Песни про меня. Александр Малинин, «Дай Бог».

Дай Бог слепцам глаза вернуть
И спины выпрямить горбатым.
Дай Бог быть Богом хоть чуть-чуть,
Но быть нельзя чуть-чуть распятым.

Присказка про немножко беременную тогда уже была популярна, но я не знаю, имел ли ее в виду Евтушенко, или просто так совпало. Кажется, это была последняя песня на стихи Евтушенко, которую услышали все (так-то на его стихи до сих пор какие-то новые песни появляются, но это почему-то уже никого не трогает), и вообще-то это вполне славный путь, от «Хотят ли русские войны» через «Со мною вот что происходит» вот к этой песне «Дай Бог». Ее пел певец Малинин, уже тогда сверхпопулярный, и что это значило по тем временам -- весной девяностого года мы с мамой ходили на его концерт в большом дворце спорта у нас в городе, в концерте было два отделения, но между ними был не антракт, а ответы на записки, и мама написала записку: «Как вы относитесь к Межрегиональной депутатской группе?» Он не ответил, но сам факт -- тогда это даже не выглядело дикостью, в самом деле, почему бы не спросить у популярного певца, как он относится к Межрегиональной депутатской группе. И в этом смысле время было достаточно безумное, конечно.

Дай Бог не вляпаться во власть
И не геройствовать подложно,
И быть богатым, но не красть,
Конечно, если так возможно.

Дай Бог быть тертым калачом,
Не сожранным ни чьею шайкой,
Не жертвой быть, не палачом,
Не барином, не попрошайкой.

«Бог» тут в каждой строчке, но это, конечно, не песня верующего человека. Это песня советского человека, даже не просто советского человека, а именно постаревшего автора шестидесятнических текстов типа «Монолог бывшего попа, ставшего боцманом на Лене», который (очевидно, после 1000-летия Крещения Руси, хотя наверняка немного раньше, как и полагается прорабам духа) понял, что без религии нельзя. Тогда же была изобретена универсальная формула, позволяющая членам КПСС со стажем сохранять лицо при ответе на неудобный вопрос о вере. «Верите ли вы в Бога?» -- «Я верю в бога в человеке». Я, строго говоря, тоже верю в бога в человеке, что бы это ни значило, и поэтому мой пересказ этой истории прозвучит, наверное, наивно, но последние два года патриарха Пимена -- это была, конечно, революция, причем источником революции была, видимо, не церковь. Я разговаривал об этом с сверхвлиятельным в те времена капээсэсовским «масоном» Валентином Фалиным, возглавлявшим правительственную комиссию по празднованию Тысячелетия. Митрополит Питирим принес тогда Фалину бумагу для Горбачева, список вещей, необходимых церкви для того, чтобы встретить праздник -- выдать автомобиль «Волга» и покрасить стены Данилова монастыря. Фалин сказал «да, недотягивают наши попы» и написал правильную бумагу для Горбачева сам со списком храмов и церковных ценностей, которые нужно немедленно вернуть. Летом восемьдесят восьмого года, когда заседала XIX всесоюзная партийная конференция, на концерте для делегатов эстрадные юмористы (кажется, Ширвиндт и Державин) шутили, что надеются, что следующая такая конференция состоится раньше, чем 2000-летие Крещения Руси. Сейчас уже можно признать, что следующей всесоюзной партконференции не будет никогда, но ведь и таких отношений между обществом и церковью, как в конце восьмидесятых, тоже никогда уже не будет.

Дай Бог поменьше рваных ран,
Когда идет большая драка.
Дай Бог побольше разных стран,
Не потеряв своей, однако.

Дай Бог, чтобы твоя страна
Тебя не пнула сапожищем.
Дай Бог, чтобы твоя жена
Тебя любила даже нищим.

Дмитрий Евгеньевич Галковский однажды заметил, что в Советской России царил гораздо более идеальный порядок, чем могло бы показаться неподготовленному наблюдателю; так, в каждом городе и каждом селе обязательно должна была быть полуразрушенная церковь. Если секретарь райкома ее восстановит, его, конечно, здорово накажут. Но ведь и если снесет -- тоже накажут, причем не менее жестко. Не знаю, заговор это или нет, но даже в моем бывшем немецком городе правило работало: у нас после войны осталось две архитектурные доминанты -- замок магистров Тевтонского ордена и кафедральный собор, пострадавшие при штурме города примерно в равной мере, но судьбы их сложились строго в соответствии с тем правилом, на которое обратил внимание Галковский. Замок к середине шестидесятых сровняли с землей, от него вообще ничего не осталось, а собор не трогали, и он еще в моем детстве так стоял -- без купола и без крыши, и это действительно стандартная русская картинка, когда стоит храм без купола и без крыши, только у нас был нюанс -- храм был готический и гигантский (чуть ли не больше, чем пресловутый ХХС). Маленькие, впрочем, тоже были. В одной такой маленькой церкви Юдиттен-кирхе тринадцатого века постройки еще в восемьдесят шестом году открыли первую в области православную церковь, Свято-Никольскую. До этого считалось, что мы первый в СССР полностью атеистический регион, жители которого настолько сознательны, что не испытывают потребности в культовых сооружениях (интересно, как в эту концепцию укладывались толпы на кладбищах с яйцами и куличами в пасху, я их помню), но потом советская власть смирилась, а после тысячелетия Крещения Руси чуть ли не все заброшенные лютеранские церкви города стали переделывать в православные храмы. И ни у кого ведь не повернется язык назвать происходившее тогда как-нибудь зловеще, типа «ползучая клерикализация» или «православный реванш», более того, я верю Фалину с его «недотягивают попы» и помню и звучавшее тогда из каждого утюга вплоть до газеты «Правда» слово «милосердие», и телевизионные «воскресные нравственные проповеди» в исполнении то Юрия Бондарева, то даже Чингиза Айтматова, а иногда и Александра Меня, пока жив был. Это были странные год-полтора, когда атеистическая власть навязывала обществу духовность гораздо агрессивнее, чем сверхробкая тогда церковь.

Дай Бог лжецам замкнуть уста,
Глас Божий слыша в детском крике.
Дай Бог найти живым Христа,
Пусть не в мужском, так в женском лике.

Не крест, бескрестье мы несем,
А как сгибаемся убого!
Чтоб не разувериться во всем,
Дай Бог, ну, хоть немного Бога.

Пройдет сколько-то лет, и я буду ходить каждый день на работу мимо длинного бетонного забора, огораживающего главную стройплощадку города -- в 1996 году Борис Николаевич Ельцин заложил второй в городе кафедральный собор, его назвали храмом Христа Спасителя и строили на пожертвования как от прихожан, так и от областного бюджета. Забор был длинный, и по всей его длине тянулось граффити: «Попы жиреют -- жопы худеют», и никто уже не вспоминал, что было время, когда капээсэсовские чиновники «верили в бога в человеке».

Дай Бог всего, всего, всего,
И сразу всем, чтоб не обидно.
Дай Бог всего, но лишь того,
За что потом не будет стыдно.

Автор -- специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»