К России возвращается «мягкая сила»

В Китае должен появиться Международный университет на базе российского МГУ им. Ломоносова. Договор об этом был подписан 11 августа между москвичами и властями города Шеньчжэнь. Планируется, что новый вуз примет первых студентов (около пяти тысяч человек) уже в 2015 году. Всю материальную сторону вопроса готовы взять на себя власти КНР, а вот образовательные программы будут полностью российские, с единственной оговоркой, что преподавание будет вестись не только на русском, но и на китайском и английском языках.

Внедрение иностранных образовательных стандартов означает, что другое государство будет влиять на умонастроения в обществе. Так, хорошее отношение к России некоторых стран Азии, Латинской Америки, Ближнего Востока, Африки связано с тем, что руководители этих государств получали образование в Советском Союзе.

Поэтому все крупные державы стремятся всячески заинтересовать своей культурой жителей других стран, особенно там, где есть собственные интересы. К примеру, китайский Институт Конфуция работает в 96 странах мира. В планах Пекина довести число изучающих китайских язык за пределами КНР до 100 миллионов человек. Вузы на территории Китая активно принимают выходцев из африканских стран, где работают китайские компании. Во многих государствах, где живут тюркоязычные народы, действуют различные турецкие университеты. Обширная сеть учебных заведений финансируется Саудовской Аравией. Про западные центры по всему миру не стоит и говорить.

Распространение российского культурного влияния сейчас идет в основном через фонд «Русский мир», имеющий представительства в десятках стран мира. Но основная их работа пока концентрируется больше на организации немногочисленных курсов по изучению русского языка. Открытие совместного университета в Шэньчжэне — это проект уже совершенно другого уровня.

Самое интересное, что инициатива открыть университет принадлежит китайской стороне. Получается, что в КНР заинтересованы в российском культурном присутствии. Есть ли шанс, что голос Москвы захотят услышать и в других странах мира? Особенно сегодня, когда противостояние России и Запада за последние два десятилетия достигло своего апогея.

Профессор Высшей школы экономики Леонид Поляков считает, что у нашей страны есть большой потенциал:

— Открытие совместного университета в Китае — это хороший пример, как мы можем использовать «мягкую силу». Когда контактируем с Европой и США, то выступаем в роли ученика, а тут мы можем быть лидерами или хотя бы равноценными партнерами.

С Китаем мы имеем хорошую историю взаимодействия, в том числе в образовательной сфере. Надо восстанавливать сотрудничество. Мы сможем лучше понимать друг друга, изучать культурное наследие наших народов, вырабатывать совместные взгляды на миропорядок, который сейчас творится заново. Думаю, что другим нашим вузам, особенно тем, что расположены на Дальнем Востоке и в Сибири, надо последовать примеру МГУ.

«СП»: — Сотрудничество университетов позволит объединить усилия и для повышения образовательного уровня жителей наших стран.

— Будущий мир — это мир образованный людей. Люди с хорошим образованием, интеллектуально развитые есть самый важный капитал. Если мы соединим китайскую усидчивость и российскую креативность, то получим очень интересный образовательный проект.

Пока же тенденция такова, что лучшие мозги утекают в США, и Штаты пользуются этим очень эффективно. Наверное, действительно пора расширять площадку подготовки специалистов.

«СП»: — Но ведь мы можем сотрудничать в этой сфере не только с Китаем.

— Я думаю, что перспективно сотрудничество вообще с Юго-Восточной Азией: с Южной Кореей, Японией, Малайзией, Сингапуром. На мой взгляд, хороших результатов даст и взаимодействие с Индией, где взращивают отличных программистов.

У нас традиционно образовательный поток устремлен в Европу и США. Знаю это по своим студентам Высшей школы экономики. У многих из них мечта оказаться на Западе, они хорошо знают английский язык, некоторые — французский и немецкий. Но очевидно, что пора обратить внимание на Восток.

«СП»: — Чем Россия может быть привлекательна для других стран?

— Когда приходит Америка, то она приходит как доминант. Как страна лидирующей культуры, которая выдает образцы. США выступают в роли некоего недосягаемого идеала. В результате взаимодействия с американцами у народов складывается комплекс неполноценности и даже, в конечном счете, отторжение западной культуры. Я считаю, что феномен распространения исламского фундаментализма связан именно с этим. Наиболее радикальные исламистские группы считают контакт с американцами угрозой собственной идентичности. Это при том, что США несут другим свои технологии.

С Россией такого никогда не было. Ее культура более мягкая и не такая агрессивная. Она предполагает синтез культур, а не их вытеснение и замещение своей. В этом смысле, у нас очень большое преимущество при взаимодействии с незападными культурами.

«СП»: — В каких сферах мы можем распространять свое влияние?

— Очень интересно взаимодействие во всех видах современного искусства: в кинематографе, в литературе, в живописи, в театре. Здесь очень большой резерв, в том числе и образовательный. Скажем, очень интересны японский и китайский театры. Поэтому можно создавать совместные школы, где восточные культуры будут осваивать великую русскую традицию Константина Станиславского и Михаила Чехова, а наши студенты будут учиться крайне нетривиальным восточным техникам исполнительского мастерства. Стоит только начать, и мы найдем множество форматов, в которых будем эффективно взаимодействовать.

Профессор Российского государственного гуманитарного университета Сергей Черняховский уверен, что России под силу изменить отношение к себе даже в западных обществах:

— О распространении своего культурного влияния Россия задумывалась давно, другое дело, как это реализовывалось. Я думаю, что создание совместного университета — это только первый шаг нашей работы в Китае, скоро мы услышим и о других проектах. В следующем году будем отмечать юбилей окончания войны, это касается и нас, и Китая, так что будут совместные мероприятия.

Создание позитивного образа России в мире — важная задача.

«СП»: — В каких формах мы можем ее решить?

— Наверное, надо использовать любые подходящие формы. Конечно, это образование и культура. И у нас для этого есть большие возможности. В частности, при взаимодействии с тем же Китаем. Скажем, мы прошли длительный период атеизма, сейчас общество у нас светское. А китайская культура всегда формировалась как атеистическая. То же конфуцианство — это не религия, а мировоззренческая система. Мы видим цивилизацию, ушедшую от серьезной роли религии. Как минимум, есть задача осознать этот феномен.

Есть американская мечта, есть китайская мечта. И вопрос: на какую больше похожа русская мечта? Осознание нашего сходства и наших различий само по себе интересно, помогает выработать совместное видение мира.

Мы помним, как наши страны были двумя коммунистическими державами, которые сообща могли кидать вызов всему миру. Я служил на советско-китайской границе, и меня готовили к разным вариантам развития событий. Но даже тогда, когда отношения наших стран были напряженными, никакого жесткого ментального различия я не чувствовал. Так что есть возможности для сотрудничества.

«СП»: — Можем ли мы вместе увеличить конкурентоспособность наших стран в мире?

— Это возможно сделать, тем более есть опыт. У китайцев развито стратегическое мышление. Они проанализировали опыт трагедии Советского Союза и поняли, как ни в коем случае нельзя поступать. Они выстраивают свое поведение на десятилетия вперед, и в этом их преимущество.

В центре конфуцианской философии лежит добродетель чиновника. Но понятно, что одна только этика не может заменить материальных потребностей экономики. Но может сильно на них повлиять.

В 1970-е годы Китай был очень отсталой страной. Когда в начале семидесятых Китай закупил за границей 50 грузовиков, это рассматривалось как крупнейшая сделка. Но посмотрите, какой путь прошел со времени беспорядков на площади Таньаньмэнь, и какой путь мы прошли с августа 1991 года. Мы тогда были значительно впереди Китая, и какой бы рывок могли совершить сейчас — всё это надо изучать и делать выводы.

«СП»: — Есть ли у нас шанс расширить свое влияние в странах Азии, Африки, Латинской Америки?

— У разных стран разные интересы. Но если говорить в целом, Россию ждут. И связано это с одним очень важным фактором: как бы ни относились к России, но все признавали ее способность предложить что-то свое и что-то оригинальное. Особенность российской культуры в том, что она ничего сама не выдумывает, но берет достижения мировой культуры, интегрирует их, перерабатывает их и в итоге предлагает миру лучшие образцы. И так было всегда. Мир к этому привык.

Поэтому наибольшее разочарование в мире происходит тогда, когда мы говорим, что будем такими же, как все. Но никому не нужно, чтобы мы перегнали кого-то по количеству сортов колбасы, это под силу и всем остальным.

Нынешний мир постмодерна, утвердившийся на Западе, вызывает отторжение и на самом Западе. Собственно поэтому растет популярность политиков типа Марин Ле Пен. А наиболее значимой альтернативой постмодерну на планете становится исламский фундаментализм. Но в своей реализации он выглядит малокомфортным для человечества. И сейчас все ждут, предложит ли лучшую альтернативу Россия. До настоящего времени мы всегда это делали, сейчас все снова ждут нашего слова.

Стоит отметить, что до конца 1960-х годов отношение западных интеллектуалов к нашей стране было положительным. И изменение их отношения связано вовсе не с тем, что они узнали что-то о репрессиях. О них догадывались всегда, но их это не волновало. Интеллектуалов интересовало, будет ли у нас построен новый мир, а о цене западная цивилизация никогда не думала. А вот когда мы решили строить жизнь как на Западе, интеллектуалы спросили: «И ради этого вы перебили столько народа?»

Сейчас важно, что прорывное может предложить Россия, и что из ее классической культуры может годиться для удержания от соблазна масскультуры и сползания в «общество потребления».

С одной стороны, мы видим постмодернистский распад. С другой стороны, есть множество стран, которые хотят сохранить классическую культуру. Если Россия сможет стать лидером её сохранения, то это вызовет в мире отклик, сравнимый с откликом во время зарождения на планете массового рабочего движения.

«СП»: — Какую практическую выгоду получит от этого Россия?

— Мы будем иметь комплементарное отношение мира. Известно, что до конца 1970-х примерно две трети человечества симпатизировали Советскому Союзу. Когда мы начали не очень умные реформы, то эта поддержка стала падать. Одни испугались последствий, а Китай посчитал, что мы отрекаемся от самих себя.

После того, как мы отбились от интервенции в 1918−19 годах, Ленин сказал, что если бы Антанта воевала против нас так же, как она воевала против Германии, то мы бы не выстояли, но нам удалось отнять у Антанты ее солдат. Сейчас схожая ситуация: если интеллектуалы мира будут видеть в России своего союзника, то никакие недружественные действия президентов не смогут быть полностью реализованы.

Это вовсе не значит, что нам надо сосредоточиться на одной духовности и отказаться от развития технологий, укрепления экономики, армии и флота. Но, безусловно, центральный вопрос — это ментальное влияние.

«СП»: — То есть, Россия станет привлекательной, когда предложит миру альтернативную модель развития?

— Желательно предложить свою модель развития. Мы должны предложить хотя бы привлекательные образы чего-то гуманного, чтобы мир мог немного передохнуть от всего того, что называют постмодерном и что приводит к бессмысленности существования.

Фото ИТАР-ТАСС/ Александра Мудрац