Больные дети остались без лекарств

В одном из ведущих медицинских учреждений страны — НИИ детской онкологии и гематологии, закончились жизненно важные препараты. Без них невозможно проводить основной метод лечения онкологических заболеваний — химиотерапию. После этой тяжёлой процедуры иммунитет маленьких пациентов ослаблен до крайности и любые инфекции, безопасные для здоровых людей, смертельно опасны для больных детей. Лечение не провести, например, без антибиотика «Тиенам» — единственного лекарственного препарата, по своим свойствам перекрывающего большую часть бактерий.

В НИИ работают врачи, владеющие самыми передовыми методиками лечения, способные исцелить огромное количество детей. Но сейчас им нечем лечить. Для спасения детей требуется 3 миллиона рублей.

Основная проблема случившегося — не повышавшийся уже два года размер квоты на лечение онкологических заболеваний и трансплантацию костного мозга — свидетельствует заведующий отделом химиотерапии и отделением трансплантации костного мозга НИИ детской онкологии и гематологии, доктор медицинских наук, профессор Георгий Менткевич: «Существенно повысилась стоимость лекарственных препаратов, появились более эффективные и дорогие медикаменты, дающие серьёзные шансы на выздоровление детей. А Минздравсоцразвития выделяет по-прежнему 107 тысяч рублей. Приходится добирать деньги из бюджета нашего учреждения, обращаться за помощью в благотворительные фонды».

«СП»: — Слышал, что в течение последних трёх лет НИИ получает от Минздравсоцразвития всего 10−11 квот в год на проведение трансплантаций костного мозга. А сколько необходимо квот?

— Сложно сказать, сколько необходимо, нуждающихся в этом ребятишек очень много. Наше отделение проводит 20−25 таких операций. Берём на это деньги из бюджета Российского онкологического научного центра имени Блохина, в который входит наше НИИ. Операции очень дороги, как и всё, связанное с лечением детей, страдающих онкологическими заболеваниями.

«СП»: — Вы как-то назвали практику получения квоты на ребёнка, у которого развился, например, острый лейкоз, иезуитской. Выходит, не всех детей удаётся спасти из-за отсутствия квот? Имеются ли квоты, например, в европейских странах? Там они действуют эффективнее, чем в России?

— Спасти удаётся не всех. Вот посмотрите: у ребёнка лейкоз. Что нужно делать? Срочно лечить, а не получать квоту. Бывает так, что у какого-либо региона нет квоты для лечения этого ребёнка. И тогда — сами понимаете, что произойдёт.

Случается, привозят больного ребёнка. Но прежде чем его госпитализировать, мы вынуждены отправлять запрос на квоту. Только после получения номера квоты мы можем применять для его лечения дорогостоящие, крайне необходимые для спасения, препараты. В конце прошлого года квоты закончились, а мы могли бы пролечить больше больных ребятишек. Что будет в этом году — не представляю…

В европейских странах — страховая медицина, но действует она по-разному. Например, в Финляндии и Норвегии застрахованы все и получают полноценную, всестороннюю медицинскую помощь.

«СП»: — В декабре прошлого года мы рассказывали о судьбе подростка Вовы Чуркина из Астрахани. Он был в очень тяжелом состоянии. Что с ним?

— Вову приняли без квоты. Он был со вторым рецидивом миелоидного лейкоза. Тяжелейший прогноз. Родители привезли его незадолго до конца года, обратились сразу к директору центра Михаилу Ивановичу Давыдову. Вову госпитализировали. В это время у нас на 40 койках было 50 детей.

Ему провели два курса химиотерапии. К счастью, больной вышел в ремиссию. Несколько дней назад, после получения квоты, ему сделали трансплантацию костного мозга. Однако в этом году из 11 представленных квот, мы уже израсходовали уже 4.

«СП»: — Сколько детей находится на излечении в НИИ?

— 130 ребятишек. А во всём онкоцентре, включая взрослых — 1000 человек. Наш центр — крупнейший в Европе.

Что такое квоты и зачем они нужны?

Дорогостоящее высокотехнологичное лечение, которое можно проводить исключительно в специализированных лечебных учреждениях высокого уровня, было выделено из системы обязательного медицинского страхования несколько лет назад. Необходимость выделения этих услуг в отдельное управление диктовалась, главным образом, ограниченной пропускной способностью клиник: с одной стороны, по закону пациент имеет право выбирать место оказания ему медицинской помощи, с другой — если все больные с одним диагнозом вдруг изъявят желание лечиться в одном московском центре — его возможностей на них не хватит.

Медицинские учреждения определяют, какое количество больных в год могут пролечить, Минздравсоцразвития с региональными департаментами — потребность в медицинских услугах, Минфин — сумму денег в бюджете. Затем цифры сличают — умножают и появляются квоты.

Ежегодно Министерство здравоохранения и социального развития РФ выделяет квоты на высокотехнологичную медицинскую помощь (ВМП) по 20 областям медицины, в частности, гастроэнтерологии, неврологии, акушерству и гинекологии, онкологии, нейрохирургии, травматологии, трансплантации органов. В среднем лечение одного пациента по квоте обходится в 142 тысячи рублей. В прошлом году помощь по программе получили 314 тысяч человек, среди них более 50 тысяч детей.

В ведомстве Голиковой заявляют, что квоты заканчиваются из-за того, что число пациентов, нуждающихся в ВМП, стремительно растёт. Платежеспособные граждане в экстренных случаях могут обратиться к коммерческим медицинским услугам. А что делать тем, у кого денег нет? Вопрос, увы, повисает в воздухе.

— В настоящее время российские медицинские учреждения имеют два вида основного финансирования: специализированная помощь (деньги выделяются на большое количество видов помощи) и ВМП — средства, выделяемые на лечение определённого пациента, — говорит председатель Общественного совета по защите прав пациентов Александр Саверский. — В советский период существовала такая система: деньги предоставлялись конкретным медучреждениям на оплату персонала, материалов, медикаментов, оборудования. Единственным недостатком системы являлись сметы, которые и убили наше здравоохранение. Расходовать средства нужно не по смете, а на то, что необходимо. В этом случае можно будет оказывать все медицинские услуги, и отказаться от квот.

Но ведомство Голиковой от квот отказываться не собирается, хотя цена вопроса исчисляется даже не деньгами, а человеческими жизнями. Очень часто — детскими жизнями.

Заместитель председателя комитета по охране здоровья Государственной Думы Олег Куликов говорит, что в большинстве развитых стран онкологические заболевания лечатся лекарственными препаратами: «Там существует диагностическая аппаратура, позволяющая поставить диагноз на ранних стадиях заболевания. В нашей стране такого оборудования крайне недостаточно. Для значительного количества нуждающихся оно недоступно. Катастрофически не хватает и препаратов для лечения людей с таким заболеванием. На лечение одного пациента, в том числе ребёнка, в год требуется приблизительно 1 миллион рублей.

Я и мои коллеги постоянно ставим вопрос о том, что онкологически больных граждан необходимо лечить бесплатно. Однако средства, выделяемые на российское здравоохранение, не позволяют это делать".

Чтобы скрыть недостаточное финансирование и был изобретен «квотный» метод. Метод, который оставляет без оказания медицинской помощи огромное количество тяжелобольных людей.

Сегодня в нашей стране детская смертность от онкологических заболеваний уступает только смертности от несчастных случаев. Ежегодно у детей регистрируются около 4450 случаев заболеваемости злокачественными опухолями. Родители этих детей, пытаясь спасти ребенка, попадают в финансовую кабалу. В большинстве же европейских стран обеспечение лекарствами по всем диагнозам бесплатное. Мы в этом плане отстаём примерно на 20 лет.

«СП»: — В России онкологических больных лечат преимущественно операциями?

— Да, поскольку у нас в 80% случаев поздно определяют диагнозы. А ранняя диагностика — ключ для борьбы с такими болезнями. Поскольку у нас это направление неразвито, число заболеваний растет в среднем за год на 20%. Между тем, рак у детей можно лечить. Однако из российского бюджета направляются средства на лечение в среднем лишь 20% больных детей, нуждающихся в трансплантации костного мозга. При этом сумма, выделяемая на лечение ребенка, составляет лишь 10% от необходимой. Остается уповать лишь на благотворительность да надеяться на чудо. Или квоты — кому они достанутся.

Фото: ИТАР-ТАСС