Как паковали «Макулатуру»

Девушка-мент держала за плечо, а моя девушка звонила на мобильник. Я принял звонок.

— Ты где есть? Куда делся?

— Прости. Меня тут мусора принимают, — ответил я нерешительно, как будто пробуя это существительное. С одной стороны, я прекрасно понимал, что в данной ситуации не стоит так их называть, но, с другой — мы с моей девушкой никогда не называем полицейских иначе. У нас есть игра, которая не вмещается в хронотоп описываемого дня, и нарушать правила этой игры я не был намерен.

И это их обидело: девушку-мента и парня-мента. Пока моя девушка вышла из поезда метро, стоявшего на Щелковской перед отправкой, и подошла к пункту милиции, меня уже закрыли в обезьянник.

— Какая еще в … ориентировка? Покажите мне ее! — орал я.

Моя девушка спросила, когда меня отпустят. Они сказали, что будут дожидаться главного. Тогда моя девушка отперла дверь и подсела ко мне в обезьянник. Нас закрыли.

— Я опаздываю, — сказал я, — вы испытываете мое терпение.

— Почему вы так себя ведете? Я показала удостоверение. Но вы нам нахамили, — сказала девушка-мент. Я ответил, что мое дело — как говорить по телефону со своей девушкой, а лично им я не хамил. Парень-мент смотрел на меня печальными глазами. Папа так смотрел, когда в подростковом возрасте я приходил домой пьяным, а у Буковски это называлось «взгляд человека, страдающего запором».

— Зачем ты так нас назвал? — сказал парень-мент устало.

Я в грубых выражениях предложил не «тыкать» мне, а он сказал, что мне придется извиниться. Пока я не извинюсь, мне отсюда не выйти. Мы поиграли в гляделки. Я предложил ему пойти ловить преступников, он просил не учить его работать. Я предложил не использовать служебное положение для разрешения частного спора. Может, лучше решить это посредством кулачного боя? Парень-мент сказал, что готов снять форму. Оставалось 50 минут до концерта. То есть я действительно опаздывал, но не мог же я извиниться за то, с чем не был согласен. Во всяком случае, пока меня никто не пытал.

Мои родители (как и я теперь) были интеллигентами в плохом смысле слова. Первый милиционер избил меня на хоккейном матче в родном Кемерове, когда мне не было пятнадцати; и я попросил папу сходить со мной на судмедэкспертизу. Папа ответил, что есть у него одно правило — никогда не связываться с милицией. Раз связался — и жизнь загублена. Я не поверил папе. Если смотреть в таком ракурсе, рифмуя прошлое с настоящим, мой мелкий спор с этим ментом и милицией (ныне полицией) вообще вырастал в целую главу поэмы моей жизни. Но, конечно, никакого кулачного боя не могло состояться, это было лишь словами. Мент не был готов снять форму. Я тоже не был… «Кто не дрался с ментом, тот не жил», — сказал один мой друг, но я пока не был готов стать борцом, я был рабом и знал свой удел — мечтать о свободе.

Главный, наконец, пришел. У него не было оригинального мнения, выслушав парня-мента, он сказал, что меня отпустят, как только я извинюсь.

— Мне не за что извиняться, кроме того, что я матерился при девушке. Но это никак не относится к моему задержанию.

Обезьянник открыли и нас выпустили. Я победно махнул (сейчас я понимаю, что это уже было безвкусицей с моей стороны) на прощание парню-менту. Он проиграл и был уязвлен, тогда как остальным было плевать, по большому счету. Обыскать меня забыли. Мы с моей девушкой поехали в сад имени Баумана на фестиваль «МегаВеганФест», где должен был состояться концерт группы «Макулатура».

— Простите за задержку, — сказал я, оказавшись на сцене с микрофоном, — просто меня приняли мусора на Щелковской.

Главное — теги «путин, мусора, рашка, федералы», — досыпать их в каждый трек и между, и успех гарантирован. Но я наступал второй раз за день на одни и те же грабли. Впервые мы выступали на открытой площадке, и охраняющие сад полицейские стали группироваться вокруг сцены. Мы тем временем исполняли композицию «Милиционер будущего», в которой фигурировал Путин. У припева этой песни есть несколько вариантов, и, поскольку мы с Костей не обговорили заранее, какой читаем, я читал:

«эй ты трутень запомни путин крутень

на указательном пальце земной шар крутит

даже бог не знает ответа на вопрос

когда слезет с трона этот …"

А Костя, перебивая меня, читал более мягкое:

«…у меня никогда не вставал вопрос

за кого голосовать — единорос".

После первого трека на сцену поднялся организатор и попросил не материться. Дескать, полиция дает нам первое и последнее предупреждение: завязать с нецензурной бранью. Я не знаю, мне вообще никогда не казалось, что в наших текстах есть нецензурная брань, для меня это такие же слова, как и все остальные. К тому же я был в каком-то странном состоянии после задержания на Щелковской, в таком лучше бы пробежать несколько кругов по стадиону, чем читать рэп перед аудиторией. Поэтому меня больше волновало, как читать и не сбиваться, чем как не оскорбить полицейских. На четвертом треке на сцену вышел большой человек в форме — майор Брежнев — и забрал у нас микрофоны.

Под крики «позор, позор, позор» и «Макулатура, Макулатура, Макулатура», Брежнев повез нас в ОВД Бауманское. Мне в голову приходили страшные истории, пытки, центр «Э», тысячи невиновных. Несколько дней назад я попросил свою девушку надеть пакет мне на голову. Она застегнула мои руки за спиной сиреневыми наручниками из секс-шопа, и мы начали тренировку. Один пакет я прокусывал за две-три секунды. На два пакета уходило от трех до восьми секунд. Четыре пакета прокусить не получилось — я стал мычать и мотать головой, чтобы моя девушка освободила меня. В ментовском арсенале, я слышал, еще в ходу удары по яйцам. От этих мыслей становилось по-настоящему тоскливо.

Нас оформляли несколько ментов. Тут же вертелся какой-то мутный тип из тех, которые постоянно ошиваются в переходах. Он зачем-то попытался выяснить наше отношение к «Пусси Шмусси» и успел выцыганить у Кости поездку на метро. Сказал, что он человек православный, и за такое два года — слишком мало. Потом менты прогнали этого мутного типа и занялись бюрократией.

Первый — Брежнев, который принял упоминание Путина за личное оскорбление. Его позиция:

— Про Путина петь нельзя. Я вас закрою на 15 суток.

Я пытался объяснить, что для меня Путин — такой же бренд, как «Кока-кола», только без истории и культуры, что никакой политики нет в моих стихах, есть только сухой отчет о прожитых днях. Но для Брежнева и это показалось оскорбительным. И «Путин — Кока-кола» для него не катило. Брежневу было лет 45, интересно, как давно он был милиционером? Интересно, смог бы я работать в милиции, и что бы я чувствовал, услышав слово «мусор»? Мне доводилось работать на разных работах, и, по большому счету, я почти готов понять, как человек может проснуться в форме. Ведь профессия — это всего лишь платье, или нечто большее?

Позиция второго, крепкого толстоватого мужика (слишком мягкого, как мне показалось, для мента):

— Вы как детонатор. Если бы вас не задержали, публика бы пошла громить дома и машины.

И третий, интеллигентный, наш с Костей ровесник, похожий на молодого Уэльбека:

— Ну зачем было материться в парке? И зачем было нагло говорить слово «мусора», глядя прямо мне в глаза? Зачем вы это говорили?

Я вообще не помнил его глаз, и Уэльбек докидывал мне баллов протеста. Льстил моей решительности.

Мы несколько раз все рассказали, обмусолили, написали несколько бумаг. Суд должен был состояться на следующий день, и прогноз был такой: либо штраф, либо 15 суток. Уэльбек был уверен, дело закончится штрафом 500 или 1000 рублей. Но майор Брежнев грозился уголовным делом. Это он настоял, чтобы мы заночевали в отделении. И когда нас закрыли, и стало ясно, что домой сегодня не попасть, я успокоился. Заплатим штраф, ничего страшного. Дадут 15 суток — и это нормально. Сочиним какую-нибудь шнягу на эту тему, как Нойз МЦ, станем мучениками. Я наконец-то прочитаю «Бесов»…

Костя уснул на спальном мешке, переданном нам кем-то из слушателей и журналистов, которые паслись возле ОВД Басманное. И, пока не появились ночные психи — пьяные завсегдатаи обезьянников, я смотрел в окошко через решетку на московскую ночь, размышляя о том, что такое «поэт в России» и сравнивая кемеровских, петербургских и московских ментов. Судя по моему опыту, первые просто избивают всех, кто подвернется под руки, вторые только и пытаются вытянуть «чаевые», а третьи пекутся исключительно о своем имени и чести. А за окном ждало будущее, в котором BBC берет у меня интервью, Костя идет на круглый стол журнала «Афиша», мы вместе — на прямой эфир телеканала «Дождь». Какая-то чепуха в блогах, искажение фактов и прочие «новости» — мыльные пузыри. Но первые плоды такого пиара я соберу только в следующем месяце, когда надумаю сменить работу. Меня не возьмут даже в «Benetton» кладовщиком, потому что на территории нашей страны службы безопасности любой крупной компании почему-то имеют свободный доступ к ментовским базам данных. Введя мою фамилию, они получат «хулиганство, август 2012». И придется идти работать на какой-то склад без оформления за 130 рублей в час…

Так что, как герой фильма «Человек, которого не было», извиняюсь за свою многословность, которой, возможно не заслужила эта история, но «журнал платит за мои слова».