Понятия о прощении

Телеинтервью с «Солдатом» (в обычной жизни — Алексеем Шерстобитовым) семь лет назад буквально взорвало эфир. Эпизоды из жизни «медведковской» преступной группировки, и обстоятельства убийств, рассказанные Шерстобитовым на камеру, подробно описаны в его книге, вышедшей спустя годы тюремного заключения. Авторское название книги — «Анабасис к покаянию». Волей издательства ее переименовали в «Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера». На мой взгляд, и первое, и второе название только вместе отражают суть книги Солдата. С одной стороны — история духовного восхождения раскаявшегося «разбойника», с другой — динамичный экшн о бандитской жизни. Зачем бывший «профессиональный убийца» решил написать о своей жизни и почему это стоит прочесть, сам «Солдат» рассказал в откровенном интервью «Свободной прессе».

«СП»: — Алексей, расскажите, почему вы решили написать книгу?

— Я не нашел ни одной причины этого не делать. Конечно, многим людям есть что сказать, особенно к концу жизни, и я не желаю себя выделять среди других, но очевидно, что мой опыт в некотором смысле бесценен.

«СП»: — Чем именно?

— Прежде всего, видением границы между действием законным и противозаконным. Уверен, что большинство людей об этой черте и не задумывалось. Потому я и посчитал необходимым рассказать, как это было в моей судьбе, чтобы прочитавший мог хотя бы задуматься — а где же он сам?

Вообще, рабочее название — «Анабасис к покаянию», но не все от нас зависит… Так вот, покаяние в православной традиции — это не только признание, раскаяние, сожаление, но и жгучее желание от всего перечисленного совершить обратное содеянному. По себе знаю — лишь в этом случае приходит облегчение. Это тяжелейший путь, начавшийся для меня задолго до «явки с повинной», продолжавшийся во время ее, с четким пониманием, куда я себя веду этими показаниями.

«СП»: — Вы понимаете, что многие, читая книгу, даже читая это интервью (я буду выражаться прямо), скажут: «Зачем этот убийца учит нас жить, какое он имеет право?». Что бы вы могли на это ответить?

— Упреки и плевки, которые наверняка последуют, я почту за честь, как воздаяние за все, что сделал. Начиная это дело, я положился, как говорят — на случай, сейчас же скажу — на волю Божию, я понимаю, что должен ответить за все, что сделал, а как — пусть решает Он! Анастасия, вы теперь знаете, уже прочитав книгу, что там нет наставление и поучений, хотя некоторые люди и сагу «Крестный отец» воспринимают как учебное пособие. Для думающего, раскрытая перед ним душа чужого человека всегда — письмена, приоткрывающие дорогу к спасению.

«СП»: — То есть ваша книга носит нравоучительный характер?

— Я ничего не прошу и ни на чем не настаиваю, но предупреждаю, что ждет каждого на этом пути, с чем он может столкнуться, что придется преодолеть, чего лишиться в конечном итоге лишь для одного — гибели своей души. Ну а если кто-то воспримет это иначе, прошу меня простить — значит, я не смог сделать то, что должен.

«СП»: — С чего для вас началось покаяние, с тюремной исповеди?

— Исповедь в церкви пенитенциарного учреждения протоиерею Александру была третьей или четвертой ступенью в покаянии, после показаний и выступлений в суде, перед коллегией присяжных, родственниками погибших от моей руки и другими представителями общества. Это происходило в течение семи месяцев, пока шли два суда. Не думайте, что это просто, тем более в ожидании пожизненного заключения. Но и после исповеди меня гнетет прошлое. И это еще одна из причин необходимости продолжения покаяния. Ну и потом, я бы очень хотел, чтобы об отце моих детей, бросившем тень на своих чад, говорили не только как о «ликвидаторе», но и как о человеке, нашедшем в себе силы ради них переступить через себя.

Также в «Ликвидаторе» я хочу показать, что парни, о которых идет речь в этой книге, не супермены и не дауны. Да и вообще, ничем от обычных людей не отличаются. И именно на своем и на их примерах я подробно показываю, как происходит, если хотите, превращение юноши в участника ОПГ. В человеке резко ничего не меняется, перестройка происходит постепенно, но жизнь, как правило, возвращает через годы все на прежние места, определяя положение, в котором эти люди «проснулись», как безвыходное, оставляя оскомину испепеленной судьбы.

Чуть не забыл — книга ведь еще и не только о преступниках и преступлениях, но и о тех, кто с этим борется и расследует, причем «не за страх, но за советь»: И.А. Рядовском, В.В. Ванине, А.И. Трушкине, Н.И.Воробьеве, судьбы которых тоже непросты, хоть и не так подсвечены, как наши, и часть из них, как и я когда-то, теперь тоже знает, что значит «не нужен государству».

«СП»: - Вам могут возразить, что подобные произведения, наоборот, приводят к романтизации «бандитской» жизни…

— Чтобы развеять весь романтизм и легендарность того времени, подчеркивая трагизм миллионов судеб, я хочу обратить внимание на тех, кто в этом участвовал, но не дожил до сегодняшнего дня, канув в реку забвения; чтобы об этом периоде помнили не как о времени передела собственности и якобы становления России, но как о гибели целого поколения молодых пассионариев, перебивших друг друга, при полном попущении, а может и помощи тех, кто за это никогда не ответит, но будет жить в достатке и сытости. Я хочу, чтобы человек, прочитав, смог охватить полностью эту трагедию, разглядев ее масштаб, а не просто вспоминал как название прошедшей и нашумевшей пьесы, даже не зная ее сюжета.

На тех почти девятистах страницах каждой буквой я хотел принести извинения за вину, которую искупить невозможно. Я хотел помянуть тех, кто мог бы быть осужден, как и я, равно как и избежать наказания, но не дожил. Судя по статистическим данным, эти войны, а это именно войны, унесли жизни более миллиона человек — им, молодым «людям в кожаных куртках», коммерсантам, бизнесменам, стражам порядка и случайно погибшим книга и посвящается…

«СП»: — Чему вас научила тюрьма?

— Тюрьма — милая дама, и, как роковая женщина, учит выживанию и терпению. Ну а если серьезно, то конечно, попав в тюрьму уже в зрелом возрасте, я начал учиться вере, воспринимая это как единственный путь к обретению смысла жизни. 2-го февраля минуло ровно семь лет со дня моего ареста. Забавно, этот день в Северной Америке празднуется как «День сурка». Ситуация, в которую попал герой одноименного фильма, многим напоминает саму тюрьму. Каждый день как предыдущий, но когда-то наступит и тот, который позволит выбраться из замкнутого круга. Здесь по-настоящему проявились и друзья, и родственники, и все остальное встало на свои места. Вообще, это хорошая школа для тех, кто действительно не желает тратить время попусту, так сказать, ускоренное обучение. Минуя теорию, сразу к практике. Как сказал в свое время князь Кропоткин: «Тюрьма — это университет для преступников за счет государства …».

«СП»: — Каким из-за тюремной решетки вам видится настоящее, то, что сейчас происходит в стране?

—  Произошло столько всего, но мы ничему не научились, ничего не поняли и не умеем, пристально разглядывая произошедшее, делать правильные выводы. Но плюсы всегда есть, ведь все уравновешено. Скажем, в моем случае каждый день приближает меня к смерти, но и каждый день приближает к свободе. Что из этого выберет человек, зависит только от него. Не буду оригинален, если скажу, что для меня важно не столько первое или второе, сколько сама польза, с которой проведен этот день. И к этому я прикладываю сумасшедшие усилия.

Из-за решетки всегда все видится более четко и ясно. Понятно, что и зачем делается, новости читаются между строк, есть возможность прослеживать события, автоматически подбивая статистику, что позволяет видеть причинно-следственные связи происходящего не так как их пытаются осветить СМИ, а несколько в другом, почти обнаженном и неприглядном виде. Такова современность, и, пожалуй, нет стран, где государство ведет себя иначе, чем наше, а для меня лично Россия - лучшее из всех отечеств и единственное возможное, жаль, что оно обо мне такого же сказать не может.

«СП»: — Убийство на войне и убийство по заказу, в чем разница?

— В первом случае это обязанность, совмещенная с необходимостью защиты своей жизни и своей семьи, находящейся в тылах или на далекой Родине. Враг только там, на противоположной стороне, а здесь — свои. Во втором же случае, отсутствие выбора и та же самая необходимость исходят от других людей, и по другим мотивам. Но и схожего много, особенно если воспринимать свою бригаду как воинское подразделение в смысле взаимозависимости между участниками. У бывших военных именно так и происходит.

С моей точки зрения я не был наемным убийцей, скорее, если хотите, штатным «ликвидатором». Я не брал заказы, но выполнял приказы, и заметьте — далеко не всегда, и часто не в том объеме, в котором требовали. У меня не было, пардон, таксы, но были обязанности и долги. И при этом минимум прав, как и у всех, кто кому-то подчинялся в нашем «профсоюзе».

"СП": — В СМИ вас называли «киллер номер один». Неужели у вас не было привилегий?

— Единственными моими «привилегиями» можно назвать в разы превосходящее ежемесячное денежное содержание и поручение особо сложных задач, где другие не справлялись, чему всегда сопутствовал сумасшедший риск. И постоянное осознание того, что когда-нибудь от такого, как я, обязательно избавятся.

Простых людей мне не приказывали убивать — мои принципы были известны, а если на этом и настаивали, то подобное никогда мною не исполнялось. Те, кого я убирал, так же, как и я противопоставили себя обществу и закону. И закон отгородился тогда от всего происходящего, предоставив разбираться нам самим, утопающим в лужах собственной крови, впрочем, иногда бросая на амбразуры беспредельного времени лучших своих сынов, как, скажем, следователь Одинцовской военной прокуратуры Юрий Керязь. Но время шло, и многое менялось, гидра пожрала саму себя и выродилась нечто новое, а лучше оно прежнего или нет, уж точно не мне судить. Мне отвечать за свое!

«СП»: — Обычно между «понять» и «оправдать» ставят знак равенства, вы же напротив все время противопоставляете эти понятия, почему?

— Совершенно справедливое замечание. Я глубоко уверен, исходя прежде всего из своего опыта, что иезуитская фраза «цель оправдывает средства» — ничто иное, как попытка оправдать, то, что оправдать невозможно. Оправдать можно невинно осужденного или беспричинно обвиненного, а такого как я можно, максимум, понять, и то с большой поправкой на милосердие, или даже, сильно покопавшись, принять вынужденность выбранного мною решения как единственного верного. Но и то лишь потому, что человек, пытаясь во всем разобраться, придет к выводу, что поступил бы так же. Здесь речь идет о выборе перед первым покушением, где на чашах весов, с одной стороны, была моя семья, а с другой — жизнь постороннего мне человека, тем более уже вставшего на криминальный путь.

Но как далеки друг от друга те, кто пострадал, и тот, кто сделал когда-то такой выбор! А гипотетические варианты не имеют права на жизнь, потому что мертвы. Я уже написал роман именно гипотетический и автобиографический — события в нем еще более ужасны, чем жизнь, но реальны настолько, что совсем не выходят за рамки происходившего тогда в действительности.

«СП»: — Вы жалеете о каких-то своих убийствах больше всего?

— Скорее не об убийствах, а о смертях, и именно о тех, которых не должно было быть. Ни женщины, ни дети, ни посторонние не должны страдать ни при каких условиях, и здесь каждый должен понять, о чем я говорю. Люди будут всегда убивать людей по разным причинам и мотивам. Это неизбежно. Но всегда лучше, когда делающий это профессионально человек имеет принципы и правила, хотя ответит в любом случае одинаково… и поделом!

В убийстве нет ничего хорошего, красивого или полезного, смерть всегда останется оборванной песней, и неважно, кто погибнет — жизнью может распоряжаться лишь ее начальник — Господь, любой попытавшийся сравняться с Ним уподобится «падшему ангелу» с пожизненной пропиской сами знаете где.

«СП»: — Вы пришли к вере в тюрьме?

— Прийти к вере — это громко сказано. Такой путь занимает всю жизнь, я же только в самом начале, еще только младенец, но изо всех сил тянущийся к своему Отцу. Сомнения, привыкшая верховодить гордыня, авторитарность и еще многое мешает, но очевидность, с которой я постоянно сталкиваюсь, укрепляет веру и не дает глубоко проваливаться в бурю страстей. А присутствие Провидения ощущается постоянно, и жаль, что не в православии воспитывали меня родители, хотя если и есть во мне что-то хорошее, то как раз благодаря воспитанию, многого можно было бы избежать, многого. Но «все возвращается на круги своя». Так что, хоть и сказал я о грядущем одиночестве, да только не бывает верующий человек один - тем и успокаиваюсь.

«СП»: — Сквозь «Ликвидатора» проходит линия ваших отношений с женой, а если верить официальным источникам, вы холосты, что из этого правда?

— И то, и другое — правда, просто человек предполагает, а Господь располагает. После моего ареста утекло много воды, и на сегодняшний день все наконец встало на свои места. Заботу об Ирине и дочери взял на себя любящий их человек, более достойный их во всех отношениях, нежели я. Он иностранец, довольно крупный бизнесмен и может обеспечить достойное существование в одной из развитых европейских стран. Наверное, так и должно быть, я ведь по-настоящему им ничего так дать и не сумел. И лучше уж их счастье, чем поделенные со мной беда и позор.

«СП»: — Чем вы хотели бы заниматься после освобождения?

—  Я так далеко не смотрю. Ведь я даже предположить не мог в свое время, что не буду служить, что стану убивать, получу такой срок, а, находясь в заключении, стану писать. У меня как-то вся жизнь проложена по одному проценту вероятности. Не знаю… Почему бы не продолжать писать, если будет пользоваться спросом написанное? Есть даже мысль сделать виртуальный «мемориал примирения», где можно будет поминать погибших в те страшные годы.