Собачья жизнь и кошачья смерть

Времена, как известно, не выбирают. В них живут и умирают. Можно поменять ПМЖ. Или пол. Скальпель хирурга отхватит лишнее, но главного не заденет. Следующее поколение может и приживется на новом месте. А сам, сколько пуповину не грызи, останешься постылым выблядком неласковой мамы — России.

«Русские иностранцы», конечно, хорохорятся. А глаза грустные. Как у собаки. Кошка мудрее — держится места, а не хозяина. И всегда падает на лапы, как ее не кинь. Глаза у кошки хитрые, иногда злые. Но никогда не грустные. Собаки брешут, кошка — мурлычет или шипит. Собак науськивают, кошку шпыняют. Собаки бомжуют ватагами, кошка — гуляет сама по себе. Собаке — собачья смерть. И жизнь. Кошка живет девять раз. И ни разу не по-собачьи.

В России надо быть кошкой. И жить долго, чтобы ничего не пропустить. Особенно сейчас, когда приходится выбирать между строгим ошейником и живодерней. Вернее, выбирать уже не приходится. Только жить и умирать.

Выбор — штука мучительная. Какой клатч подходит к этим туфлям? Какие губы к этим бровям? «Калифорнию» или Унаги-Маки? Вилкой или палочками? Сверху или «по-собачьи»? В любом случае получится «по-собачьи», как ни крути. И раньше так было. Но теперь это видно. И от этого становится стыдно.

Самый надежный способ побороть стыд: снять трусы и вывалить упругий хвост. А из мокрой пасти — розовую ленту языка. И зайтись в лае, натягивая цепь как тетиву. Чтобы хозяин видел усердие. А про себя бубнить спасительную мантру: «Жизнь удалась. Жизнь удалась. Жизнь удалась». Собачья жизнь…

Смешно слушать фальцеты, дисканты и тенорки сопливых щенков и недопесков, задирающих лапки на Аркадия Мамонтова и Михаила Леонтьева. Дураки вы, а не они! Они мудрецы, познавшие горькую истину «Если выпало собакою родиться, надо быть ротвейлером-призером». И эта истина сделала их свободными. Ведь для сторожевого пса цепь — украшение. Он носит ее с гордостью. Тем более, когда на цепуре болтается увесистый «гимнаст» из благородного металла. А «свобода» тявкающих на них шавок измеряется длиной поводка. И длина эта неуклонно сокращается.

Собачья жизнь устроена просто: если надел поводок, бегай так, чтобы он не натягивался. Еще лучше — в будке сиди. А поведут на живодерню — не рыпайся, думай о хорошем. Суетливые болонки с белыми бантиками на шеях разумную собаку нервируют. Потому что рвутся с ошейника, который сами на себя надели. Причем не один, а сразу несколько. Мало им мэрской бумажки, от которой за версту разит псиной, они придумали оргкомитеты, координационные советы и прочие собачьи радости. И потому, когда дура-болонка скулит, угодив в лапы к живодерам, видавшая виды жучка из будки-хрущевки зевает и переваливается на другой бок.

В России надо быть кошкой! И жить девять раз.

Вроде бы, все — то же самое. «Тот же лес, тот же воздух и та же вода». Декорации те же, но совсем другое представление! Во-первых, в нем нет хозяина. В месте, которое кошка изволила считать своим, ходит какой-то организм в тапочках: кладет в миску корм, меняет гранулы в лотке. Можно воспользоваться его коленями, как кроватью, если батарея надоела. Можно позволить себя погладить. И вернуться на батарею, если ласки не в кайф. Кошка этому организму ничем не обязана. Ему только кажется, что он ее хозяин.

И на улице все то же самое. Кошке принадлежит все, что она считает своим. Гуляет кошка строго сама по себе. Кошки могут сойтись там, где сытно и тепло. Но это никого ни к чему не обязывает. Случайные попутчики. И только.

Собачья жизнь вызывает у кошки брезгливое недоумение. Перекошенная слюнявая пасть, конечно, может заставить ее выпустить когти или влезть на дерево. Но это — инстинкт. Дают — бери, бьют — беги. Пусть собака рефлексирует: «За что дали? За что ударили?» Для кошки всякое даяние благо и всяк дар совершен свыше есть. А бьют — потому что мир во зле лежит, а всяк человек — ложь. Это для собаки человек — хозяин. Если мало кормит и часто бьет — собака грустит и мечтает о хозяине добром. А чаще о том, чтобы прежний хозяин ее больше кормил и меньше бил. Потому что новый хозяин может оказаться еще злее. Или того хуже — сдаст на живодерню. К этому все-таки привыкла. Будочка, конечно, тесновата, цепь коротковата, на костях мяса — с гулькин нос. Но жить, в общем-то, можно. Главное, чужих облаивать и кошек гонять. И как-нибудь проживем…

Кошка сканирует вялое шевеление собачьих мозгов, и ржет, как лошадь. Еще смешнее нервные болонки, у которых вместо мозга белый бантик. Для кошки белый бантик — игрушка. И сторожевой пес — игрушка, удобный объект для троллинга. А хозяин его — просто дурак. Кто ж сосиски на столе оставляет, когда форточка открыта?!

Конечно, кошку можно затравить специально обученными собаками. Можно переехать ее на Ладе «Калине». Можно сделать из нее «белку на рабочий кредит». Шариковы для этого найдутся. Одно невозможно — назвать кошкину смерть «собачьей». Кошке, которая никогда не жила собачьей жизнью, умирать легко. В конце концов, у нее в запасе еще восемь жизней.

Фото: Дмитрий Лебедев/Коммерсантъ