Министерство пошлости

Было время, когда новые модные слова появлялись сами собой и, в общем, каждый мог при удачном стечении обстоятельств стать вольным или невольным автором мема. Написала после ДТП сибирская девушка бойфренду смску «Зая, я убила мента», — и до сих пор мы иногда говорим друг другу «зая» во всяких неловких ситуациях. Ну или слово «превед» еще было, если кто помнит.

А потом, как часто у нас бывает, на рынок пришло государство — ну и все, и почти монополия. Никакого «преведа» здесь нет, на мемы теперь клеится акцизная марка, мода каждого сезона утверждается в установленном порядке. В прошлом сезоне были «духовные скрепы», в этом — «национал-предатели». Кому-то кажется, что словосочетание «национал-предатель» — это что-то вроде знаменитого в свое время «враг народа» или «безродный космополит», но чтобы понять, до какой степени абсурдна такая параллель, просто представьте — вот, допустим, тридцать седьмой год, и поэт Мандельштам на вечеринке в доме литераторов хохочет и кричит — «Я враг народа, я враг народа!»

Понятно, что такая ситуация была невозможна в принципе, а почему — то ли потому, что время было несопоставимо суровее нашего, то ли потому, что конкретный Мандельштам был великий поэт и умный человек, которому не приходило в голову кривляться подобным образом. И хотя первая причина (время) правдоподобнее, я бы предположил, что и вторая (человек) имеет очень важное значение — мне, по крайней мере, хочется в это верить, потому что иначе получится, что лет через восемьдесят потомки, разбирая оставшиеся от нашего времени архивы, придут к выводу, что недостижимым для них идеалом и героями нашего времени были члены клуба «Сноб» и прочие симпатичные люди, которые в суровом 2014 году каждый день брали все новые и новые вершины духа.

Мне иногда пишут украинцы — как хорошо, что кроме России Путина есть еще и Россия Макаревича; вероятно, певец Макаревич как-то высказывался в последние дни по поводу происходящего на Украине. Я бы мог написать украинцам в ответ — мол, друзья, вы не понимаете, между Россией Путина и Россией Макаревича нет вообще никакой разницы, это одна и та же Россия, и если завтра Путин вдруг возьмет Киев, то послезавтра в Киеве на корпоративе какой-нибудь российской естественной монополии выступит тот же самый Макаревич, ну вот устроена так Россия, к сожалению.

Вот что-то такое я мог бы написать украинцам, пишущим мне о России Макаревича, но не напишу, потому что знаю — они не поверят. Приятнее жить в том мире, в котором персонифицированному злу противостоит персонифицированное добро, и складывается такая вполне рыночная ситуация: очередным своим лозунгом Путин создает спрос, и вслед за этим немедленно возникает предложение. Люди, хорошо чувствующие конъюнктуру, радостно занимают предложенную им (Путиным предложенную!) рыночную нишу. Делают селфи с подписью «национал-предатель», пишут статьи о том, как здорово принадлежать к гонимому меньшинству, и в итоге все пространство альтернативы занимает какой-то говорящий пузырь «Уйди-уйди». Это как если прийти на какую-нибудь встречу жителей с префектурой, обязательно окажется, что зал заполнен городскими сумасшедшими, рассуждающими про шапочки из фольги, и так и останется без ответа вопрос — это они сами по запаху сюда приходят, или префектура сама приводит их, чтобы никто не успел задать нормального вопроса?

И если бы всему на свете можно было бы найти рациональное объяснение, то я бы предположил, что где-то на теневой, не видной посторонним стороне российского государства день и ночь работает министерство пошлости, которое решает, что вот сегодня в оппоненты Путину должен выйти Макаревич, а завтра пускай будет дрессировщик Запашный, чтобы все удивились. Если бы такое министерство действительно существовало и работало, это было бы неприятно, но не более — знавали мы и более ужасные министерства.

Но как раз самое страшное и состоит в том, что никакого специального министерства нет, потому что оно просто не нужно. Потому что Макаревич всегда приходит сам.

Его не зовешь, а он приходит.

Фото: РИА Новости/Сергей Кузнецов