Внутренний враг хипстера

Александр Снегирев представил плач самоидентификации современной интеллигенции. Это даже не обращение к некоему абстрактному мифологизированному адресату, а вопрос: «Кто я?» и «Существую ли я вообще в новых реалиях, в новой повестке?» У Снегирева этот вопрос трансформируется в «Чьи мы?» при этом так и вспоминается старый кинофильм «Иван Васильевич меняет профессию», где также грозный царь вопрошает: «Чей холоп будешь?»

Прекрасный Сергей Юрский во время интернет-конференции на «Свободной прессе» сказал, что «интеллигенции больше нет». И это правильно. Нет той прежней советской, как и еще ранее не стало дореволюционной и не только «философскими пароходами» — она изменилась. Банальность: меняется общество — меняется и интеллигенция, появляются новые вызовы, новые условия, в которых необходимо осознать и доказать свою нужность, ведь индульгенции нет ни от чего. Пока наша интеллигенция в процессе поиска самоидентификации, и это доказала реплика Александра Снегирева. На первом этапе этого процесса происходит поиск оппонента, формулирование образа антагониста — народ, который всегда разочаровывает. Далее — напряженная внутренняя рефлексия, когда на повестке появится «враг внутренний». И тогда интеллигенция четко поймет, есть ли она или нет. После начнется понимание: «Кто я?» Хипстер, пресловутый «креативный класс», активный блогер или постист фейсбука. Ведь ее советский образ: учителя, врачи, ученые, инженеры, диссиденты — уже не в счет. Теперь это — тот самый народ, с которым принято либо сюсюкать, либо подзатыльники ему отвешивать.

Народу нужно, если уж совсем по простому — дело. К этому делу должен направить пастырь добрый, ему надо научить, дать четкие вменяемые ориентиры, сформулировать смыслы. Но с этим-то сейчас большая проблема. Смыслы формулирует не интеллигенция, она махнула рукой, сказав: «Да, попса с ним!» Интеллигенция сейчас в состоянии самоидентификации. Она не правдоискателем, а несколько безразличным раскумаренным хипстером бродит по земле в ожидании озарения, и что-то бесконечно бубнит себе под нос.

Год назад, когда была Болотная, а в пику ей появилась рукотворная Поклонная, пошли разговоры о хождении в народ, необходимости понимания, познания его, народа, который опять в очередной раз оказался «терра инкогнито», и о котором знают многие лишь из общедоступных СМИ да криминальных сводок. Как зима у нас приходит незванно-негаданно, так вдруг и народ неожиданно оказался какой-то далекий, на самом деле непознанный, завернутый в лубок пошловатых представлений о нем. Предпринимать попытку хождения никто не удосужился, народ сравняли с телевизионной уралвагонзаводной картинкой, он разочаровал, так как не расчехлил дубину народного гнева и не обрушил ее на власть. Народу навесили абажур, из его образа вновь сделали компот из подобострастного просителя в синтезе со стихийным, грубым и неотесанным погромщиком, которого надо либо срочно обуздать, либо на расстоянии держать, в особой резервации заточить, так как обучению и вразумлению он не поддается.

Проблема самоидентификации интеллигенции еще и в том, что она сама не уверена в себе. То она прослойка, то смазка между механизмами шестеренок общества, то вообще — определение, характеризующее поведенческий стиль, но не внутреннее качество. Сидит в ней «внутренний враг» — этот самый представитель народа, а потому из всего образа получается зощенковский полуинтеллигент — юмористический и в тоже время трагедийный персонаж, если иметь ввиду его претензии на многое. У того же Александра Снегирева в новой книге «Чувство вины» есть рассказ «Внутренний враг». Молодой человек случайно узнает, что его настоящие имя и фамилия другие — простонародные, а его дед служил в молодости в сталинских органах, которые герой всей душой ненавидит. Дед умирает и оставляет в наследство ветхую хибару. Все это вдруг возникшее прошлое начинает через коленку ломать настоящее, живую судьбу человека, который уже примиряет одежды своего деда, входит в его роль и стоит на грани помешательства. Единственное спасение, которое предлагается автором, — уничтожение этого прошлого, разрывающего твою личность на части, уничтожение наследственного родового дома и исход из него в настоящую, раскрытую жизнь…

Интеллигенция должна производить смыслы, духовный, интеллектуальный продукт. Являются ли таковыми, например, посты в интернете — вопрос. Сейчас ее поза все более кликушествующая. Но это и понятно: она сама о себе ничего не знает, потому отталкивается от былых штампов. Потому пребывает в страхе или имитирует его, находится в первобытном ужасе, а вокруг бродят зомбические хтонические чудища — этот самый народ. Да и само долженствование ставится под сомнение, она будто никому ничего не должна, и ее должно любить за то, что она есть…

Есть ли смысл вообще обсуждать и говорить о детской болезни противопоставления интеллигенции и народа? О том, что сама интеллигенция не в безвоздушном пространстве пребывает, будто лермонтовский Парус?.. Или об этом в кондиционированном номере хочется быстрее забыть, где все чинно, благородно и «конфетно»?.. Но ведь есть и национально ориентированная интеллигенция, и сама она — не закрытая каста, и у представителей того самого народа всегда есть возможность попасть в ее ряды, хоть из Холмогор в Москву пешком.

«Ах народ, дикий мой народ» — стенает окарикатуренная интеллигенция у Александра Снегирева. В высокомерии современной интеллигенции есть все-таки зощенковские нотки, и от них пока не избавиться. За них пожалеть хочется. Пубертатный период, проходящий в кромешном хаосе, в потемках, с «внутренним врагом» в скарбе, что уж тут? Да и «хипстерские панталончики» к тому же мешают…

При этом хочется сказать: принесите в жертву свою самоидентификацию, пострадайте за… Так ли важно сбиться в кучку и осознавать свою особость? А то иначе тот же самый народ начнет подозревать, что не интеллигенция вы и вовсе, а ряженые самозванцы, в ожидании обретения монопольного права называться таковыми.

Наши общественные страты и так чрезвычайно монополизированы. Есть власть, которая, говорят, избрана народом, а на самом деле наследственна, номенклатурна, удачно мимикрирующая под обстоятельства, которая никакого чужака к себе не допускает и которая лишь занята самосохранением и самовоспроизводством. Есть партии, что коммерческие структуры со своим вечным руководством и незыблемым составом акционеров. Есть претенденты на монополию называться оппозицией. Теперь вот и интеллигенция туда же… Все ниши осваиваются, забиваются, необходимая риторика разучивается. То, что не освоено, не монополизировано — это народ, дикий, хаотичный, с ухмылкой Федьки-каторжника. Вот это и есть общественный застой, который надо преодолеть, привести общество наше в движение. Хотя возникают сомнения: быть может, этого застоя и взыскует наша интеллигенция? Ведь в этой ситуации все понятно, роли расписаны, и никто не требует от нее никаких смыслов. Главное — посмелей и глубокомысленней тираду завернуть и обличать всех и вся, лишь бы о своем «внутреннем враге» не задумываться. Поза сейчас важнее репутации.

Вот и мы клюем на удочку тех, кому выгодна эта незыблемость и треплем без конца сказки про белого бычка. Про все пропало, апокалиптические спекуляции и ультимативные формулы: придется воспитывать чужих детей, которые найдут здесь счастье, но нас уже не будет и все такое. В свое же время говорили, что надо расчистить фундамент, чтобы на пустом месте новое создать. Базаров к этому пришел, разрезая лягушек, сейчас о новом уже никто и не помышляет и не силится его разглядеть это новое, все живут в вязком прошлом. Эмоции Александра Снегирева тоже об этом, о том, что наше общество без конца буксует в нем и никак не может сбросить с себя ветхие ризы былых стереотипов.

Пока в этой самоидентификации интеллигенции очень много от толстовского Стивы Облонского. По инерции, по привычке. Стива, а по рождению Степан, брал взгляды, как шляпу, которые ближе подходили к его образу жизни. Либералы говорили, что в России все плохо, и у него была масса долгов, замечает Лев Толстой. Либеральные взгляды стали привычкой сибаритствующей интеллигенции, ведь в них можно рядиться, и они от тебя ничего не требуют, да и становятся твоим особым алиби. Вот и Облонский считал, что цель образования — «из всего делать наслаждение». Как-то это очень близко к ортопедическому матрацу и кондиционированному номеру, о котором пишет Снегирев. А хотелось бы послушать «дикого» Левина, деревенщину Левина…

Такие вот эмоции на письмо интеллигенции народу возникли в плацкартном вагоне поезда «Архангельск — Санкт Петербург» без кондиционера, под стук вагонных колес на видавшем виды пыльном матрасе в окружении народа, который все время мешал сосредоточиться…

Фото: ИТАР-ТАСС