Контекстное домино

«Журналистика в России — очень опасная профессия». Я всегда скептически относился к этому лозунгу, а теперь воспринимаю его вполне серьезно. Оказывается — да, опасная. «Убить», «покалечить», «арматура», «приезжай к нам в Тосно», «поговорим по-мужски», «покалечить», «убить» и даже «забить камнями», — каждый день, пролистывая сотни таких сообщений, я пытаюсь угадать, есть ли среди их авторов псих, который, выследив меня или случайно встретив однажды на улице, пырнет, например, ножом. Думаю, такой человек среди моих читателей есть.

Я не могу похвастаться какой-то исключительной способностью чувствовать опасность, но это уже не вопрос интуиции, это вопрос вероятности — если сотни разных незнакомых людей каждый день обещают тебя убить, это опасно в любом случае. Просто примерьте на себя — как бы вы себя чувствовали, если бы каждый день вам угрожали убийством.

Не знаю, как это прозвучит, но мне не только страшно, но и приятно. Получать угрозы в свой адрес для журналиста — похвала и награда. Значит, не зря работал, не зря писал.

Из книг, фильмов, из всякой поп-культуры мы знаем, как это бывает — наступит журналист кому-нибудь на хвост, ну и хозяин хвоста или сразу стреляет, или сначала старается подкупить или запугать. То есть, ситуация понятная, и по законам жанра сейчас я должен предъявить вам ставшее причиной угроз мое сенсационное расследование или острое интервью. Или — разоблачительный репортаж. Но парадокс заключается в том, что мне нечего вам показать. Нет ни расследования, ни интервью, ни репортажа. Но что же стало причиной угроз?

«Бог тебе судья, мерзавец», — пишет мне председатель общественной палаты Московской области. «Пишет из Австрии и ссыт приехать в Россию», — возмущается по моему поводу любимый народом комический актер. «Я требую найти и наказать тех, кто не добил Кашина!» — вступает в дискуссию популярный радиоведущий. Ну и дальше уже — сотни незнакомых людей обещают меня убить, покалечить и все такое прочее. Они никак не связаны между собой, эти люди, их порыв вполне искренен. И я, поеживаясь, читаю их пожелания сдохнуть, захлебнуться собственной кровью, быть повешенным на Болотной площади или хотя бы лишиться конечностей, чтобы не писать таких твитов, как тот, который вызвал реакцию этих милых людей.

Да, всего лишь твит, меньше 140 знаков. Русский поп-певец африканского происхождения Пьер Нарцисс в эфире безумного телешоу на канале «Россия-1» смешно оговорился — хотел сказать, что Америка будет поставлена на колени, а сказал, что на коленях будет стоять Россия. Эту строчку я и процитировал в своем твиттере. Ну и понеслась, до сих пор получаю вот это: «Ответь на вызов, сука, соглашайся на дуэль».

Наверное, стоит объяснить мое странное хобби — давным-давно, когда я завел твиттер, мне показалось интересным, обнаруживая где-нибудь в интернете смешную или глупую фразу, цитировать ее в своем твиттере без кавычек, наблюдая за недоумением читателей, которые не понимают, почему вдруг я начинаю писать о себе в женском роде, называть имена, которых никто не знает, или восхвалять существующее правительство. Вечнозеленая, никогда не надоедающая игра — такое контекстное домино, что ли. Кто в курсе, тот сыграет со мной, кто не в курсе, пройдет мимо. И всем хорошо.

Так продолжалось до недавнего времени. А теперь — где-то между Майданом и Крымом, — началось. На каждую цитату находится желающий оторвать мне в порядке полемики голову или сломать мне ногу. Раньше меня веселила реакция читателей, теперь пугает, и, будь я обыкновенным обывателем, я бы, конечно, прекратил эту игру. Но я журналист, я человек медиа.

Медиа — это донесение информации до аудитории. Способы доставки меняются, не меняется суть. Когда-то были газеты, и читатель, недовольный прочитанным, сердито отбрасывал газетный листок — мол, пишут, черт знает что. Потом появился телевизор, а с ним и люди, разговаривающие с телевизором. А потом появился интернет, который упростился теперь до 140-значного твиттера — когда что-то упрощается, самой прогрессивной формой всегда оказывается самая простая. Донецкая история журналиста Азара, мне кажется, этот принцип вполне подтверждает — там, где в газетные времена был нужен большой подробный репортаж, теперь достаточно одного твита. Времена поменялись, просто пока не все заметили.

Я — заметил. Цитаты в твиттере — это год назад могло быть игрой, но бывает, что и войны вырастают из игр. Дело прочно, когда под ним струится кровь, кровью мне грозят за цитаты в твиттере каждый день — значит, это уже не игра, и я не шучу, говоря, что отношусь теперь к цитатам в твиттере как к самому важному и самому серьезному своему занятию в сфере медиа. Мне нравится метафора про курение — вот когда-то повседневностью были трубки и сигары, потом появились сигареты, и трубки с сигарами стали излишеством. Эту метафору я впервые услышал, когда в роли сигар были газеты, в роли сигарет — интернет, а сейчас роли поменялись опять, газет нет вообще, сигары и трубки — это уже традиционные журналистские жанры, не умершие только потому, что просто все привыкли, что так положено, что в газете должен быть репортаж, расследование, интервью, а также кроссворд и колонка юмора наподобие той, которую вы сейчас читаете. Это все сигары и трубки, а в роли сигарет теперь твиттер.

И в этом в очередной раз изменившемся мире свою миссию с этими цитатами в твиттере я вижу так.

Во-первых, это постоянный мониторинг озверения наших людей.

Во-вторых, моя миссия с цитатами в твиттере — воспитательная, просветительская. Демонстрируя своим почти ста тысячам читателей вырванные из контекста фразы, заголовки, реплики, я демонстрирую им, что слово, произнесенное и напечатанное, может значить что угодно. Оно может быть правдой, может быть ложью, может быть просто бессмысленным набором букв — и единственный вывод из этого простой: никому не надо верить слепо. Мне тоже не надо верить.

И это мне представляется безумно важным: именно сейчас, в эти суровые-суровые дни, должен выйти к людям кто-то, кто скажет: «Вы меня давно знаете, вы ко мне привыкли, вы меня читаете и, вероятно, привыкли мне доверять. Так вот, не надо мне верить, исходить надо из того, что вас все обманывают».

Наши пропагандисты любят выражение «информационная война», имея в виду, что ее ведут между собой какие-то большие субъекты — страны, компании, армии. В действительности главная жертва любой пропагандистской кампании — это аудитория, каждый конкретный человек. И, забрасывая свою аудиторию странными словами, будь то цитата Пьера Нарцисса или приказ полковника Стрелкова, который оказался не его приказом, я делаю своим ста тысячам читателей прививку. И если хотя бы каждый второй после этой прививки, увидев заголовок «Германия признала наличие иностранных наемников в Донбассе», поймет, что его обманывают — значит, моя миссия выполнена успешно.

Журналистика, искусство, любая общественная деятельность чего-то стоят только в том случае, если они нарушают существующие правила, расширяют границы допустимого, вызывают ярость и ненависть людей, живущих привычкой. К весне 2014 года этим требованиям стал отвечать мой твиттер, состоящий из чужих цитат. Это маленький шаг для человека, но, может быть, очень большой шаг для человечества. Давайте на всякий случай запомним этот момент.

Фото: Коммерсантъ/Дмитрий Лебедев.