Перелом эпохи

«Свободная пресса» продолжает серию публикации о драматических и кровавых событиях 1993 года. Сегодня своими воспоминаниями делится журналист Сергей Митрофанов.

Девяносто третий год застал меня в газете «Сегодня», куда я пришел вслед за деньгами. А позвал меня туда мой хороший друг Миша Леонтьев, которого я некогда редактировал в первой частной газете «Коммерсантъ». В «Коммерсанте» Миша писал путаные тексты про еще более путаные дела на РТСБ, но теперь стал большим человеком благодаря своему достаточно близкому знакомству с олигархом Владимиром Гусинским. Когда в «МОСТе» возникла идея набрать штурмовую группу «цепных псов либерализма», он естественным образом обратился и ко мне.

Новой газетой заправляли Дима Остальский (главный редактор, он же родственник какого-то крупного бонзы за границей), Сергей Пархоменко (тогда — звезда политической журналистики, теперь — еще и трибун либеральной оппозиции) и Миша Леонтьев (тогда — идеолог дикого капитализма, теперь идеолог столь же дикого государственничества). Все они вышли из одной шинели, вернее, из «Независимой газеты», разо***шись с ее главным редактором Виталием Третьяковым, считая, что знают лучше, чем он, как надо. Меня же они позвали туда руководить развлекательным отделом «Между тем», который, однако, со временем стал самым большим отделом в газете с тьмой тьмущей корреспондентов, которых не всех я даже помнил по именам. Более того, он постепенно превратился в «газету в газете», что не могло не насторожить нашу элитарную верхушку.

В «Между тем» мы писали обо все том же самом, что и другие отделы, но веселее. А благодаря приблудившимся к отделу корреспондентам, среди которых нашлись «социалисты», «экологи», «научники», «криминальщики» то, бывало, и вставляя шпильки нашим либералам. Особенно отличалась бывшая огоньковская красавица Маша Дементьева, которая водила шуры-муры-амуры с офицерами ВДВ, а вместе с оными приобрела и определенный взгляд на жизнь.

Помню споры того периода. Миша Леонтьев утверждал, что надо плугом реформ распахать советское производство, как не дающее расти новой экономике. Типа, пусть гибнет. Я же выражал сомнение в главном постулате «либерализма», что государство должно все пустить на самотек, ибо для чего ж тогда брали власть в 91-ом?

К лету 93-го положение в редакции накалилось, но тут к Диме Остальскому подвалил известный Путешественник с проектом трансконтинентальной гонки на лодках. Отчасти, оттого, что это был действительно увлекательный проект, но в еще большей степени, чтобы сплавить меня из редакции, Остальский согласился прикомандировать меня к группе путешественников. Предполагалось, что мы будем плыть по рекам сквозь очумевшую в результате свалившейся на нее «демократии» Россию, снимать кино, а я как бы давать корреспонденции в газету. До сих пор удивляюсь своей семье, что она меня тогда с легкостью отпустила…

Мы тонули, попадали в штормы, а, когда останавливались, то на нас приезжали глазеть местные бандиты. Один раз мы вообще заблудились и попали по ошибке в Китай. Но чего мы точно не делали, так это не снимали кино, потому что вскоре выяснилось, что в тайге, которая почти везде простиралась по берегам российско-китайской границы, негде было заряжать аккумуляторы.

К тому же я стал чувствовать немалую тревогу: как там моя московская зарплата, как там мой отдел без меня, не приеду ли я к закрытым дверям? А тут еще в Главном Путешественнике пробудился фанатизм по части Сталина, и он меня принялся доставать соответствующими речами. Не очень приятно оказаться с полным психом в диких краях.

Так что, проплыв с группой чуть больше тысячи километров, я нашел в себе силы сделать «путешественникам ручкой» и, предварительно поплакавшись в жилетку одному местному начальнику аэропорта, слинял с полдороги в Москву. А в Москве, к чести Остальского, он тут же достал из письменного стола мою зарплату, и я отделался полосной статьей.

***

Тем временем в Москве реально обострялась политическая ситуация. Ельцин, которому шибко не нравился Верховный Совет, издал Указ № 1400 о якобы поэтапной конституционной реформе, а на самом деле — о ликвидации ненавистного «оппонента». В свою очередь, Верховный Совет, закусив удила, запустил процедуру импичмента Ельцина. Таким образом, к удивлению россиян, две основные ветви власти на законных вроде бы основаниях взаимно уволили друг друга, вот такая получилась ерунда!

Со стороны Верховного совета бузой заправляли два замечательных персонажа — герой Советского Союза вице-президент Александр Руцкой. И председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов. Еще подбрасывал поленья в костер председатель Конституционного Суда Валерий Зорькин. Это сейчас он за власть и застой, и ждет, когда Путин разрешит ему говорить. А тогда был, ну просто орел!

Надо сказать, что и все остальные были орлы! Руцкой отчего-то решил, что в случае чего, его по старой памяти поддержит десант, а член-корреспондент Руслан Хасбулатов в бронежилете гордо расхаживал по залу голосований с автоматом, готовясь задорого продать свою жизнь. Все это не могло не вызывать уважение, которому, впрочем, мешало то обстоятельство, что исполком Моссовета, уже тогда самоназвавшийся мэрией, отключил в Белом доме свет и канализацию. Невозможность нормально сходить в туалет ввело засевших там депутатов и их сторонников, среди которых было много женщин, в состояние, близкое к помешательству. С одной стороны, оно их толкало на геройство, а с другой, сильно мешало этому геройству по чисто физиологическим причинам.

Нарыв этот лопнул 3 октября, когда демонстранты, поддерживающие Верховный Совет прорвали ряды ОМОна и устроили на площади перед Белым домом невероятный погром. Холлы мэрии Москвы (бывшее здание СЭВ) они раздолбали вчистую. ОМОН разбежался. Отряды невероятных казаков, коммунистов, анархистов и «патриотов», будто сошедшие с картин, изображавших бои гражданской войны, двинулись на прорыв в Останкино под руководством генерал-полковника Альберта Макашова. По-видимому, они намеревались захватить телебашню и объявить всему миру о свержении тирана Ельцина. Как в Кронштадте. А дальше… наступило бы счастье.

Но это был странный мятеж, который почти не касался никого вокруг и не был заметен нигде, за исключением трассы, по которой катилась человеческая лавина. Общественный транспорт работал, телевизор показывал, Маша Дементьева сидела у меня в кабинете и бурно радовалась происходящему, поскольку исполнительная власть уже тогда считалась воровайкой, и многим хотелось, чтобы ее наказали. В то же время мы ни на секунду не сомневались, что мятеж захлебнется. Какой из Макашова стратег?! Мы не чувствовали к восставшим ненависти и, может быть, даже сочувствовали им, в то время как наше либеральное руководство газетой, которое заседало в дальнем конце коридора, искренне призывало на головы повстанцам всяческие кары.

***

Как и 19-го августа 1991-го года, вечером 3-го октября 1993 года у Моссовета снова появились баррикады якобы против белодомовских мятежников, хотя чего там перекрывали, — непонятно. На балконе я наблюдал одухотворенные лица мэрских работников. Егор Гайдар… Слушал его пламенную речь. Площадь у памятника Долгорукому была запружена, как на концерте, но внизу, в толпе, откровенно веселились и пили пиво. Это было шоу. Конфликт уже укатился далеко на окраины, к телецентру — там убивали. А здесь тишь, благодать — здесь бесплатно геройствовали. Тем более, что не всем было ясно, кто прав, а кто виноват. В дальнейшем я все больше соглашался с версией, что мэрия, таким образом, просто увильнула от обязанности отчитаться по бюджету.

4 октября мятеж был подавлен полностью. Верховный совет расстреляли из танков, зачинщиков арестовали. В Останкино также полегло немало народа. Сколько — никто не знает, поскольку московской прокуратуре запретили проводить расследование. Честные «прокурорские» увольнялись оттуда пачками, ушел с работы и мой «информатор». В октябре 1993 года Советская власть и Моссовет прекратили свое существование, а тысячи и тысячи демократических активистов, сотни комиссий по законности, десятки комитетов помощи тем же пострадавшим от дедовщины, остались не у дел. По отношению к завоеваниям августа 1991-го это, конечно, была контрреволюция, но рядящаяся почему-то в одежды «продолжения революции».

Во многом все это стало возможным благодаря бездарной политике вождей Верховного Совета. Умалять их грехи — не имеет смысла. Однако правда заключается также и в том, что конфликт между формально контролирующими и реально распределяющими, между властью-воровайкой и избранными представителями народа, объективно зрел по всей стране. И закономерно, что он решился залпом «Авроры» из ельциновского танка. С этого момента московское мэрство утвердилось в Москве на «законных основаниях», а районное самоуправление, наоборот, было ликвидировано полностью и так и не восстановилось до сих пор. Вместо почти полутысячного московского парламента (а ведь речь идет не о просто абы каком городишке, а о субъекте федерации, на секундочку!) появилась Дума. Думка, Думочка — из 35 человек, про которую мало кто не заметит сегодня: она-де карманная, она-де под мэра заточена и встроена в вертикаль.

Это были окаянные дни. Одного из основных авторов первой российской Конституции моего товарища по клубу «Перестройка» Олега Румянцева поймали во дворе и уж повели ставить к стенке, только случайность или приступ чьего-то гуманизма спасли его. И год, а то и два спустя (сейчас-то он об этом забыл, став чуть ли ни коммерсантом) он рассказывал мне об этом с безумным выражением глаз…

* * *

Эпоха снова переломилась. И никто поэтому не обратил внимания, когда по Москве-реке вплыли в столицу и наши горе-путешественники, которых я бросил где-то на подступах к Байкалу. Небритые но довольные, проделав путь в 9 тысяч километров на лодках и доказав, что по сети рек действительно можно добраться от Комсомольска-на-Амуре до столицы, они рассчитывали по крайней мере на аплодисменты или хотя бы на завалящую передачу по ТВ. Но они вплыли в другую страну, которой в это время было явно не до них.