Великая русская революция продолжается

«Единый учебник истории» — это как слон-живописец в старой басне. Крокодил попросил пририсовать африканскую реку, свинья — дуб с желудями, тюлень — море и льды, крот — огород, художник послушно исполнил все пожелания, ну и понятно, что в итоге получилось. Идея «единого учебника» с самого начала выглядела диковато и становится еще более дикой по мере вступления в дискуссию татарских, чеченских и прочих историков, и даже поклонников Юрия Шевчука, которые настояли на том, чтобы в учебнике был и Шевчук. После последнего случая с Григорием Лепсом было бы здорово добавить в учебник и Лепса, а заодно Стаса Михайлова, чтобы он не обижался. Единый учебник должен ведь всех устраивать, правда же?

Это представление до того похоже на нашумевший конкурс «Символ России», что трудно рассчитывать на какие-нибудь хорошие новости по поводу учебника. Но одну я все-таки заметил и хочу обратить на нее ваше внимание, тем более что эту новость мало кто считает хорошей и мало кто отличает от остальных новостей из будущего учебника.

Я имею в виду «великую русскую революцию» — термин, объединяющий мартовские и октябрьские события 1917 года. Пока, к сожалению, появление этого термина и утечка его в прессу выглядит как попытка авторов учебника застраховать какие-то более важные для них тезисы — что-то вроде ядерного взрыва, которым, согласно легенде, заканчивался авторский вариант «Бриллиантовой руки», и который цензура, конечно, вырезала, пощадив (в самом деле, что они значат по сравнению с ядерным взрывом) при этом все остальные гэги, включая вполне антисоветские. Но «великая русская революция» вместо «октябрьской» и «февральской» — это ведь действительно то, о чем стоило задуматься задолго до всякого учебника и безотносительно всякого учебника.

Потому что эта привычка — обращать внимание только на коротенькие исторические циклы, которые на самом деле и не циклы вовсе, — эта привычка, может быть, самая вредная, какая у нас только вообще есть, есть в ней что-то — ну как сказать, муравьиное, что ли?

Революция — точка перехода. Была страна одна, стала другая, все просто. И, наверное, неполных ста лет, которые прошли после 1917 года, достаточно, чтобы признать, что никакого перехода у России не произошло. То есть он совершенно точно когда-то начался (царя даже убили, и если бы одного царя), но нет никаких доказательств тому, что он закончился. То есть вообще никаких.

В те времена, которые у нас принято называть советскими, это не так бросалось в глаза — менялись генсеки, устраивались демонстрации, и, наверное, у современников действительно было ощущение, что вот это и есть «после революции», это и есть «навсегда», хотя по-хорошему, даже здесь не обойтись без уточнений; так, полагаю, стоит иметь в виду, что «советские времена» в нашей стране начались самое раннее в 1945 году, а то и после (в 1953-м?) — до тех пор, и война это очень ярко показала, едва ли все граждане СССР придерживались той точки зрения, что советская власть установилась навсегда — это придет именно после войны, никак не раньше.

Придет и, что не менее важно, уйдет. Пошлая ссылка на личный пример, но все же: годы жизни моей бабушки — 1916−2008, то есть родилась в Российской империи, умерла в Российской Федерации, весь советский период — где-то между, можно и не обратить внимания, если не вглядываться. Таких бабушек были миллионы, и согласитесь, что если какое-нибудь «навсегда» помещается в пределы одной человеческой жизни — то это не настоящее навсегда, а просто пиар.

Нет никакого «навсегда» и сейчас. На днях будет «день народного единства» — есть хорошая байка на тему того, как его учреждали. Выбрали дату — 4 ноября — и тут кто-то умный на кремлевском совещании сказал, что имейте в виду, старый стиль и новый стиль каждые сто лет разлетаются на сутки, то есть пройдет сто лет, и придется праздник переносить на пятое число. «Сто лет?» — переспросил чиновник, сидевший во главе стола, и после паузы истерически расхохотался. Сто лет — никто не мыслит такими категориями, но в глубине души все понимают, что ста лет не проживет, конечно, ни праздник, ни михалковский гимн, ни ельцинская конституция, ни единый учебник истории, ни сама (закон пока не запрещает нам высказывать таких предположений) Российская Федерация.

Будущее, о котором так или иначе думает каждый русский, не имеет ничего общего с той Российской Федерацией, которая существует теперь. Чаще всего это будущее связывается с какой-нибудь другой страной — о других странах думают и чиновники, которые уедут, когда все украдут, и беднейшие слои, которые надеются хотя бы детей из России вытолкнуть, — ну, понимаете, о чем я говорю. Те же, кто хочет перемен именно в России и для России, от Навального и Просвирнина до меня и, допустим, Захара Прилепина, думают именно о коренном переустройстве страны. Даже, вероятно, в рядах «Единой России» не найдется никого, кто верил бы, что будет сколько-то лет Путин, потом сколько-то лет следующий президент, потом следующий, и каждые пять лет будет избираться новая Государственная дума, и по телевизору будет идти «Поле чудес», а у метро «Курская» будет стоять торговый центр «Атриум», а на Рублево-Успенском шоссе — «Барвиха Лакшери Вилладж» — я даже антиутопий такого рода не вспомню, я вообще не знаю ни одного человека, который бы верил, что так будет и через десятилетия. Я не знаю ни одного человека, который использовал бы слово «навсегда» применительно к той России, какая есть теперь.

И почему бы нам не расширить термин «великой русской революции»? Да, она началась в 1917 году — допустим, хотя можно и ранние сроки взять, тот же 1905 год. Началась, но еще не закончилась, и советские семьдесят лет — это просто один из эпизодов этой революции, и ельцинско-путинские двадцать лет — тоже не более чем эпизод.

Может быть, в рамках этого, переживаемого нами сейчас эпизода историки действительно изготовят какой-то «единый учебник» — потом, когда наконец наступит послереволюционное «навсегда», его будет смешно перечитывать. Но это будет потом, а пока революция продолжается.

Она началась сто лет назад, но продолжается до сих пор — так бывает.