Военная медицина умирает вместе с людьми

На то, что творится сегодня в вооруженных силах РФ, можно смотреть по-разному. Допустим, с точки зрения официальной статистики: бюджетные триллионы, тоннаж, километраж и тому подобное. Многое становится очевидным. Но деталей, важных для понимания глобальных процессов, не разглядеть. Детали — они куда лучше видны на примере конкретного человека, угодившего в жернова военной реформы. Именно под таким ракурсом сегодня у нас есть возможность взглянуть на состояние российской военной медицины. Причем, в данном случае над материалом можно смело крепить рубрику «Испытано на себе». Потому что в те самые жернова угодил сотрудник «Свободной прессы» 60-летний капитан 1 ранга в отставке Сергей Турченко. Так что за достоверность фактов ручаемся. Вот его рассказ:

«Болячек за время службы в Вооруженных силах я заработал достаточно: два инфаркта, сахарный диабет. Инвалид второй группы. В довершение всех бед больше года назад начались почечные колики. С ними 24 мая прошлого года и отправился в филиал 9-го Лечебно-диагностического центра Министерства обороны на Большой Пироговской в Москве. Врач УЗИ Третьякова констатировала: в правой почке конкременты (камни) от 6 до 10 мм. Я спросил у уролога Дреничевой: могут ли они сами выйти? Ответ — отрицательный. Прошу: отправьте в госпиталь на дробление. Ответ уклончивый: давайте еще посмотрим, сдадим анализы. Так смотрели до 20 июня 2011 года. Все это время постоянно мучили боли. Снимались они только с помощью дихлофенака, в результате использования которого 3 июня 2011 года врач Киргинцева диагностировала язву желудка и 12-перстной кишки.

20 июня боль стала совсем уж невыносимой. Сын на машине отвез меня в военную поликлинику. Уролог Хабалов сразу диагносцировал блок правой почки и направил на немедленную госпитализацию. Пояснил, что огромный камень полностью закрыл мочеточник и почка почти отказала.

Тут же вызвали «скорую помощь». Когда она прибыла, сказали, что отправляют меня в районную больницу. Я потребовал — только в военный госпиталь, поскольку в гражданской клинике «дробилки» камней нет. Мне ответили, что офицеров-отставников, как правило, теперь отправляют в гражданские медучреждения. Пришлось написать письменный отказ от гражданской больницы. Тут уж возмутился совершенно посторонний в этих стенах врач «скорой помощи». Поскольку сотрудники 9-го ЛДЦ МО РФ ничего не предпринимали, приехавший доктор лично стал обзванивать военные госпитали. В Центральном клиническом госпитале имени Вишневского в подмосковном Красногорске ответили: «Привозите, проблем нет».

Действительно, в 43-м отделении, куда меня поместили, оказалось множество свободных мест. Даже более того. Я, например, попал в двухместную палату, которую занимал совершенно здоровый рядовой солдат по имени Клим. Он не был больным, а долгие месяцы работал в госпитале в качестве санитарки в операционной, стоя на штате в Космических войсках. Соседнюю палату занимал такой же рядовой Костя. По рассказам солдат, всего в госпитале «санитарками» работают до 100 бойцов, прикомандированных из различных видов и родов войск. Больше некому после сокрушительных сокращений младшего медперсонала.

Кстати, на территории госпиталя работает огромное количество гастрарбайтеров разных национальностей. Для того, чтобы они «не нарушали» пропускной режим, создано в госпитале даже специальное КПП. Если через главный контрольно-пропускной пункт пропускают только по паспорту, то через ворота рядом, в 150 метрах, на территорию госпиталя может пройти любой. На этом фоне смешно выглядят устроенные тут же для «галочки» огневые точки против террористов. Какой дурак полезет на амбразуры, когда можно спокойно с чем угодно пройти через КПП-2?

В 43-м отделении меня активно пролечили. Отказавшую почку спасли, поставив нефростому (трубку из почки наружу в искусственный мочеприемник). Но камень, закрывший мочеточник, так и не раздробили. Выписали с бумагой, в которой написано: госпитализация в стационар для продолжения лечения через месяц".

Для краткости дальнейшие злоключения коллеги упустим. Скажем лишь, что даже для того, чтобы спустя месяц снять ту самую нефростому, снова нужно было ложиться в красногорский госпиталь. Но пройти все врачебно-бюрократические барьеры для больного отставника-инвалида оказалось непосильным делом. Так с трубочкой в боку и живет.

Эту историю можно было бы списать на обычное для российской медицины равнодушие к людям. Но на сей раз все значительно хуже. Судя по всему, в Министерстве обороны давно решили, что положенное по закону «О статусе военнослужащих» лечение ветеранов военной службы — это просто нерациональное расходование денег. Другое дело — коммерциализация военной медицины, лечебная база которой на порядок выше, чем в аналогичных гражданских учреждениях. Запах «живых» денег, которые выкладывают толстосумы за возможность подлечится в военных госпиталях и санаториях, многим кружит головы. Таких, не имеющих ни малейшего отношения к Вооруженным силам пациентов у медиков в погонах все больше. Мест на всех не хватает. Нищие военные пенсионеры и стали лишними в этих стенах. Что с них взять?

Чтобы было понятней, какой уймы людей это касается, заметим, что сегодня военная медицина обслуживает около 7 миллионов человек. Из них более 4 миллионов — члены семей, более миллиона — военнослужащие, около миллиона — пенсионеры. Действующие военные — от них никуда не деться, лечить приходится. А вот прочие…

Желание руководства Минобороны избавиться от этой обузы видно невооруженным глазом. Провинциальные военные госпитали и поликлиники давно признаны реформаторами непрофильным активом и от них избавляются, где только могут. За последние 2−3 года из 195 госпиталей «в живых» оставлено 129, из 124 поликлиник — 41, из 46 учреждений медицинского снабжения — 9. Ликвидирована система научной подготовки военных врачей в виде сокращений военных факультетов (Саратов, Самара) и даже закрыт Государственный институт усовершенствования врачей. Офицерский состав военно-медицинской службы всего за два года сокращен с 15963 до 5800 человек. 30% должностей офицеров-медиков заменены на должности гражданского персонала, который, в свою очередь, сокращен со 145 тысяч до 97 тысяч человек.

Никого не волнует, где и как будут лечиться те, кто отдал стране множество сил и здоровья. Чтобы убедить сомневающихся в типичности произошедшего с нашим коллегой, расскажем еще одну на редкость трагическую историю. Она случилась с человеком, которого я хорошо знал, поскольку в 90-е годы служил в одном управлении Минобороны. Его звали Роберт Быков. Полковник в отставке. Эти строки он написал, четко сознавая, что доживает последние месяцы:

 — В феврале 2010 года у меня обнаружили рак желудка. В госпиталь положили только через месяц. По заявлению руководства поликлиники Генштаба, не было мест. Попал в госпиталь и увидел, что 2/3 пациентов в госпитале — женщины, и большинство из них лежит «на коммерческой основе». С операцией затянули ещё на полмесяца и обнаружили, что пошли метастазы. Если полтора месяца назад по объективным данным обещали обойтись «малой кровью», то в мае вырезали желудок, селезёнку, хвост поджелудочной железы и желчный пузырь. Дали направление в госпиталь имени Бурденко, а в нём, по указанию Сердюкова, больных из поликлиники Генштаба не принимали. Кое-как пробился. Сделали две «химии», а потом сообщили, что на третью нет лекарств, но через полчаса нашли. Оказалось, что Сердюков дал указание максимально сократить расходы на онкобольных. На стационарное лечение больных с четвертой стадией рака в госпитали вообще не берут. Выгоднее похоронить ветерана, чем вылечить.

К сожалению время было упущено, и метастазы пошли на печень, лёгкие, лимфатические железы. Лечащий врач сказал, что лекарства в ограниченном количестве вроде бы подвезли, но не для всех, а, вообще, он не знает, что дальше делать: «как уж там получится — не будешь долго мучиться». Рекомендовал поискать каких-нибудь консультантов «на гражданке».

Глядя в глаза надвигающейся смерти, человек уже не думает о пиаре, не думает о прибыли, не думает о предательстве. Но, к сожалению, ненависть к виновникам такого положения растёт в геометрической прогрессии и не только у меня. В палате «химиотерапии» я познакомился с несколькими ветеранами — бедолагами, подобными мне. Им тоже сказали, что Минобороны не выделяет деньги на дорогие лекарства и предложили купить самим, всего — то за 1 млн рублей за 1 полный курс химиотерапии.

Один, майор из Забайкалья, лечится от рака лёгкого (29 лет выслуги, пенсия 8200 рублей), подполковник из Подмосковья — от рака кожи (23 года выслуги, пенсия 7550 рублей).

Через два месяца после того, как была сделана эта запись, полковник в отставке Роберт Быков умер. Складывается впечатление, что военная медицина после ее реформирования по-сердюковски тоже не жилец.