Последний декабрь Осипа Мандельштама

27 декабря 1938 года во время санобработки умер заключенный одиннадцатого барака пересыльного лагеря 3/10 Управления северо-восточных исправительно-трудовых лагерей Мандельштам Осип Эмильевич. Похоронили его без гроба в общей канаве, на глубине чуть больше полуметра. Обстоятельства его смерти и последних дней жизни известны скудно. По рассказам очевидцев, поэт, не найдя в себе силы преодолеть кошмарные условия, и панически боясь смерти, медленно сходил с ума.

Последнее письмо, адресованное брату Александру, было написано ориентировочно 3−4 ноября, в так называемый «день писем», установленный в честь 21-й годовщины Великого Октября. Всем заключенным без права переписи выдали по половинке тетрадного листа и разрешили написать о себе весточку родным. «…Здоровье очень слабое, истощен до крайности, исхудал, неузнаваем почти, но посылать вещи, продукты и деньги не знаю, есть ли смысл. Попробуйте все-таки. Очень мерзну без вещей», — писал Осип Эмильевич. В этом лагере Мандельштам прожил всего 77 дней. В качестве причины его смерти был указан паралич сердца.

Мандельштам изначально превыше всего ставил «радость тихую дышать и жить», однако предназначение поэта оказалось выше инстинкта самосохранения. Его роман с советской властью не заладился еще с октября 1917 года. Осип считал Ленина временщиком, а революцию — переворотом. Признания, данные им в 1934 году на допросе в НКВД, что уже через месяц он поменял своё отношение к революции от резкого негатива к восхищению, вряд ли можно считать искренними. Особенно на фоне его записей от 1928 года, когда Осип Эмильевич написал, что октябрь 1917 года отнял «у меня ощущение личной значимости». В то же время, по словам Ахматовой, с которой поэт был очень дружен, «душа его была полна всем, что совершилось».

К лету 1918 года Осип свыкается с новой властью и даже видит лично для себя положительное зерно. Но террор, будь то белый или красный, не приемлет ни в какой мере. К этому времени он уже работает заведующим подотдела художественного развития в ведомстве Луначарского и живет в гостинице «Метрополь». Осип получает весьма приличное советское жалованье и одновременно «оказывает честь» социалисту и оппозиционеру Каннегисеру (будущему убийце председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого) тем, что берет у него деньги. Примечателен этот факт тем, что еврей Каннегисер убивает Урицкого за то, что Урицкий — это «вампир-еврей, каплю за каплей пивший кровь русского народа». Тем самым он пытается восстановить доброе имя русских евреев.

Известно, что Урицкий чувствовал себя вершителем человеческих судеб и хвастался количеством подписанных смертных приговоров. Однако после убийства Урицкого, Осип в личных разговорах осудил Каннегисера, завив, «кто поставил его судьей»?

По иронии судьбы вскоре Мандельштам знакомится с чекистом Блюмкиным, который, как и убитый Урицкий, хвастался тем, что «жизнь людей в моих руках, подпишу бумажку — через два часа нет человеческой жизни». На тайном приеме у Дзержинского Осип рассказывает об этом главному чекисту, но безрезультатно. Позднее ему приходится бежать от преследований Блюмкина из Москвы в Петроград, потом в Харьков и далее, в Крым, где хозяйничала Русская Добровольческая Армия барона Петра Врангеля.

В Крыму Осип гостил у поэта Волошина, но между ними вспыхнула нешуточная ссора. Михаил Волошин обвинил Мандельштама в воровстве книг из его библиотеки. «Мою библиотеку Мандельштам уже давно обкрадывал, в чем сознался: так как в свое время он украл у меня итальянского и французского Данта», — написал Волошин начальнику феодосийского порта Александру Новинском.

Мандельштам не остался в долгу и ответил бывшему другу: «вы толстым слоем духовного жира, простодушно принимаемого многими за утонченную эстетическую культуру, скрываете хамство коктебельского болгарина». Через несколько дней контрразведка Белой Армии арестовала Мандельштама за то, что он якобы был большевистским курьером. Освободили Осипа во много благодаря письму того же Волошина, адресованного начальнику политического розыска Апостолову, в котором «коктебельский болгарин» утверждает, что Мандельштам не страдает политическими убеждениями и не способен на активные действия.

Далее путь Мандельштама лежал в Тифлис и из него в Москву. Но в столице из-за угроз Блюмкина — к этому времени комиссара в Политуправлении, задержаться не удалось. Ему приходится много скитаться. Убогая жизнь раздражала поэта. «Мне хочется жить настоящим домом, — напишет в декабре 1922 года Осип Мандельштам своему брату Евгению, — я уже не молод. Меня утомляет комнатная жизнь».

К этому времени он уже женат на Надежде Хазиной, по общему мнению, девице некрасивой, хоть и не лишенной шарма. Какое-то время Осипу удается издаваться. Так появляется на свет сборник TRISTI. Но с 1923 года всё меняется в худшую сторону, и Мандельштам живет переводами и детскими книжками.

Именно на это время приходится рассвет его творчества. Поэт продолжает писать изумительные и неповторимые стихи. В апреле 1925 года выходит «Шум времени», расхваленный Пастернаком и обруганный Цветаевой. Не без вмешательства Бухарина в майском 1928 года номере журнала «Звезда» состоялась публикация «Египетской марки». Последующие годы были омрачены жесткой критикой поэзии Мандельштама.

Но не в меньшей мере, чем литературная травля, досаждала неустроенность быта. Лишь в 1932 году Мандельштамам выдели крохотную комнатку, да Бухарин, искренне симпатизирующий поэту, выхлопотал для Осипа персональную пенсию в 200 рублей.

В ноябре 1933 года Осип Мандельштам написал эпиграмму на «кремлевского горца» Сталина — «мы живем, под собою не чуя страны». Среди тех, кому посчастливилось услышать «Его толстые пальцы, как черви, жирны, и слова, как пудовые гири, верны…», был и Борис Пастернак. Выслушав стихотворение, Пастернак возмутился: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, которого я не одобряю».

8 января 1934 года умирает Андрей Белый. Страшным предзнаменованием многим присутствующим на похоронах показалось случайное падение крышки гроба на Мандельштама, который чуть позже сказал: «я к смерти готов». В апреле 1934 года Осип совершил еще один самоубийственный поступок: он публично дал пощечину красному графу Алексею Толстому, что получило широкую огласку. Пару недель спустя Президиум Ленинградского оргкомитета съезда союза писателей резко и недвусмысленно осудил «истерическую выходку человека, в котором до сих пор еще живы традиции худшей части дореволюционной писательской среды». А еще через три недели, точнее, в ночь на 14 мая, Осип Мандельштам был арестован и помещен в Лубянку.

Следствие вел болгарский иммигрант, оперуполномоченный 4-го отделения СПО ОГПУ Николай Шиваров. Осип Мандельштам сразу же сознался в авторстве крамольной эпиграммы и перечислил всех, кому читал стихотворение: А. Мандельштам, Е. Хазина, Э. Герштейн, А. Ахматова, Л. Гумилев, Д. Бродский, Б. Кузина, М. Петрова и В. Нарбут. При этом имя Пастернака не назвал. Позднее трое из этого списка — Нарбут, Гумилев и Кузин — были арестованы.

Тюремное заключение далось очень тяжело поэту. По словам самого Осипа, на Лубянке он испытывал всепоглощающий страх и, не стесняясь, поведал жене, как бился в припадке не в силах прийти к душевному равновесию, и даже пытался вскрыть себе вены. На что Шиваров заявил, что «страх полезен поэту». Шиваров, кстати, позже был арестован и покончил жизнь самоубийством.

То, как стремительно развивались события, говорит о том, что Мандельштам был давно «на карандаше» НКВД, но в их распоряжении была первая версия. Та самая, прочитанная им Пастернаку, который, выслушав и осудив её, поинтересовался, кто еще слышал эпиграмму. На тот момент в «сброд тонкошеих вождей» был посвящен только он, Пастернак, и еще одна женщина, вероятно, жена поэта.

Безусловно, на допросах Осип отдавал себе отчет, что, перечисляя Шиварову слушателей эпиграммы, он подвергает их смертельной опасности. Но, как и абсолютное большинство узников сталинских тюрем и лагерей, Мандельштам сознался во всем. Почему же в том списке не было Пастернака? Это было загадкой, наверняка, и для Сталина, который вынес свой вердикт «изолировать, но сохранить». 13 июня 1934 года, будучи любителем «покопаться в человеческих душах», горец Джугашвили неожиданно позвонил Пастернаку и задал два вопроса: почему Пастернак не хлопотал об его освобождении? и действительно ли Мандельштам великий поэт? Пастернак заявил, что «за друга он полез бы на стенку», а на второй вопрос ответил: «поэты друг друга ревнуют, как женщины», да и вообще, «что мы всё о Мандельштаме? Давайте поговорим о жизни и смерти». Сталин не стал слушать пространственные разговоры Пастернака и бросил трубку.

Когда следствие было закончено, Мандельштам был сослан на три года в Чердынь Свердловской области, чуть позже освобожден, без права жить в Москве, в Ленинграде и еще 10 городах СССР. Это был на удивление мягкий приговор. Объясняется он, прежде всего, заступничеством Бухарина, который на XVII съезде ВКП (б) рьяно подержал Сталина. Вождь всех народов решил, что время автора «мы живем, под собою не чуя страны» еще не пришло.

Жить Осипу Мандельштаму оставалось еще четыре года.