Стыдно быть русским?

Слушай, у тебя есть убеждения?

И если да, то какие.

А то я вот тут немножко подумал и обнаружил, что убеждений у меня… как бы это сказать…

И как только я это обнаружил, сразу легче стало волочить гузло по земле. На убеждённых ведь воду возят.

Помнишь сам: «я убежден» — залог страдательный. А суть свободы — освобождение от страданий, согласно Будде и Эпикуру.

Ну вот смотри. Что будет, если уронить кошку? Упадет лапами вниз. Это убеждение? Нет. Это опыт. А если уронить бутерброд? Упадет маслом вниз. Вот это скорее убеждение. Все знают, но мало кто проверял.

Если убеждение не противоречит опыту, вдвоем они творят чудеса: привяжи кошка на спину бутерброд маслом вверх и урони — получится вечный двигатель. А если противоречит?

Чью сторону мы берём?

Часто — сторону бутерброда. При наличии убеждений опыт не имеет значения. Человек обычно видит не то, что видит, а то, что знает, — а знает он обычно не то, что видит. Как говорил Саша Щипин: «Сколько людей убито сегодня утром в Южной Америке, я знаю, а кто нассал у нас в лифте — нет. Должно быть, конечно, наоборот».

Я вот тут недавно задумался: не будь у меня интернета, что бы я тогда знал о революционных событиях в России? Вспоминал, вспоминал… И вспомнил только три эпизода. Это больше, чем за полгода, — ровным счетом три.

Эпизод первый. Гуляли с Глебом возле Пушкинской площади (была там одна кофейня, в которой Глеб любил чинно съесть ватрушку) и видим, площадь оцеплена. Идем мимо… Ох, мать!..

Милицейская девчонка в космическом комбинезоне с налокотниками — высокая, эффектная, как лошадь; с конкурса красоты завезли, что ли?.. С нею еще несколько космонавтов мужского полу. Покупают пожрать в киоске. Пьяный прохожий, пораженный ее мучительной девчонкиной красотой, пытается с нею заигрывать.

Один из космонавтов молча вопросительно посмотрел на него. Парень сразу все соразмерил, махнул рукой и говорит: «Ты береги ее!» И космонавт ответил: «Будем беречь». Это вот первый случай. Правда, я не знаю, что именно там оцепляли, но хочется верить, что революцию.

Эпизод второй. Торможу перед светофором «на стрелку». С соседней полосы меня подрезает какой-то тип и, раскорячившись на полторы полосы, победно застывает первым у светофора. На дверной ручке у него повязана белая ленточка.

Эпизод три. Поздно вечером возвращаюсь домой. Посередине тротуара лежит прилично одетый мужчина. Задрал ноги и дрыгает ими в воздухе, как медведь-эквилибрист. Ну знаешь, в цирке бочки крутят которые. Все, думаю, смерть к мужику пришла. Потом глядь, три женщины рядом стоят хохочут. Его спутницы. Одна из них беззлобно так говорит: «Ладно, хватит, вставай уже…» И на куртке мужчины снова вижу белую ленточку.

Вот тебе и все события, очевидцем которых довелось быть. И, не будь у меня интернета, откуда бы я узнал, что те с ленточками — борцы за свободу, а девчонка-космонавтша и парень, обещавший ее беречь, — палачи? Ниоткуда бы не узнал. Думал бы невесть что, прикинь?

Помню еще, как в день митинга на Сахарова были мы гостях у Глебовой крестной. Ее муж кто-то там по космосу, спутники запускает. К ним еще гости подтянулись, сослуживцы его. Мы с Настей оба на нервах: как там шоу? Поди стреляют уже? А им хоть бы хны. За весь день хоть бы словом ПРО ЭТО обмолвились. Шашлык, машлык, лыжи … Ну то есть вообще. Только всё звонили узнавать про какой-то запуск.

Запусков, говорят, в последние годы в пять раз больше стало.

Думают, наверное, поэтому, что в России жизнь хорошая.

Расскажу еще пару анекдотов про опыт и убеждения. Есть у меня знакомый. Хороший человек, добрый, мы раньше френдовались в ЖЖ. Он в газете «Коммерсант» работал. Я его из ленты потом, правда, выкинул, очень уж раздражало все, что он пишет. Либеральное всякое сюсю-мусю.

Через пару лет в пейсбуке снова зафрендовались. Читаю — и не узнаю человека. Консерватор, умница, христианин. Антибелоленточник, антипуссист… То ли, думаю, я раньше чего-то не понимал? То ли сейчас чего-то не понимаю… А потом случайно заглянул в к нему в профайл. Та-да-да-дам-м-м…Место работы — «Российская газета».

(Отсмеявшись над анекдотом, утерев пальцем слезы с ресниц, автор продолжил). Или вот другой случай. Общались тоже с человеком одним. Очень я его уважал, несмотря на некоторые его недостатки, он меня — несмотря на мои. Договорился однажды с ним об интервью для «Литературной газеты». (А он, надо сказать, сидел тогда без работы.) Ну, интервьюируемся. Всё очень мило. Я ему: «Скажите, а неужели…» Он мне: «Ну вы же са-ами всё прекрасно понима-аете, милый друг…»

И вдруг получаю от него письмо. Сперва даже не верю глазам — бред какой-то. «Я шел по щебню Освенцима… я шел… он хрустел… Я видел, как здоровенные туристы валились в обморок… я… У меня растет ребенок, я должен заботиться о гигиене социального окружения…»

В общем, хрен мне, а не интервью. И номер телефона просит забыть.

За что, думаю, такой удар судьбы? А дня через два смотрю: так нашел же, нашел работу! Хорошую работу в приличном месте. А «Литературная газета» — антисемитская. Ну и… А ты говоришь, материя не определяет сознание.

Но ведь если она его так определяет, причём у людей лучших, чем я, более искушенных, умных, подстриженных, что прикажешь тогда мне, мальчику из провинции, думать о революционных событиях в России?.. С таким-то опытом?

Вот сейчас совесть подсказывает — надо думать про пусь. Хоть что-нибудь. (Чем больше про что-нибудь думаешь, тем больше в нем становится смысла.) Лучше всего — с использованием словосочетаний «точка невозврата» и «не отмоются».

«Ситуация в России прошла точку невозврата, путиногнидоиды не отмоются, очередная яркая победа оппозиционных сил».

Но как не тужу из себя эту мысль, не вижу в ней психологической правоты. Вчера ещё казалось, что места живого на карте нет, откуда бы не доносился голос чьей-нибудь совести, где люди не брались за руки и их союз не был бы прекрасен. А сегодня вышел на улицу… И сразу вспомнились слова покойного Пригова: «Пока пишу, вроде всё нормально, а как поднимешь голову от листа, такая тоска накатывает…»

Вот именно. Тоска. Хоть бы одна приличная рожа в майке «Стыдно быть русским»! Хоть бы какой взгляд, намек!.. Сытое, довольное быдло — по рожам видно, что не слышали ни про каких пусь.

По сообщению радио Бизнес-FM, какое-то гнидоидное агентство провело соцопрос и выяснило, что ходом суда над пусями интересуется около одного процента населения. Около одного! Там Мадонна задницу на перевязки рвет, а здесь — около одного. Ну пусть соврали, преуменьшили. Раза в два, в три?.. В пять?

И что особенно страшно. Все-таки пока интернет — это «автономная свободная зона», где царят здравый смысл и жизнь по совести. Но скоро, Серёж, этот дом перестанет быть нам родным. Ширится территория тьмы. Почитай комментарии к материалам про пусь на каком-нибудь лайф-ньюс, волосы станут дыбом! Но это даже не полбеды. Самое страшное — они прокрадываются в facebook.

Я на выходных провел эксперимент. Всей душой переживая за девочек, сидел строчил про них глумливые статусы. Плакал, зубы сцепил, но строчил — эксперимент же! А у меня талант, ты знаешь какой, если надо кого грязью облить. И знаешь, что получилось? Человек двадцать меня зафрендило за эти три дня. (Обычно — один-два в неделю.) И что же это за люди?

У Дмитрия Быкова, которого я наряду с Сергеем Шаргуновым и Захаром Прилепиным считаю самым выдающимся российским писателем второй половины нулевых годов, в романе «Орфография» такое начало: «Всё началось с того, что в городе появились желтые». По-моему, это самое страшное начало романа в мировой литературе. Кто такие? Чего хотят? Почему желтые? А… Это начало Конца.

Вот и эти мои новые френды. С виду они как мы — литераторы, художники, бизнесмены, журналисты… Но они НЕ такие. Художники какие-нибудь, блин, иконописцы. Литераторы — «государственники» (так прямо и пишут, прикинь?). Журналисты — из каких-то мухосранских изданий. Раньше их тут не было, и мы думали, что их нет совсем. А они же просто долго приглядывались к мелким буковкам, к кнопочкам принюхивались… Пригляделись. И полезли. Голос этих мразей пока слаб и тонок, но я нас поздравляю — они есть.

Сперва нам придется закрывать за собой дверь собственной уборной. Потом — пшикать в ней освежителем воздуха. Потом в эту уборную выстроится очередь. Потом они обоссут стульчак, набросают в унитаз окурков, в биде заквасят капусту или разведут костер… И где мы тогда будем срать, например…

Где будут материализовываться и проходить проверку опытом наши убеждения?..

Ох, как стыдно быть русским… Одно радует — недолго осталось. Скоро кончится сезон отпусков, мы возьмемся за руки, Свет вылетит из наших сердец, и всей этой хне наступит шиздец, а мы вернёмся к породившему нас Свету.

Станем бабочкой.