Московский роман афганской Джульетты

Фарзад и Гулчехра живут в изгнании. Любовь против воли родителей вынудила их покинуть родину — Афганистан. Влюблённые нашли приют — Россия, но и здесь молодая семья не нашла покой.

Фарзад и я входим в уютную прихожую. Навстречу выбегают черноглазые малыши, а за ребятами идёт Гулчехра. В этой однокомнатной московской квартире живёт сразу две семьи: так дешевле. Гулчехра приглашает меня в «свою комнату». По мягким коврам мы проходим на кухню, где живут Фарзад с женой и их годовалый сын. Днём кухня используется по назначению, а ночью из углов достаются матрасы и на её месте появляется спальня. Другое «жилое» помещение этой квартиры снимают соотечественники Гулчехры и Фарзада. Мы садимся на ковёр. Вдруг Фарзад заметно забеспокоился. Он боится не московских властей — они и так знают его шаткое положение, а возможную депортацию в Афганистан.

Жизнь «до»: Афганистан

«СП»: — Кем вы были в Афганистане?

— Было время, я работал на автосервисе, в ремонте одежды, магазине. Раньше мы жили в Кабуле, теперь — в Кундузе.

В 2000-м году Фарзад покинул страну — не смог ужиться с режимом талибов: «они из человека делали животное». Периодически он приезжал домой.

«СП»: — А как вы увидели Гулчехру?

— Моя племянница дружила с ней. Случайно увидел её.

И началось общение по дороге в школу: девушка тогда ещё училась. Гулчехра и Фарзад улыбаются, вспоминая прошлое. Вскоре, по обычаю, Фарзад сообщил о намерениях жениться своим родственникам и они дали «добро» на свадьбу. Когда дело дошло до отца девушки, то тот резко отказал юноше в этом браке:

— Не знаю, почему он так сделал. Её отец — пуштун (афганец), а я — таджик.

«СП»: — Думаете, тут проблема в национальности?

— Может, это. Не знаю. Я уехал в Москву — работать, а мои родственники два или три года ходили к отцу Гулчехры, но он отказывал. В последний раз она мне позвонила и сообщила, что семья выдаёт её замуж и уже была помолвка. Скоро свадьба. Гулчехра плакала, сказала: «Делай что хочешь, не хочу выходить замуж за этого мужчину».

Дальше события развивались романтично для нашего времени: друзья Фарзада в Москве помогли ему сделать приглашение для Гулчехры, жених оформил визу, купил билеты, договорился с девушкой о месте встрече в Кабуле. «Мы почувствовали себя спокойно только в самолёте» — вспоминает Фарзад. Вся операция «похищение» проходила в строжайшем секрете, под постоянным страхом быть пойманными.

«СП»: — Фарзад, вы боитесь возвращения в Афганистан?

— Жених, брат, отец Гулчехры убьют её, если найдут. По афганским понятиям, она запятнала их честь. И теперь её должны забить камнями — это исламский закон. Если не это, то восемьдесят ударов палками — от этого тоже можно умереть.

Гулчехра почти всё время разговора сидит с нами на кухне, она не понимает русский язык, а как хочется спросить её, почему она пошла на такое: жизнь на кухне без завтрашнего дня, что её толкнуло? Но Фарзад сам заговаривает на это тему:

— Женщины в Афганистане, как дети — не имеют прав. Что им скажут мужчины, то они и делают. Часто люди только после свадьбы знакомятся друг с другом. Часто потом муж жениться второй раз.

Положение афганских женщин в обществе сильно зависит от семьи, в которых они родились: одни свободно ходят на работу, а другие не могут даже приближаться к окну. Почти 80% браков заключается «с закрытыми глазами». Почти все они — несчастливые. Афганские женщины в этой ситуации ничего не могут сделать. Им остаётся только смириться: разводов почти нет.

Я хотела спросить Фарзада, почему он для убежища выбрал Россию — она так далеко, да и культуры очень разные. Но он опередил меня:

— Если бы мы поехали бы в Иран или Пакистан, то там родственники Гулчехры могли бы нас найти.

«СП»: — Т.е., они могли бы искать вас?

— До сих пор ищут.

Конечно, история Фарзада и Гулчехры в Афганистане не первая, просто такие случаи не принято в этой стране придавать огласке. Казалось бы, пора написать: «они жили долго и счастливо», — но рано.

Жизнь «после»: Россия

По приезде в Москву Гулчехра и Фарзад поженились по мусульманскому обычаю в мечети, нашли жильё. Казалось бы, вот оно, долгожданное счастье, но влюблённые и не подозревали, что в России их основным занятием будет хождение по инстанциям и судам.

«СП»: — Фарзад, у вас с Гулчехрой есть какие-нибудь документы?

— У нас есть бумаги из ООН и «Гражданского Содействия».

Первая справка предлагает им помощь в получении статуса беженца, вторая — его неофициально подтверждает. Документы помогали Фарзаду при общении с милицией. Всё. Фарзад держит в руках огромную папку с бумагами. Здесь его двухлетние труды — постановления из районного суда, московского городского, письма, прошения:

— Сотрудники УФМС нам полностью отказали. Мы обращались в ООН — они нам: «ждите, ждите, ждите».

Фарзад и Гулчехра добивались «статуса беженцев», судились, но безуспешно. Как сообщил мне позже адвокат, Максим Крупский, Фарзаду и Гулчехре сотрудники УФМС отказали в «статусе беженцев» потому, что они не смогли предъявить документальных подтверждении своей истории в Афганистане — таков Федеральный Закон РФ «О беженцах».

— Кто-то думает: «как мне тут хорошо, в Москве». А у моего сына — кашель, насморк. Но мне даже не хочется в поликлинику идти. Регистрации, страхового полиса нет. И относятся к нам там как к животным. Когда бывает совсем плохо, Гулчехра говорит мне: «Зато мы вместе, мы счастливы».

Сын Фарзада и Гулчехры, он активно участвует в нашей беседе, родился через год после их приезда в Москву, в 2010 году. Но такому малышу уже много пришлось пережить.

— Он заболел после рождения, поликлиника отказала ему в лечении — нет полиса. Его начало тошнить — я вызвал скорую помощь.

Если бы не вмешался Департамент Здравоохранения Гулчехру с сыном «отправили» бы из инфекционной больницы, куда их привезла машина скорой помощи.

«СП»: — Фарзад, вы получаете какие-нибудь льготы на ребёнка?

— Ничего не получаем. В поликлинике нас не принимают, говорят — не граждане России.

Чтобы получить регистрацию, этот определяющий фактор для российских чиновников, Фарзаду и Гулчехре, как говорит Максим Крупский, нужно легализовать себя на территории РФ. Для начала получить «статус беженца», или «временное убежище». В одном Гулчехре и Фарзаду уже отказали.

Сейчас Фарзад работает нелегально в магазине портным — укорачивает вещи. Но если на рынок приходят проверяющие органы, а это бывает часто, Фарзад убегает — новый закон не разрешает работать иностранцам. Так он теряет рабочий день, а вместе с ним — заработок.

После консультации с тем же Максимом Крупским, я выяснила, что пока рассматривается ходатайство, а Фарзад и Гулчехра подали новое — на «временное убежище», Закон предоставляет им медицинское обслуживание, право устраиваться на работу, другие льготы, «но по факту их никуда не берут».

— Я не хочу, чтобы кто-то меня поддерживал. Разрешение на работу дайте мне, хотя бы временное, чтобы накормить своего ребёнка и жену.

Пока что Фарзад работает нелегально — 300 рублей в день. Десять тысяч в месяц Фарзад отдаёт на оплату «комнаты», молодожёны живут «в долг». Как говорит с горечью Фарзад, знакомые его избегают — никто не любит давать деньги «в никуда».

Беседа подходит к концу. Гулчехра наливает мне чай. Я спрашиваю Фарзада об Афганистане — пусть вспомнит что-то хорошее о доме. Он начал было, но у него ничего не вышло. В этой стране, по словам Фарзада, живётся неспокойно: сегодня людей умирает больше, чем во время войны. «Так, может, хорошо, что вы живёте в России, для ребёнка лучше?» — возникает у меня вопрос. Но Фарзад со мной не согласен: в Афганистане и России ни его сын, ни жена не смогут получить образования, он не видит нормальной жизни для них в этих странах:

— Я вырос в военное время и не смог получить полноценное образование, в Афганистане целое поколение не имеют его. И я хочу найти место на земле, где мой сын мог бы спокойно ходить в детский сад, школу, мог просто нормально жить.