Авторитарное проклятье

«Свободная пресса» продолжает серию публикаций о драматических и кровавых событиях 1993 года. Сегодня своими размышлениями о причинах политического кризиса делится бывший член Верховного Совета РФ (1990—1993 г. г.) Илья Константинов.

Только сейчас, через 20 лет после кровавых событий 1993 года, я, пожалуй, могу относительно спокойно думать и говорить о причинах и последствиях сентябрьско-октябрьского кризиса, едва не подведшего черту под тысячелетней российской государственностью.

Первые годы это было психологически невозможно: перед глазами сразу вставали инфернальные картины останкинского расстрела, мученическая смерть безоружных людей под гусеницами БТРов у Белого дома, в ушах стоял визг пуль и стоны умирающих…

Скажу честно, при этих воспоминаниях руки и сегодня сжимаются в кулаки, сжимается и сердце, а дыхание перехватывает от острого чувства несправедливости — ведь точки над «i» не расставлены до сих пор, ни палачам, ни жертвам, ни героям должное мы так и не воздали.

Некоторые из палачей до сих пор во власти, а те, кто отошел на покой, наслаждаются достатком (нажитым, разумеется, непосильным трудом) и благостно рассказывают молодежи о «героическом подавлении мятежа».

Годы идут, и становится понятно, что справедливость восторжествует не завтра, если восторжествует, поскольку в российской истории до сих пор действует некий механизм, своего рода проклятье, обрекающее на неудачу все попытки вырваться из заколдованного круга диктатуры и революции, и снова диктатуры.

Слово «диктатура» в моих устах в данном контексте - не ругательство, а «революция» — не восхваление, это стадии одного и того же процесса подстраивания отношений власти-подчинения под изменяющийся характер общества.

А общество в России меняется, и в последние 150 лет меняется быстро, но механизм корректировки властных отношений остается все тем же — диктатура и революция.

При этом следует понимать, что диктатура вовсе не обязательно должна быть жестокой, а революция — кровавой. Диктатура — всего лишь форма осуществления власти, при которой действующие нормы права (писанного или неписанного) регулярно нарушаются узкой группой лиц из соображений целесообразности. А революция — то же самое, только осуществляемое большинством или значительной частью общества.

И эти две формы осуществления власти легко и естественно перетекают одна в другую.

Революция 1905 года вызвала к жизни Октябрьский манифест, гарантирующий населению Российской империи «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов»

И тот же самый революционный процесс, развиваясь, спровоцировал столыпинские репрессии, (при всем уважении к этому государственному деятелю), перечеркнувшие все эти «начала» и установившие диктатуру узкого клана придворной аристократии. Вспомните статью Льва Толстого «Не могу молчать».

Сегодня слово «диктатура» кажется неуместным, применительно к «мягкому» правлению Николая II, но это следствие аберрации восприятия, связанной с ужасами последующих войн и революций. Для жертв «Кровавого воскресенья» и последующих событий (многочисленные смертные приговоры) тогдашний политический режим не был ни мягким, ни гуманным.

События 1991−1993 годов, вне всякого сомнения, также следует считать революцией, причем не только в политико-юридическом, но и в социально-экономическом смыслах этого слова. Они пробудили к политической активности огромные массы населения, как в столице, так и в большинстве союзных республик. И, хотя, старый советский мир, как показали последующие события, отнюдь не был разрушен «до основания», но глубина и радикализм перемен вполне заслуживают этого громкого названия.

Правда, характер катаклизма 90-х не до конца понятен не только широкому кругу читателей, но и специалистам-обществоведам. Не вдаваясь в детали, скажу лишь, что в событиях того времени переплелись черты традиционной буржуазно-демократической, национально-освободительной и социалистической революций.

Не удивляйтесь последнему положению: напомню читателю, что так называемая «перестройка» начиналась под лозунгом «Больше социализма», да и в риторике Ельцина на первых порах преобладали левые лозунги (борьба с привилегиями, с коррупцией и пр.).

Еще одной особенностью революции 1991−1993 гг. был ее изначально верхушечный, номенклатурный характер. Не для кого ни секрет, что перемены были инициированы сверху, и хотя впоследствии и вышли из-под контроля «отцов перестройки», так и не вовлекли в себя абсолютного большинства населения.

Особенно заметным это было в российской глубинке, масса жителей которой и по сию пору с глубоким непониманием взирают на стремительную трансформацию общества.

Тем не менее, значительная часть элит, интеллигенции, да и вообще горожан на первых порах с энтузиазмом поддержала радикальных реформаторов во главе с Ельциным. Именно его фигура удивительно органично воплощала в себе противоречивый характер революции 90-х: выходец из низов, но до мозга костей номенклатурный человек, коммунист и антикоммунист в одном лице, коренной русак и одновременно человек «советской национальности», азиатский деспот, при этом преклоняющийся перед либеральным Западом и много чего еще в одном флаконе. Здесь это и «рекламная идиома», и намек, потому что в России алкоголизм — штука в народе простительная.

Такая особенность: о промилле при управлении автомобилем будем спорить, а о деградации личности, управляющей огромным государством — нет. А если сказать народу, что у ирландцев уже во всех официальных словарях появилось выражение «кружить над Шенноном» (Circling over Shannon), означающее «быть вдребезги пьяным» — ведь только улыбнутся.

Не удивительно, что Ельцин быстро стал народным любимцем.

Однако народная поддержка начала таять, как только команда Ельцина обнаружила свои истинные цели, главной из которых была, конечно, номенклатурно-криминальная приватизация. Сам-то Борис Николаевич стремился главным образом к абсолютной власти, но достичь ее оказалось, проще всего потакая стяжательским инстинктам элиты.

Я хорошо помню, как еще на Первом съезде народных депутатов РСФСР в июне 1990 года, «демократ» Ельцин завоевал расположение «начальников» всех рангов и мастей, инициировав отмену существовавших ранее ограничений на заработную плату руководящих работников. Кстати, тогда же был ликвидирован Народный контроль, вызывавший раздражение у коррумпированных «красных директоров».

А знаменитое: «берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить»! Только крайне наивные люди полагали, что этой фразой Ельцин отдавал должное праву наций на самоопределение. На самом деле речь шла о прямом призыве к растаскиванию страны и всего национального достояния, обращенном к номенклатуре. И этот призыв был услышан.

Сила Ельцина была в поразительной гармонии его безудержной властности с безграничным эгоизмом элит, которым он отдал на разграбление страну, как взятый штурмом вражеский город.

Следует прямо сказать, что на первых порах Съезд народных депутатов России эту политику в основном поддерживал. Отчасти это было связано с атмосферой всеобщей эйфории и безграничной популярностью Ельцина, отчасти с непониманием последствий демонтажа СССР и плановой экономики.

Те самые «красные директора» (многочисленная фракция «Промышленный союз» на Съезде), которые поначалу радовались возможности стать полновластными хозяевами своих предприятий, скоро столкнулись с огромными экономическими трудностями, а многие из них оказались на грани разорения. Все сливки с «шоковой терапии» снимали финансовые структуры, спекулянты и криминал, а реальный сектор экономики хирел и загибался. Быстро портилось и настроение избирателей, на которых депутаты (100% одномандатники) вынуждены были ориентироваться.

Но главным камнем преткновения, пожалуй, стала приватизация.

Сразу должен сказать, что противников приватизации как таковой, в российском депутатском корпусе было совсем мало. Споры шли о порядке, методах и сроках приватизации. На Съезде и в Верховном Совете преобладали сторонники постепенного осуществления этого процесса, с сохранением за государством контроля над ключевыми отраслями. Кроме того, депутаты настаивали на выпуске именных приватизационных чеков, которые можно было вложить в бизнес, но нельзя продать. Такая схема позволяла формировать массовый средней класс, и препятствовала концентрации собственности в руках олигархов.

Команда Ельцина (прежде всего Чубайс) продавливала быструю, обвальную приватизацию с использованием безымянных чеков, которые в условиях экономического кризиса неизбежно должны были молниеносно обесцениться (что и произошло в последующем). Выгодополучателями в этом случае являлись крупные спекулянты, быстро сколачивающие целые состояния.

Конечно, этими пунктами перечень противоречий президента и депутатского корпуса не ограничивался: разногласия касались всех направлений внутренней и внешней политики и усиливались буквально с каждым днем. Одних Ельцин отпугивал своей социально-экономической политикой, других безразличием к интересам русских в бывших республиках СССР, третьих — бесхребетным внешнеполитическим курсом.

Съезд и Верховный Совет мешали президенту, и чем дальше, тем больше. А конституционных механизмов роспуска этих органов власти он не имел, более того, по действовавшему тогда Основному закону Съезд был вправе объявить президенту импичмент.

Такая попытка и была предпринята весной 1993 года и едва не увенчалась успехом (за импичмент проголосовало 618 депутатов при необходимых 699 голосах).

После этого был знаменитый референдум о доверии президенту и Верховному Совету, вошедший в историю благодаря знаменитому слогану «Да-Да-Нет-Да», придуманному пиарщиками Ельцина.

Должен сказать, что вся эта история с референдумом носила заведомо спекулятивный характер: вопросы о досрочном переизбрании президента и народных депутатов вступали в противоречие с действующей Конституцией, и для того, чтобы решения референдума носили обязательный характер, за них должно было проголосовать большинство от зарегистрированных избирателей, а не от числа проголосовавших. Изначально было понятно, что такой высокой явки добиться не удастся.

Тем не менее, команда Ельцина настояла на референдуме, надеясь на абсолютную поддержку СМИ.

Их резоны были понятны: если не юридически значимые, то политические результаты они должны были получить. И получили — большинство от проголосовавших, поддержали Ельцина и его политику (58% и 53%), но политический кризис в результате референдума только усугубился.

Назревала развязка.

Мне часто задают вопрос, можно ли было избежать столь жесткого противостояния, найти какой-то компромисс?

Отвечаю: только одним способом — капитулировать перед исполнительной властью. Но и в этом случае, он нашел бы себе врага.

Дело в том, что «шоковая терапия» больно била по миллионам простых граждан, и, несмотря на личную харизму президента, его популярность быстро падала. Чтобы удерживать ситуацию под контролем, Ельцину обязательно нужен был козел отпущения, внутренний враг, на происки которого можно было свалить все неудачи. Сначала это было руководство СССР во главе с Горбачевым, потом российские депутаты, затем чеченские сепаратисты (на которых он и сломал политические зубы).

Замечу, кстати, что «добрую традицию» поиска козлов отпущения унаследовал и Владимир Путин, добавивший к многочисленным «врагам унутренним» еще и внешнюю угрозу в лице «сатанинского Запада». Ельцин был лишен такой свободы выбора, поскольку остро нуждался в кредитах и гуманитарной помощи — углеводороды были еще сравнительно дешевы. И, безусловно, он был небезразличен к похвале и чистой лести, а это на Западе он получал в большом количестве, безвозмездно, а часто и как искреннюю поддержку «демократа и реформатора».

Так что пушки обязательно должны были заговорить.

(продолжение следует)

Фото: ИТАР-ТАСС/ Валерий Христофоров