Знакомство с Ландсбергисом

— Погодите, вы ведь описали классическую колониальную систему, — по-русски обратился к нам некто пожилой, сидевший справа от меня. Я повернулся, это оказался Ландсбергис. С тех пор как я последний раз видел его по телевизору, он постарел, но узнать несложно. Профессор, кажется, Вильнюсской консерватории, автор кинорецензий на все фильмы Сокурова, один из лидеров «Саюдиса» и первый лидер независимого постсоветского литовского государства. Правил, как было тогда принято везде, кроме России, до первых выборов, а потом (так тоже было почти везде — только у нас этим пугали) уступил власть бывшему лидеру литовских коммунистов Бразаускасу. Бразаускас не принес Литве ни лагерей, ни колхозов (как пугали нас в девяносто шестом) и давно умер, а Ландсбергис теперь — такой патриарх литовской политики и заодно евродепутат. И вот он нам говорит: «Да вы же описали классическую колониальную систему. Метрополия поддерживает контакты с вождем туземного племени, а как этот вождь обращается с племенем — до этого никому нет дела».

Мы действительно примерно об этом говорили. Я говорил, что за тысячу с лишним лет русской истории в России не было более прозападного режима, чем сейчас. Николай Второй построил Транссиб, Путин построил Северный поток — ну, понятно, в чем разница.

В Европарламенте почему-то принято, что сначала несколько депутатов задают вопросы, один за другим, не дожидаясь ответов, а потом спикеры так же отвечают — несколько ответов сразу. Перед Ландсбергисом свой вопрос задавал тоже какой-то евродепутат, который сказал, что поскольку он математик и верит, прежде всего, цифрам, было бы здорово, если бы кто-нибудь из нас назвал ему точную цифру политзаключенных в России.

Я сказал, что отвечу сразу обоим. Вы хотите знать, сколько в России политзаключенных? Вам никто не назовет точной цифры, и дело даже не в том, что, в отличие от советских лет, в Уголовном кодексе нет статей, по которым сажали бы исключительно «за политику» — за политику у нас теперь сажают по самым разным статьям, включая такие экзотические, как пиратство. Когда начинались первые митинги на Болотной, и в резолюции каждого митинга было требование об освобождении политзаключенных, организаторы митингов ни разу не смогли договориться о том, кого именно считать сидящим за политику. Кто-то обязательно не соглашался с тем, что политзаключенным стоит считать Ходорковского, кого-то не устраивало имя националиста Даниила Константинова, формально обвиняемого в убийстве. Вы хотите знать точное количество политзаключенных в России — его вам не назовет никто.

И это уже ответ Ландсбергису. Вы говорите, что Россия по факту стала колонией — да, разумеется. Но вы прекрасно знаете, кто обычно в колониях противостоит колониальной администрации — национально-освободительное движение. И если я вам сейчас скажу, что за этим столом среди ораторов из России не хватает русского националиста, вы наверняка испугаетесь, потому что для вас русский националист — это тот, кто мечтает завоевать вашу Литву. Вы все пропустили. За двадцать лет многое изменилось, и теперь средний русский националист смотрит на вашу страну не как на объект для захвата, а как на недосягаемый идеал национального государства. Вы слышали о русских националистах, требующих отделения России от Кавказа? Ландсбергис о них, конечно, не слышал, но слышал о «Наших» — бедный старик, он думает, что «Наши» это и есть националисты. Уже после наших слушаний мы разговаривали, и я сказал ему — как можно называть националистами тех, чья главная политическая задача — поддерживать колониальный режим? Прокремлевских националистов не бывает и не может быть, как не могло быть двадцать пять лет назад просоветских литовских националистов. Ландсбергис все равно, кажется, не поверил, но в его почтовом ящике уже лежит несколько ссылок на Крылова и Просвирнина, пусть прочитает и удивится.