Великая война. История офицера «СМЕРША»

Отец, Демурин Василий Николаевич, родился в Восточном Казахстане, в предгорьях Алтая, недалеко от озера Зайсан. В анкетах в графе «Происхождение» он писал: «Из крестьян». Думаю, это так и было. Хотя, когда пару лет тому назад я упомянул место его рождения — Тарбагатайский район, село Покровка — в беседе с одним из людей, хорошо знакомых и историей казачества, тот сказал, что в этих местах из русских жили только казаки. Возможно, это и так. Между Днепропетровском и Донецком есть посёлок Демурино. Фамилия Демурин встречается в рассказах и воспоминаниях о казаках. Впрочем, это не суть важно. На мой взгляд, «из крестьян» — это главная родословная русского человека. С этим пониманием жил отец и живу я.

Отец появился на свет в 1921 году и рано стал сиротой. Возможно, его родителей и дедов действительно скосил тиф; может быть, их гибель стала результатом «расказачивания». Он воспитывался в детдоме, начал учиться в педагогическом техникуме, но в 1939 году поступил в Ташкентское Краснознаменное пехотное училище имени В.И. Ленина. Училище это уникальное и несправедливо сегодня забыто по причине расформирования в 1993 году. Его начальником и военкомом в 1932 — 1940 годах был впоследствии известный военачальник Великой Отечественной войны И.Е.Петров. Отец с теплотою вспоминал его и как требовательного командира, и как заботливого «отца солдатам». «Однажды, — рассказывал он, — я проснулся от того, что кто-то накрывает меня упавшим одеялом. Открыл глаза: это начальниц училища. Он всегда после отбоя обходил казармы». Что же касается участия преподавателей и выпускников Ташкентского пехотного училища в Великой Отечественной войне, то приведу только один факт: 170 из них сражалось под Москвой в составе 316-й стрелковой дивизии генерал-майора И.В.Панфилова.

В июне 1941 года отец с отличием окончил училище и получил звание лейтенанта. Планировалось, что он останется в нём командиром взвода пулемётной роты. Судьба, однако, распорядилась иначе. В числе группы выпускников он получил назначение в 3-е Управление Народного комиссариата обороны, то есть в военную контрразведку. После краткого курса подготовки последовала практика в Управлении особых отделов Среднеазиатского военного округа. В сентябре 1941 года отец получил назначение на должность оперуполномоченного Особого отдела 34-й отдельной стрелковой бригады, сформированной в значительной части из курсантов его же училища.

4 декабря 1941 года 34-я ОСБ эшелонами прибыла в Москву, где вошла в состав 49-й армии Западного фронта. 13 декабря бригада была переброшена юго-западнее Серпухова в район платформы Тарусская, а 16 декабря вступила в бой на направлении главного удара 49-й армии (Таруса — Недельное). Как отмечает в исследовании «Битва за Москву. Решающее сражение Великой Отечественной» маршал СССР Б.М.Шапошников, противник считал район населённого пункта Недельное «ключом к железной дороге Малоярославец-Калуга и к линии опорных пунктов по этой дороге от Афанасьева до Детчино и Торбеево». Атакуя узлы обороны немцев и отражая их контратаки, бригада к 21 декабря прошла с боями около 10 км и столкнулась с особенно сильным сопротивлением в районе деревень Лыткино и Хомяково.

Вот что написано на этот счёт у отца в оставленной им краткой записке об участии в Великой Отечественной войне: «Бои велись с ожесточением. Каждая деревня бралась с боями и потерями. В связи с потерями принимал непосредственное участие в боях в районе деревень Лыткино и Согурово (последней деревни я под Тарусой не нашёл; вероятно, речь идёт о деревне Сугоново). 29 декабря 1941 года в бою был тяжело ранен в голову и эвакуирован в тыл на лечение». О том, какое это было ожесточение и какие это были потери, свидетельствует в своих воспоминаниях полковник в отставке В.П.Хальчевский, летом 1941 года курсант 1 курса Ташкентского пехотного училища имени, а в декабре боец 34-й бригады: «От батальона в тысячу человек после нескольких дней боев осталось всего 23 бойца».

Из устного рассказа отца о ранении осталась такая картинка: рота атакует населенный пункт, выбивает немцев, но те сразу же контратакуют. Группе бойцов и отцу в том числе удаётся зацепиться на окраине и продержаться несколько часов до следующей атаки. Отец ложится за «Максим» вместо погибшего пулеметчика и, как говорится, «отводит душу», вспоминая училище, где он по этой дисциплине был среди лучших. Потом по всему телу разливается тепло (боли, по его словам, он не почувствовал), и приходит в себя он уже в феврале 1942 года в госпитале.

А вот описание этих боёв из наградного листа: «Тов. Демурин с первым батальоном 34-й отдельной стрелковой бригады неоднократно ходил в атаку, активно действовал по задержанию трусов и паникёров, убегавших с линии боя, и возвращал их в подразделения. 22/XII-41 года в бою под деревней Лыткино из боя выбыл командир наступающей роты. Тов. Демурин командование ротой принял на себя и повёл роту в атаку. В результате его активного действия и проявления мужества и храбрости рота под руководством тов. Демурина первой ворвалась в деревню, разгромив укрепившегося в ней противника, выполнила поставленную перед ней задачу. В результате смелого действия роты, руководимой тов. Демуриным, батальон овладел деревней Лыткино. 28/XII-41 года тов. Демури активно действовал в бою за овладение деревней Сугорово. В этом бою тов. Демурин получил тяжёлое ранение в голову. Тов. Демурин вполне заслуживает представления его к правительственной награде Ордену Ленина».

Одним словом, и в том, насколько быстро бригада вышла на рубежи, установленные приказом о наступлении, и в уничтоженных ею с декабря 1941 по апрель 1942 года более 10 тысячах немецких солдат и офицеров есть вклад отца. Приказом войскам Западного фронта № 0477 от 26 апреля 1942 года отец был награждён Орденом Красного Знамени. Узнал он об этом только в конце 1942 года.

«После излечения в госпитале в Средней Азии был назначен старшим оперуполномоченным Особого отдела НКВД в формирующуюся в г. Чимкенте 102-ю стрелковую дивизию, — пишет далее отец в своей записке. — В мае 1942 года дивизия прибыла на Южный фронт и вступила в бои. С боями вынуждены были отступать до Северного Кавказа и вели бои в районе г. Орджоникидзе. Здесь я был награждён Орденом Красной Звезды».

Трагическая судьба 102-й стрелковой дивизии и 37-й армии, в которую она входила, наглядно отражает июльскую 1942 года трагедию всего Южного фронта. Приняв первый бой с немцами 9 июля под Лисичанском (современная Луганская область Украины) в составе 12639 человек и удержав свои позиции, 102-я дивизия вместе с другими частями 37-й армии получила приказ на отход. Отвод войск был организован плохо, большая часть личного состава гибла под бомбёжками и на переправах, особенно через Северский Донец и Дон. Тем не менее, арьегардные бои продолжались. К 12 июля в дивизии осталось около 400 бойцов. 24 июля она получила несколько сотен бойцов пополнения и этими разрозненными силами приняла 26 и 27 июля бой с 70 немецкими танками и полком мотопехоты на реке Маныч недалеко от г. Сальск. В этом бою остатки дивизии были разбиты и вместе с другими частями 37-й армии попали в окружение. Прорыв из окружения начался 1 августа и продолжался до 4 августа, когда 102 дивизия в составе около ста бойцов заняла оборону на реке Кубань. 14 августа оставшиеся в живых были переданы в 275-ю стрелковую дивизию.

Из наградного листа, подписанного в начале ноября 1942 года командиром 275-й стрелковой дивизии: «Во время боёв на реке Баксан, август 1942 года, тов. Демурин участвовал в бою против румынской дивизии, пытавшейся переправиться на нашу сторону, где было уничтожено до 600 солдат и офицеров противника. Во время боёв на высоте 910 тов. Демурин организовал разведку полка, обеспечившую быстрое продвижение стрелковых батальонов и овладение высотой. В боях в районе р. Куры тов. Демурин, действуя в соответствии с приказом 227, остановил бегство отдельных бойцов с поля боя, восстановил воинскую дисциплину и обеспечил продвижение 2 стрелкового батальона на высоты 404 и 432. Тов. Демурин в боях смел, решителен, инициативен. Вывел из окружения стрелковый батальон, сохранив людей и вооружение. Специальной работой профилактически исключительно много помогает командованию в укреплении боеспособности полка. Тов. Демурин достоин правительственной награды — ордена «Красное Знамя».

Потом было освобождение Тамани, в ходе которого отец участвовал в одной из десантных операций, работа в органах контрразведки «СМЕРШ» Степного военного округа, Воронежского и 1-го Украинского фронтов. Третий свой военный орден — Отечественной войны II степени — отец, по его рассказам, получил за участие в поиске и обезвреживании немецкой разведывательной группы в ходе Львовско-Сандомирской операции. Соответствующих документов в архиве Министерства обороны нет; видимо, надо искать в архиве ФСБ.

Закончил войну отец в Праге вместе с 4-м гвардейским Кантемировским танковым корпусом, где он был заместителем начальника отдела контрразведки «СМЕРШ» в 3-й гвардейской мотострелковой бригаде.

После войны отец продолжил службу в органах военной контрразведки КГБ СССР, а после увольнения на пенсию работал в народном хозяйстве.

Праздник Победы для него и его друзей всегда был особым праздником — скорее печальным, чем радостным — хотя во всех ветеранских и памятных мероприятиях он с удовольствием участвовал. Трагизм 1941 и 1942 года (о последующих военных годах он рассказывал более спокойно и иногда даже с юмором) навсегда остался в его сердце. Умер отец в 2005 году от второго инфаркта, который он получил после того, как воры ограбили его квартиру почти сразу после 60-летия Победы.

Кем был отец в жизни прежде всего остального? Стоя у его гроба, я понял, что прежде всего он был солдатом. Это была его профессия. Он часто сетовал, что его направили на службу в контрразведку и не дали пойти по командному пути: был бы, мол, к концу войны командиром полка. Когда он говорил об этом, мать всегда отвечала: тогда бы ты вообще не выжил. Читая его наградные документы, я понял, что выжил он не потому, что попал в контрразведку. Если ты понимаешь, что надо воевать, то своё место в бою ты всегда найдёшь. И он его, судя по всему, находил. А вот в гражданской жизни он был не на своем месте. Но всегда работал честно, и коллеги и руководство его уважали.

В его отношении к войне, к книгам и фильмам о войне, к государственной политике памяти о ней было немало нюансов, обо всех в очерке не напишешь, но об одном скажу. Отцу было особенно дорого, что у него «винтовое» Красное Знамя (если к июлю 1943 года за 19 лет существования ордена «на винте» его вручили 18200 раз, то всего за годы войны состоялось 238 тысяч награждений Орденом Красного Знамени). В 1943 году был введён порядок ношения этого ордена на пятиугольной колодке, но отец каким-то образом избежал этого. Когда в 2005 году в парке на Поклонной горе появились стенды «Награды Великой Отечественной войны» и на них не оказалось Ордена Красного Знамени, это отозвалось в его сердце особенной болью. В ответ на мой телефонный звонок работник музея ответил: «Но ведь этот орден был учреждён не во время Великой Отечественной!». Что тут скажешь? А что сказать по поводу того, что Орден Красного Знамени был после 1991 года в принципе упразднен вместе с Красными Знаменами частей и соединений Вооруженных Сил? Государство сделало попытку вернуться в качестве наград и воинских символов к крестам. Но спросите любого настоящего солдата, будь-то сержант, офицер или генерал, какую награду он хотел бы получить, и он ответит вам: Боевое Красное Знамя.

Горечь, сопровождающая мои воспоминания об отце, заключается в том, что сегодня, когда я созрел по-новому поставить некоторые вопросы о войне и послевоенном времени и лучше понимаю, в чём надо до конца разобраться, его уже нельзя переспросить. В том, что мы с отцом недоговорили обо всём этом, моя вина. В институтские годы я был отчасти похож на главного героя кинофильма «Исчезнувшая империя», хотя воспитан был, в целом, правильно, как большинство юношей в СССР. Уже в 1980-м году я оказался в одной из точек жесткого противоборства с англосаксами в Африке — в Мозамбике. Потом была служба в МИД, которой я был очень увлечен. Всё казалось, что участвую в каком-то особенно важном деле — и в советский период, и потом. О том, что мне удалось сделать на службе, отец знал и с уважением относился к этому. Но времени на тесное общение с родителями оставалось мало. Сейчас служба в прошлом, а боль об отце, об упущенном шансе взять у него живого побольше того, что я мог бы передать потомкам, — со мной. Тут уже ничего не изменишь. Можно только уповать на Божью помощь, как было после смерти отца, когда, разбирая его бумаги и горюя по поводу того, о чём я написал выше, я наткнулся на три листка, исписанных его каллиграфическим почерком, с описанием основных вех его военной службы.

Написанное отцом — это те моменты в жизни, ради которых человек рождается и к которым готовится, порой, долгие годы. А бывает так, что времени на подготовку судьба ему не отпускает. И тогда включается родовая память или историческая память всего народа, переданная ему с молоком матери, закреплённая отцами и учителями в детстве и юношестве. Она и подвигает его на героизм. А он, своим героизмом, вносит свою лепту в формирование этой общенародной памяти.

Русские люди о подвиге отцов — и своих, и братских народов — помнят и им гордятся. Но к часто звучавшим сегодня словам на этот счёт: «Я помню! Я горжусь!» необходимо добавить ещё два: «Я защищаю!»

Фото из архива автора.