Раздвоение

Любимая моя бабушка, когда раз в год ей повышали пенсию — рублей на тридцать или даже сорок — очень радовалась. Смотрела новости с восторгом, и, увидев второго президента РФ, который тогда еще не успел стать четвертым, говорила: «Спасибо, Володенька».

Бабушка в последние годы болела тяжело, о происходящем за пределами квартиры представления имела смутные. Сорок рублей казались ей грандиозной суммой. Она ведь мерила все воспоминаниями молодости.

Ей просто повезло. Ей и не надо было знать, что это теперь такое — сорок рублей.

Потом бабушка умерла, а Володенька остался. Или вернулся, это как посмотреть. Теперь я слежу за новостями вместо бабушки, пока без восторга, хотя кто знает, как оно все повернется, и появляется у меня подозрение, что Володенька тоже начал верить, будто очередной незначащей подачкой по-настоящему благодетельствует подданных.

Впрочем, «Володенька» здесь, извините, имя нарицательное. Способ обозначить предел карьерных мечтаний российского бюрократа. В какой-то момент ведь все они переселяются в удивительную страну, воспетую официальной пропагандой. Перестают замечать разницу между словом и вещью.

То есть они там настоящие поэты в каком-то смысле, получается.

Вот, например, не в новостях, а у Познера я вижу чиновную даму. Дама много и напористо рассказывает о своей кристальной честности. Хотя заслуженный журналист ее даже и не спрашивает про честность. У дамы — сын-миллиардер, юный, но невообразимо талантливый, и не ей бы на честность напирать, когда есть возможность воздержаться, но она напирает.

Я думаю — потому что верит. Верит в свою честность и не видит связи между собственным служебным положением и благосостоянием отпрыска. Она живет в стране, где чиновники — ее, по крайней мере, уровня, честны, а людям предприимчивым открыты все пути, и коррупционные схемы вкупе с непотизмом тут совершенно ни при чем.

Они все там, в этой стране, в определенный какой-то момент начинают жить. Те, кто снизу ползут по крутым ступеням к государственному процветанию, помнят, конечно, про каждую взятку, про каждый подлог, и спят по ночам плохо. Но определенный рубеж перейдя, начинают верить. Сначала — в собственную неуязвимость, а потом и в честность. В праведность. В таланты управленческие. В безошибочность действий.

И оказываются внутри той волшебной страны, которая существует, вроде бы, только в новостных программах метровых телеканалов.

Они борются с коррупцией, не задумываясь, откуда у них и у родственников их до десятого колена берутся виллы, яхты и джипы. Одновременно обеспечивают незамысловатыми способами заранее заданный процент на выборах и рассуждают о демократии. И так далее.

Это может казаться примитивной трехчастной схемой. С одной стороны, власть позволяет обогащаться, не оглядываясь на законы. С другой — необходима все-таки маскировка, демократические выборы, борьба с коррупцией какая-нибудь, показательные порки для особо зарвавшихся, бравурные новости из телевизора. Ну и с третьей, если остается время — немного работы, так сказать, по специальности. Они ведь работают, все-таки: страна не рухнула и в окончательную тьму не погрузилась. Трепыхается как-то.

Но внутри, похоже, если сверху смотреть, все уже не так. То, что нам кажется маскировкой, для них — реальность. Они в это верят. На самом деле. Схема выворачивается наизнанку: они пашут как рабы на устаревших гребных судах, страна цветет на зависть соседям, пахоте этой благодаря, а блага… Ну, что блага. Естественная плата за заслуги перед отечеством. Самозарождаются как-то. Как черви в пыли, если верить Аристотелю.

И чем крепче их вера, тем слабее наша надежда. Надежда на то, что здесь возможны перемены без потрясений. Потому что в их поэтической схеме, где нет проблем, хотя есть, конечно, отдельные недостатки — РФ, все-таки, не рай — не остается места для диалога о переменах. Кто в такой прекрасной стране может вообще перемен желать? Есть только один ответ: враг внутренний, за спиной которого — враги внешние. Наймит, так сказать, иностранного капитала.

Нормальный-то человек, патриотически мыслящий, понятно, ничего здесь, кроме восторга, испытывать не может.

И вот сейчас, когда они реанимируют соответствующую лексику и, что хуже, конечно, соответствующий инструментарий, — нам это кажется еще одним способом вранья. Но в их-то мире это единственно возможный способ защиты.

На неделе много шутили и/или сокрушались про какой-то там инсульт. А по мне, так раздвоение личности в масштабах государства, превратившееся в норму, — куда как более неприятная болезнь.