Голос маньчжурских сопок

Во Владивостоке изданы книги троих, вероятно, самых ярких прозаиков русского Китая — Бориса Юльского, Михаила Щербакова и Альфреда Хейдока. Они практически никак не известны в России. Если литература европейской эмиграции хорошо изучена, то русский Китай 20-х-40-х годов ХХ века вплоть до последнего времени оставался terra incognita. А ведь это большой и интересный кусок жизни наших соотечественников, по разным причинам оказавшихся после революции и гражданской войны за рубежом.

Рассеянные чуть не по всей планете рассказы Юльского, Щербакова и Хейдока пришлось собирать по архивам тех уголков мира, где ещё хранятся русские эмигрантские журналы. Свидетельство тому — география благодарностей от издателя: Гонолулу, Прага, Сан-Франциско, Нью-Йорк… «Литературой дальневосточной эмиграции я начал заниматься около 20 лет назад. Тексты собирались по крупицам, — говорит Александр Колесов, директор Тихоокеанского издательства „Рубеж“ и редактор одноимённого альманаха. — У Юльского, например, единственная книга вышла в Харбине в 1944 году. Там были опубликованы четыре рассказа, остальные сорок мы собирали по периодике — главным образом это харбинский „Рубеж“ и харбинский же „Луч Азии“. Ещё более тяжёлый случай — с Щербаковым. В начале 20-х он оставил заметный след во Владивостоке, потом в Шанхае выпустил несколько книг, публиковался в двух десятках журналов, альманахов и газет Китая, Америки и Европы. Его наследие хотя и сравнительно небольшое, но распылённое по периодике. С Хейдоком несколько проще: его книгу „Звёзды Маньчжурии“, состоявшую из 16 рассказов, я сам готовил к выходу в издательстве „Уссури“ в 1990 году. Она вышла уже после его смерти. В 90-е годы Хейдок в России издавался, но в основном выходили его теософские труды. Мы же намеренно ограничились художественной прозой Альфреда Петровича, включив в новую книгу 30 рассказов. Это первая настолько полная книга прозы Хейдока, а у Юльского и Щербакова — вообще самые первые и единственные их книги в России».

Как это часто бывает, судьбы авторов не менее интересны и удивительны, чем их тексты. Чего стоит один Борис Юльский (1912−1950) — уроженец Иркутска, член партии Родзаевского. Сотрудничал с японской администрацией, служил в русской горно-лесной полиции на территории Китая, оккупированной Японией; в 1945 году был арестован СМЕРШем и отправлен в СССР, в 1950 году бежал из колымского лагеря и исчез — видимо, погиб. Михаил Щербаков (1890−1956) — ветеран Первой мировой, авиатор, физик, фотограф — уходил из Владивостока в октябре 1922 года с флотилией адмирала Старка и чуть не погиб на затонувшем охранном крейсере «Лейтенант Дыдымов». Длительное время жил в Шанхае, затем во Вьетнаме, а закончил дни свои во Франции (где долго лечился от душевного расстройства), выбросившись из окна. Хейдок — теософ, ученик Николая Рериха. Жил в Харбине и Шанхае, в 1947-м вернулся в СССР, однако вскоре был арестован и провёл в заключении шесть лет. Прожил без малого век (1892−1990) и скончался в алтайском Змеиногорске.

В таких случаях принято говорить: их жизнь — сама по себе роман. Тени этих непростых личностей и нерядовых судеб сообщают их текстам дополнительное измерение.

Рассказы Бориса Юльского из цикла «Зелёный легион» — жёсткий коктейль из Арсеньева и Джека Лондона: тайга, тигры, перестрелки, хунхузы и в то же время — офицеры, романы, дуэли, сразу же заставляющие вспомнить Куприна, только без Москвы и Парижа. Юльский открывает нам целый пласт русской жизни, рассказывая о том, как в Харбине, на КВЖД, на территории нынешней китайской провинции Хэйлунцзян, что граничит с Приморьем, жили наши соотечественники. Воевали с лесными бандитами — хунхузами, участвовали во внутрикитайских разборках, сотрудничали с японским оккупационным режимом — любопытная, словом, происходила жизнь.

Если Юльский — это маньчжурская тайга и Харбин, то в рассказах Михаила Щербакова — владивостокский колорит. Мы много слышали и читали о том, как «шли лихие эскадроны приамурских партизан», чтобы «с боем взять Приморье, Белой армии оплот». Щербаков смотрит с противоположной стороны и рассказывает о том, что происходило во Владивостоке в эти самые октябрьские дни 1922 года перед приходом Народно-революционной армии Дальневосточной республики под командованием Уборевича (по Щербакову — «последние дни» России). Как местный житель я могу сравнивать щербаковский Владивосток с моим — позднесоветским и послесоветским. В рассказах Щербакова присутствуют места, сохранившиеся поныне, оживают люди, о которых мы где-то что-то слышали, но и только. Вот, скажем, старый капитан, в котором узнаётся легендарный китобой шкипер Гек — не менее выразительный типаж, чем Волк Ларсен опять же Джека Лондона. Вот кадет Сева, навсегда покидающий родину, и целая галерея «Одиссеев без Итаки» — так названа книга Щербакова.

«Звёзды Маньчжурии» Альфреда Хейдока — это рериховские краски, русские маньчжурцы — полуевропейцы-полуазиаты, жутковатый призрак безумного и притягательного барона Унгерна. В наиболее реалистичных из рассказов Хейдока нет прямой мистики в виде переселения душ или общения с умершими, но тихая мистика маньчжурских пространств есть в любом его тексте. Просто потому, что она, свидетельствую со всей ответственностью, присутствует и в жизни.

Книги Юльского, Щербакова и Хейдока, объединённые издателем в серию «Восточная ветвь», имеют несомненную историческую ценность — равно как и, к примеру, мемуары представителей знаменитой дальневосточной семьи Янковских, изданные тем же «Рубежом». Но — в отличие от книг Юрия и Валерия Янковских — это именно художественная проза, интересная и чисто с литературной точки зрения. Это не самый, может быть, мощный и долгий отросток русской литературы, но безусловно интересный, живой и, что особенно важно, не вторичный. Да, литература русского Китая прочно связана с литературой европейской эмиграции. Связана не только тематически, но часто и интонационно — просто потому, что вся эта словесность родом из одной культуры и одной эпохи. И всё же это другая литература. Созданная в пространстве русского языка, но во многом на азиатском материале; испытавшая влияние китайской и других восточных культур. «Тогда, находясь внутри эмигрантской жизни, которая, в общем, продолжала существовать в русле традиционной отечественной культуры, трудно было разглядеть, да и желания не было, что в литературе русского Китая проявились черты самостоятельного, отличного как от классической, так и от эмигрантской литературы явления, — пишет литературовед Александр Лобычев в предисловии к книге Хейдока. — Плодотворной почвой для этого феномена стала не столько эмиграция как таковая, перенёсшая русскую культуру за границу, сколько материк русского Востока, возникший в Маньчжурии задолго до революции и Гражданской войны. А если вспомнить, что многие литераторы не только выросли и воспитались, но и родились в Харбине и на линии КВЖД, то едва ли можно называть эту литературу в прямом смысле эмигрантской, люди ведь жили, по сути, на родной земле. Скорее, это уже литература русского Востока, своего рода синтез русского языка и культуры с восточным миром».

Упомянутый материк следует признать Атлантидой (или, скорее, Пацифидой) — он исчез. Первые экспедиции к этому затонувшему, забытому миру состоялись совсем недавно. Во владивостокском «Рубеже» несколько лет назад был издан двухтомник Арсения Несмелова (1889−1945), «Великий Ван» Николая Байкова (1872−1958). Теперь этот невеликий список дополнен Юльским, Щербаковым и Хейдоком. В планах издательства — стихи и мемуары Валерия Перелешина (1913−1992). «Наследие русского Китая покрывается всё более толстым слоем забвения. Если не совершить волевого усилия сейчас, сделать это потом будет совсем трудно, если не невозможно», — говорит по этому поводу Александр Колесов.