Как «умирает» белорусская деревня

В предыдущей заметке («Почему Западная Белоруссия не западная Украина») я рассказал, какие впечатления у меня сложились от экскурсии по городу Гродно. После неё мы отправились с полковником Вильчинским в западно-белорусскую глухомань. Я попросил показать умирающую деревню: они есть в любой стране, по их виду, настроению жителей, обстоятельствам, из-за которых населённый пункт попал в категорию неперспективных, о многом можно судить.

Николай Романович ответил, что такую деревню он мне покажет без всяких проблем. Потому что как раз в умирающей деревне, она называется Ярмоличи, живёт его троюродный брат.

К слову, Николай Вильчинский, переехавший в Западную Белоруссию из Подмосковья — с местными корнями. Он родился в Гродно в семье офицера военной контрразведки. Окончил Московское высшее командное общевойсковое училище, потом Военную академию имени Фрунзе. Почти всю жизнь прослужил на территории России. Прошёл все офицерские ступеньки, начиная с командира взвода. Вильчинский хорошо знает английский язык. В последние годы, на пике своей военной карьеры, возглавлял в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке службу, которая отвечала за контакты с американскими комиссиями, приезжавшими проверять, как Россия выполняет свои договоренности насчёт паритета вооружений. Сам несколько раз ездил в США. Горбачёва, понятное дело, полковник считает предателем и в подтверждение своих слов приводит сильные примеры.

Кроме того, Вильчинский опытный программист и подрабатывает переводом компьютерных учебников и пособий с английского языка на русский. В Гродно мы заехали в книжный магазин, и Николай Романович одну за другой стал открывать толстые книги в мягких обложках, изданные в Санкт-Петербурге, и показывать надписи: «перевод Николая Вильчинского».

Но теперь мы едем в умирающую белорусскую деревню. От областного центра удалились уже порядочно, но дорога остаётся безупречной.

Леса вдоль неё вычищены от сухостоя и напоминают московские парки. Только ещё с декоративными камнями на опушках. Крупные камни вдоль лесных дорог в Белоруссии принято красить и писать на них разные назидательные слова.

Меж лесами раскинулись такие же чистые поля, уже убранные. Солома на них скатана в красивые цилиндры. Ничего, похожего на косматый нечёсаный смоленский или тверской лес с бурьянами вдоль дороги и на заросшие дурным подлеском российские поля, не встретилось ни разу.

Километров через двадцать мы свернули на просёлок, ещё раз повернули и поехали вдоль простецких, но добротных сельских домиков. Дорога оставалась асфальтовой. Это уже был далеко не автобан. Но так же далеко от этой скромной приличной всепогодной дороги было до страшных российских колдобин, рвущих кардан машине и душу путешественнику в двух сотнях километров от Москвы и в двадцати от Ярославля или Калуги.

Машина остановилась у старого деревянного дома с крашеным забором. Навстречу нам шёл пожилой бодрый человек. Они обнялись с полковником. Это и был троюродный брат Вильчинского, Владимир Григорьевич Якимович. Между прочим, как рассказал по дороге полковник, срочную службу Владимир Григорьевич проходил во второй половине 1960-х и участвовал в наведении конституционного порядка в Чехословакии. И даже вроде бы первым въехал на её территорию на БТР. Спрашиваю, правда ли — что первым.

— Ще вертолёт вперёд нас летел, — отвечает ветеран. — А больше вроде никого не было.

— Сопротивлялись местные?

— Не. Какое там сопротивление.

— Чехи это не чеченцы.

Крепкий ветеран раздвигает губы в улыбке:

— Да, чехи это не чеченцы.

Деревянный дом в деревне Ярмоличи построил отец Владимира Григорьевича в 1957 году. Тогда рядом с деревней была ферма, была мельница. Но потом, уже в новое время, ферму перенесли ближе к другому селу, мельницу закрыли. Деревня стала неперспективной. Из примерно 500 жителей теперь постоянно тут живёт 37 человек. Сами Якимовичи тоже прописаны в городе, у них там квартира. А лето проводят здесь, в родительском доме. У них огород, занятый в основном картошкой («полтонны бульбы выкапываем, на всё хватает»), куры, кролики, небольшой сад. Общая площадь участка 16 соток («хорошо, что не больше» — говорит хозяин). Пенсия у Владимира Григорьевича, если в пересчёте, 260 долларов, у хозяйки, Аллы Фаддеевны, поменьше.

До деревни регулярно ходит автобус. Магазина, правда, нет. Три раза в неделю приезжает автолавка.

Интересуюсь, почём тут дома.

— Смотря какой дом, — после паузы отвечает Алла Фаддеевна. — И за пять тысяч (в Белоруссии после прыжка инфляции 2011 года всё считают в долларах — В.Ш.) люди продают, и за семь с половиной.

Чуть позже выясняется, что два дома по соседству были проданы по пятьсот долларов — правда, оба совсем небольшие, брали из-за участков.

Спрашиваю, как хозяева оставляют дом на зиму. Мой вопрос понимают не сразу.

— Да как. Замок повесили и пошли.

— Не воруют?

— Что вы! У нас такого нет. Холодильник, телевизор оставляем.

— Дома покупают местные или есть люди из других краёв, из России?

— Нет, все свои.

Московский читатель, наверно, недоумевает — для чего ему тут расписывают эту убогость. У читателя немосковского, чьи родители или бабушка остались в российской умирающей деревне, думаю, другие чувства.

Распрощавшись с хозяевами, мы отправились в другую деревню — Олекшицы. Она из справных. Не так, чтобы всем на зависть, но в порядке.

Да вот, сами посмотрите.

Это магазин — один из трёх на дорожной развязке в начале деревни.

Сельская школа

Столовая. Мы с полковником тут перекусили.

Затем я сфотографировал цены и пересчитал их на российские деньги: салат из свежей капусты — 4 рубля, салат из помидоров и огурцов — 11 рублей, рассольник -14 рублей, борщ — 17 рублей…

Приёмо-заготовительный пункт. Мне много рассказывали, что в Белоруссии, в отличие от России, селяне и дачники могут без проблем сдавать яблоки и огурцы-капусту-морковку в потребкооперацию. Но этот приёмный пункт на центральной площади села Олекшицы, как видите, был закрыт, и даже штукатурка на нём местами обвалилась.

(Продолжение следует)

Фото автора