Сокровенные человеки

Давайте снова поговорим о русском народе. О чём ещё говорить еврею с чеченцем? Или татарину с карелом? Или осетину с башкиром? О нём, конечно, о своём, нашем, великом и сложном русском народе. Тема неисчерпаемая. И необъятная. Но, кажется, вот сейчас, вот совсем недавно, наконец, стало выкристаллизовываться понимание, кто же он такой — «русский».

Я на Урале, в Екатеринбурге, где проходит «Фестиваль культур», посвящённый культурному и национальному многообразию России. И на своём творческом вечере русский писатель Эргали Эргалиевич Гер рассказал нам, что его родной Вильнюс ещё совсем недавно был городом по преимуществу русским. Этнические литовцы обитали в сельской местности. И так было почти везде. В Туркмении, Узбекистане, других азиатских республиках, большие города были населены русскими, люди жили, почти не соприкасаясь с нерусифицированной частью местного населения, видели аборигенов только на базарах, и потому знали на местном языке только одну фразу «слишком дорого». Об этом поведал один из слушателей. Я и сам мог бы добавить, что Грозный был городом русским, несмотря на то, что к концу эпохи СССР в нём жило много чеченцев. Всё равно русский. Потому что город.

Эргали Гер привёл слушателей к мысли, что русский — значит городской. Изначально. Да, согласились все, Русь — Гардарика, страна городов. Древляне, кривичи, вятичи и прочие, снимаясь с земли и уходя в города становились русскими. Города русские ставить умели. За тридцать дней в голом поле могли построить крепость. Русские всегда умели и умеют не только строить города, но и обустраивать городскую жизнь, которая всегда есть жизнь у княжьего престола, жизнь государственная; адаты и все иные прелести общинного бытия остаются там, в деревне.

Недавно в «Русском Репортёре» появился материал о жизни русских в Чечне. Сопроводительная статья от редакции названа была «Русский — значит современный». Это разлито в воздухе, это звенит в эфире, похоже, мы подступились к согласному пониманию о том, кто такие русские, и что такое русский народ.

Русский — это уровень цивилизованности. Высокий уровень. Русский — это человек, поднявшийся над племенными предрассудками, преодолевший узко-этническую или местническую ограниченность. Готовый открыть для себя мир и открыть себя миру. Со словом или с мечом, как придётся. Русский — это Александр Суворов. Русский — это Лев Толстой. И русский — это Афанасий Никитин, купец, говоривший на четырёх языках, проживший много лет в Индии, но сердцем и умом всегда привязанный к русской земле. Потому что русский — не космополит. Открытый миру, он не теряет корней. Русский — это тот, кто сохраняя себя, сделал шаг в космос Иного.

Вместе с тем, неправы те, кто говорит: нет такой национальности. Кто говорит, что русские — это смесь всех кровей, что нет у русского народа генетической основы. На это можно ответить, что все народы создавались как синтез, смешение, объединение разных племён, это не исключает их обретённой новой и исключительной идентичности. На уровне инстинкта, интуиции, очевидности каждый из нас понимает, что русский антропологический тип существует. Он не может быть описан в категориях замера черепа линейкой, но он есть. И мы всегда безошибочно определим, узнаем, вычислим русского в любом окружении. И не только мы. Все иноземцы, туземцы, аборигены в новых колонизаторах узнают русских, отличают от прочих белых людей. Да, они зовут русскими и удмуртов. Потому что им видна истина. Те удмурты, которые колонизируют мир, стали русскими. Удмуртские удмурты всегда остаются в Удмуртии.

Прежде, чем открыть двери наружу, ты должен открыть двери внутрь. Прежде, чем пойти за три моря конкистадором, искателем, колонизатором, ты должен стать русским — то есть свободным. Иначе, оставаясь «чеченцем», ты можешь уехать в свою Америку только как беженец, refugee, ах, попросить политического убежища, потому что ты «чеченец» и тебя обижают «русские». Как семья Царнаевых.

Не лучше ли стать русским и самому всех обижать?

Или, скорее, всех опекать. Обо всех заботиться.

Русский — это ответственность за судьбы всех вообще. И русский — это свобода выбора. Русский может стать мусульманином. Это нормально. Русский может это себе позволить. Он станет мусульманином и останется русским. Потому что это очень сильная основа — русский. А ингуш не может стать католиком. Если он станет католиком, он перестанет быть ингушом. Если ингуш хочет стать католиком, он сначала должен стать русским. Тогда он станет свободным, и может стать католико или индуистом. Он может выбрать себя сам, если он — русский. Если он аварец, у него нет выбора.

Такова реальность Евразии. Только через русское открывается весь мир.

Но, снова — русские существуют. Как самостоятельный этнос. Со своим неповторимым генетическим кодом. И русская деревня, из которой волнами выходит русский народ, является ступенью преодоления, и в то же самое время вековым хранилищем несокрушимого русского генофонда.

Итак, русские — это уникальная этническая общность, со своей собственной культурной идентичностью, со своей генетикой, кровью и антропологическим типом. И русские — это степень цивилизованности, это городские, современные, свободные, государственные, выше и вне этнической узости. Два суждения, противоречащие друг другу. И, тем не менее, оба верные. Линейного решения для этого противоречия нет. Только вместе два подхода способны определить русский народ. Подобно тому, как волновая и корпускулярная теории света только совместно могли описать его природу. Пока не была сформулирована квантовая теория. «Квантовая теория» русского народа ещё будет создана, ещё предстоит.

Пока этническую и сверх-этническую сущности русского народа соединяет только одна его черта. Этатизм. Державность. Русский человек — княжий, державный, имперский, советский, то есть всегда — государственный. Государственный житель, по Андрею Платонову. Он же — сокровенный человек. Русский — это государственный человек. Не обитатель местечка, не злобный сепаратист, не экономический интересант. Русский — это не просто обладатель российского паспорта с пропиской. Русский есть душевно включённый в русскую государственную историю житель русского государства. Таково, если хотите, «квантовое» определение русского народа.

Но почему русскому так нужно государство? Потому ли, что он раб, холоп, мазохист, вечно в поиске строгой госпожи, с уздой и плетью?

Или наоборот?

Русскому нужно государство потому, что он ярый, беспримерный, беспримесный индивидуалист. Он вольный, свободный. Слишком свободный. Ошибались все, и народники, и западники, которые полагали русский народ приверженным к общинной жизни, к коллективизму. Одни видели в этом его добродетель, другие — порок, а заблуждались и те, и другие. В мире нет такого индивидуалиста, такого эгоиста, как русский человек. Поэтому он может покорить Сибирь, да и весь мир. Но развалить собственную страну. Растащить по кусочкам! Русский индивидуализм в отсутствие сильной государственности разрывает на части русское общество. У русских слабо развит «малый коллективизм», столь характерный для милой Европы. Русские не способны селом собраться и починить печку своей старушке, засыпать ямы на дороге, избрать хорошего старосту. Русские ждут от государства, что оно приедет и засыплет ямы. Это русский коллективизм, «большой коллективизм», государственный.

В современной России социализм может быть только государственным, а государство — только социалистическим. У нас не может быть муниципального социализма, не получится. И капиталистическое государство у нас невозможно, оно равно отсутствию государства, победе хаоса. Нет русского государства после социализма, только стаи волков рыскают по русскому лесу, и злые медведи-шатуны бродят по бурелому.

А когда нет великого русского государства, то пошло оно всё к чорту! Русский человек не станет жить для своей уютной деревушки. Если нет государственной жизни, тогда к чорту деревню с её печками и ямами! Русский человек поедет в Гоа, прогонит смуглых коротышек, построит бар и будет сидеть на пляже и мыть свои сапоги в Индийском океане.

Иногда открывают на планшете сайт «Свободная Пресса» и читают, что там, в родной России. Появилось ли у нас снова русское государство. И не пора ли тогда вернуться домой.

Фото ИТАР-ТАСС/ Интерпресс/ Дарья Иванова