружено почти круглые сутки, объездной путь в направлении Долгопрудного довольно долгий и сложный.
В любом случае, чрезвычайный режим работы ГИБДД и станций «скорой помощи», который вводится в случае теракта, никак не поможет человеку, которому просто стало бы плохо в аэропорту. История с Гошей Чиковани может повториться — с той разницей, что это может быть приступ эпилепсии или аппендицит.
Аэропорт кажется таким местом, где хотя бы первую помощь можно получить всегда. По старой памяти многие считают таким местом и железную дорогу. Действительно, по действующим нормативам в каждом поезде, едущем по железной дороге, должна быть аптечка для оказания помощи. Однако в реальности железная дорога также превратилась в место, где пассажир в медицинском смысле может рассчитывать только на себя. Об этом в интервью «СП» рассказал председатель Лиги защиты прав пациентов Александр Саверский:
«СП»: — Насколько часто в России происходят такие истории — что в экстренной ситуации медпомощь оказывается недоступной?
— Довольно часто. Такую историю могу рассказать и я — из своей жизни. Около месяца назад мы с семьей ездили на поезде в Ессентуки. Ехали в фирменном купейном вагоне. Питание было включено в стоимость билетов — но оно оказалось, мягко скажем, не слишком фирменное. После поедания этих упакованных в фольгу полуфабрикатов 11 человек в вагоне отравились.
При этом в поезде не оказалось ни врача, ни даже аптечки. А людей непрерывно рвало, был постоянный понос. Когда — не по сигналу начальника поезда или проводника, а по требованию самих пассажиров — появился врач, прошло уже 6 часов с момента обнаружения симптомов. Все эти часы в поезде не было даже активированного угля. Счастье, что это было лишь пищевое отравление — мы узнали об этом, когда в санатории сообщили о происшедшем и были подвергнуты анализам. Если бы это была серьезная инфекция, весь поезд бы просто слег, за 6 часов могли бы быть и жертвы.
Врач, который появился после многочасового ожидания, требовал либо госпитализации, либо письменного отказа.
Вот так организована медпомощь в поездах РЖД. Нет ни контроля за питанием, ни экстренной помощи при наступлении его последствий. Самое поразительное — на обратном пути, когда мы рассказывали об инциденте нашим соседям по вагону, выяснилось, что через день после нашего отравления такую же еду предлагали и другим пассажирам. Тогда никто не отравился, поскольку пища уже сильно воняла, и есть ее никто не стал. Никакого расследования, насколько я знаю, не велось, административной ответственности, не говоря об уголовной, тоже никто не понес. Нет следов активности ни потребнадзора, ни транспортной милиции.
«СП»: — Почему так происходит?
— Главная причина, на мой взгляд, в том, что контроль государства в потребительской сфере уже несколько лет практически отсутствует. Еще полтора года назад несколько общественных организаций, включая нашу, направили руководству страны письмо с требованием вернуть госконтроль. Но эффекта это обращение не дало…
«СП»: — Обязано ли государство обеспечивать «покрытие» экстренной медпомощью всей территории страны?
— Да, конечно, обязано. Это указано и в Конституции, и в рамочных законах. Существуют и статьи Уголовного кодекса — в первую очередь, 125-я, предусматривающая уголовную ответственность за неоказание больному медпомощи.
«СП»: — Как сейчас — после серьезного сокращения сети больниц — работает система экстренной медпомощи? Люди жалуются?
— Жалобы есть, да. Известно, что в удаленные районы скорая помощь сейчас просто не доезжает, особенно при плохой погоде — весной, осенью, в снежные бураны. Если при этом на месте нет фельдшера или медпункта — всё, экстренную помощь оказывать некому.
«СП»: — Что же теперь нам делать? Овладевать навыками оказания первой помощи?
— К сожалению, пока что да, овладевать — и пусть врачи не обижаются, что пациенты стали «слишком умными»… А еще — жаловаться в прокуратуру, в правоохранительные органы на необеспечение мероприятий по охране здоровья. Ведь чиновникам, допустившим развал медицины в данном регионе, тоже может, хотя бы теоретически, угрожать уголовная статья — за халатность.
41 статья Конституции РФ декларирует право каждого гражданина страны на медицинскую помощь. Между тем, объемы бесплатной для населения медицинской помощи, в том числе скорой и неотложной, регламентируются нормативными актами низшего уровня — в частности, ежегодно утверждаемыми правительством программами государственных гарантий.
Однако даже в тех районах, где экстренная медпомощь вроде бы доступна, получить ее зачастую может не всякий. Так, в начале апреля этого года произошла трагическая история в республике Алтай: 44-летний Сергей Полеивец скончался от сердечного приступа у себя дома, поскольку пригород Славгорода, в котором он проживал, не обслуживался скорой помощью вовсе. Это выяснилось уже после трагедии: оказалось, что бригады скорой помощи уже больше года не выезжали в село Селекционное, где проживал Полиевец, поскольку между селом и городом располагался железнодорожный переезд. В самом же Селекционном машина скорой помощи уже несколько лет не может войти в строй, ей требуется дооборудование.
После введения в середине 90-х годов системы полисов обязательного медицинского страхования многие медики, в том числе больницы и бригады скорой помощи, начали отказывать в выездах и госпитализации жителям других регионов России. Но даже если «скорая» сумела добраться до пострадавшего и довезти его до больницы, современное состояние здравоохранения в России не позволяет облегченно вздохнуть. Слишком часто врачи в последние годы действуют неквалифицированно — сказывается и измотанность, и кадровая политика чиновников от здравоохранения. Так, в Омске из-за врачебной ошибки в этом году скончался 32-летний мужчина. Медики диагностировали больному ОРВИ, однако, как выяснилось позже, мужчина страдал острой легочно-сердечной недостаточностью, развившейся на почве острой левосторонней плевропневмонии. Как показали судебно-медицинские экспертизы, выставленный врачом диагноз и назначенное лечение были неправильными.
В результате врачебной ошибки скончалась и 64-летняя жительница Пермского края. Летом прошлого года не менее вопиющий случай произошел в Чите. Из-за врачебной ошибки пострадал четырехлетний малыш. Теперь ребенок не может ни ходить, ни говорить и даже не узнает родителей. Врачи на протяжении трех месяцев лечили ребенку простуду, в итоге же оказалось, что малыш болен гнойным менингитом. Мать ребенка Лилия Базина обвиняет медиков во врачебной ошибке, в результате которой у ее сына наступили необратимые последствия в головном мозге, приведшие к полной инвалидности.
Если попытаться сформулировать «зоны риска» на территории России, где вероятность вовремя не получить медицинскую помощь достаточно велика, то получается, что опасность остаться один на один с травмой или приступом болезни есть практически везде. Большие города с их пробками, малые города с вымирающими больницами, транспорт с не всегда готовыми к использованию аптечками и отсутствием работающих медпунктов — практически везде россиянам необходимо заранее задумываться о «спасении утопающих».
Фото: Роман Яровицын/Коммерсантъ