«Марш миллионов», состоявшийся в минувшую субботу, в сравнении с прошлогодними митингами протеста собрал в первопрестольной заметно меньше народу, который к тому же разошелся по домам быстрей, чем в холодном декабре. Прокремлевские комментаторы полны сарказма и полагают, что протест выдыхается. Дмитрий Киселев из «Вестей недели» предлагает открыть в Москве «Уголок миллионов», где смог бы выступить с речью каждый недовольный — дескать, и достопримечательность новая, и проспекты перекрывать не нужно. Недовольные, напротив, уверены, что «осенние протесты еще не вошли в силу», или, согласно выступлению Навального на проспекте Сахарова: «Нас все больше и больше… ну, по крайней мере, не меньше!».
Дело, разумеется, не в самой арифметике протеста, хотя она решает многое. И дело не в арифметике столичного протеста: в конце концов, 50 тысяч — тоже солидно. Но то, как выглядел «Марш миллионов» в провинции, точно не способствовало укреплению оппозиционных настроений в масштабах страны.
В провинции широкомасштабный (условно говоря, многотысячный) протест закончился, толком не начавшись. И, полагаю, главная тому причина — абсолютное непонимание московской протестной верхушкой настроений и чаяний обычных российских обывателей, которые выходили на митинги в декабре и готовы были выходить снова, но теперь стремительно утрачивают веру в результативность уличных акций, глядя на то, как протест чем дальше, тем определенней становится уделом узкого круга продвинутых столичных штучек, превращается в способ жизни не по лжи для креативного класса и примкнувших к нему субкультур.
В декабре в полуторамиллионном Ростове-на-Дону митинг «За честные выборы», который на самом деле был встречей депутата от КПРФ Бессонова с избирателями, и к которому коммунисты великодушно позволили примкнуть остальным недовольным, собрал в общей сложности тысячи полторы. Для индифферентного Ростова — цифра огромная. Годом ранее «Русский марш», прошедший после убийства студента Максима Сычева его кавказским однокурсником, собрал народу примерно в два раза больше. Декабрьский митинг на Театральной площади в Ростове состоялся с нескрываемой оглядкой на Москву и собирался наспех: призывы активистов «выйти и заявить о своем несогласии с подтасовками на выборах» появились через несколько дней после того, как о согласованном митинге было заявлено в Москве.
Помню свое самое острое впечатление: явившиеся на краснознаменный митинг «белоленточники» выглядели растерянными. Картинка, сложившаяся в Фейсбуке, болезненно разошлась с реальностью: ораторы произносили череду банальностей, знамена пугали профилями Ленина-Сталина. И овчарки. И автозаки по периметру. В общем, на чужом пиру с похмелья. Впрочем, люди хотя бы увидели, что они не одиноки: «Мы не фрики! Нас мало, но мы есть!». Люди бодрились. Некоторые под выкрики ораторов тихонько делились своим опытом противостояния с системой, обсуждали перспективы развития ситуации.
Прошло совсем немного времени, и из обывателей, выходивших на Театральную площадь, на «Марш миллионов» не вышел никто. Официальная версия ростовских оппозиционеров, объясняющая, почему не было марша: администрация Ростова дважды отказала заявителям митинга и шествия пересмотреть время проведения акций с 8 утра на более позднее, и оргкомитет принял решение провести на центральных улицах города серию одиночных пикетов.
Ростовский «Марш миллионов» сократился до пикетов примерно двух десятков человек, оппозиционеров со стажем, часть которых вышла в качестве свидетелей неминуемых задержаний. Задержали четверых, в том числе одного случайного прохожего 74 лет, которого полицейский попросил подержать плакат пикетчика.
— Вот видите, — сказал полицейский Елене Белан, как только прохожий взял в руки ее плакат. — Вас двое. А это уже не одиночный пикет, это митинг.
Сам задержанный прохожий, категорически отказавшийся представиться и всюду фигурирующий как «гость города», проявил неслыханную выдержку, приняв свой арест безропотно и, первым получив судебное определение, живо ретировался из зала суда.
Когда полицейские вели в участок другую задержанную, Валентину Толмачеву, прохожие — уж я не знаю, насколько они были случайными — выкрикивали: «Правильно, так им и надо, смутьянам проклятым!».
И это всё. Весь «Марш миллионов» по-ростовски. Даже левый активист Владислав Рязанцев, призывавший в Фейсбуке «выходить с пикетами и приводить друзей», предпочел в этот день оказаться на проспекте Сахарова.
Ну да, политика куется в столицах. Москва в этом смысле ничем не отличается от Парижа или Каира. Но насколько же Россия — хотя бы вследствие размеров и рассредоточенности населения — отличается от Франции и Египта. Насколько сложнее распространять завоевания столичных реформ и революций в стране, размахнувшейся на два континента. В последний раз, когда все решилось исключительно в пределах Москвы — когда танки расстреляли неправильный парламент, подтвердив, что СССР таки умер, и мы совершенно свободны — свобода в стране безучастных наблюдателей обернулась анархией, а гражданственная риторика насмерть перепугала те далеко не метафорические миллионы, которых обворовали и поимели под лозунги о свободе и демократии.
Уверен, сегодня провинция, потянувшаяся было к протестному движению после топорно проведенных «Выборов-2011», вернулась в режим ожидания неспроста. Не потому, что провинция заселена апатичными, травмированными ельцинским лихолетьем людьми. Главное — этих людей и не ждали на революционных площадях.
Все настолько увлечены столичным протестом, что остальной страны как будто и не существует. Часто ли т.н. оппозиционные СМИ, ведущие красочную летопись антипутинского сопротивления на Болотной и Сахарова, представляют нам отчеты о протестных событиях в российской провинции, хотя бы в городах-миллионниках? Где можно прочитать о том, как выглядят митинги в регионах? О гражданских и партийных активистах, проживающих далеко от памятника Абаю, о том, кого и на сколько сажают здесь. Как будто нет Хабаровска и Новосибирска, Саратова и Архангельска, Казани и Ростова-на-Дону.
Выборы в Координационный совет оппозиции, из манифестов которого ясно пока только одно: оппозиционерам необходимо разобраться, кому и как ходить на сцену, — и другая акция с названием, не соответствующим фактическому масштабу, «Белый поток», — все это лишь робкие свидетельства того, что в оппозиционных кругах понимают: без вовлечения провинциальной России в противостояние с системой дело с мертвой точки не сдвинется. Но назвать это даже началом процесса язык не поворачивается: уж слишком туманны перспективы и жизнеспособность КС, а «Белый поток» вылился, по сути, в экспедицию «Открой для себя Россию» для Удальцова и Шнейдера. Что они там открыли — поживем-увидим. Размежевание протеста и обывателя, убеждение обывателя в том, что он здесь лишний — успело зайти намного дальше одиночных объединяющих потуг.
Я уже высказывался о том, насколько неосмотрительной, на мой взгляд, и провальной для экспансии оппозиционных настроений в обществе была безоглядная поддержка Pussy Riot, в священном запале которой из отвязной панк-троицы сварганили икону оппозиционного движения. В числе тех, кого пламенные борцы за наше общее будущее без Путина и державного ворья не досчитались на «Марше миллионов» — наверняка немало тех, кто отказался распознать в танцах на алтаре нечто мудрое и символичное.
Вот еще хочу спросить… только поймите меня правильно, дамы и господа… Зачем геям и лесбиянкам ходить на оппозиционные митинги под собственными знаменами? И целоваться на камеры взасос, и выкрикивать: «Геи и лесбиянки против Путина»… Почему нельзя протестовать, оставив в стороне свои сексуальные пристрастия? Исключительно в качестве граждан? Разве это не дискредитирует прежде всего само ЛГБТ-движение, выставляя его участников как недалеких, зацикленных на сексуальной тематике людей? А то, что целующиеся дяденьки в рядах оппозиционных колонн отсекли еще одну порцию потенциальных участников маршей и гуляний — это к бабке не ходи. Может, сначала все-таки честные выборы и жизненно важные реформы, а уж потом — воспитание терпимости к меньшинствам?
Точек отторжения много, движение навстречу не началось.
Вот почему бы, к примеру, столичным звездам протеста не начать туры по стране? Пока, помимо участников «Белого потока», в интересе к остальной России замечены только Лазарева и Шац. Приезжайте, милые, покажитесь, дайте услышать из первых уст — какой план действий, за что боремся, как будем лечиться от коррупции и застоя. Послушайте нас, может, что полезное узнаете. Может, и мы оторвемся насовсем от диванов — и миллионы перестанут быть метафорой.
На самом деле, провинция просыпается. Сегодня и здесь народились — доросли и окрепли — граждане, готовые не только ходить на митинги, где призывают сменить прогнивший режим и посадить державных воришек, но и деятельно способствовать достижению этих целей. Многие из них участвовали в качестве наблюдателей на думских и президентских выборах. Я знаю молодого человека, который за собственные деньги нанял грузчиков, чтобы перенести сейф с бюллетенями в безопасное место — дабы избежать их подмены. Знаю хрупкую девушку, которую полицейские, призванные на защиту избирательного рейтинга «Единой России», не смогли выдворить из участка — и на этом участке процент проголосовавших за Едро оказался одним из самых низких по городу.
Здесь есть на кого положиться. Провинциальные сторонники оппозиции, разумеется, уступают столичному авангарду в раскованности и не разделяют каких-то продвинутых с их точки зрения акций. И — да, их сравнительно мало. Но к реальному делу, как только оно будет предложено, эти немногие вполне готовы — и вожаки протеста совершенно необоснованно делают ставку на столичный креативный класс, игнорируя или забывая страну за МКАДом. Креативные походят на митинги, посоревнуются в остроумных лозунгах, но на этом все, похоже, и закончится. И, если на этом закончится в Москве, провинция замрет еще на четверть века. Пока не подрастут те, кому даже родители не будут рассказывать о девяностых, когда москвичи вот так же походили на митинги — а потом страны не стало.
Фото: Константин Рубахин