Все не так однозначно

I.

На меня тут на днях наорал незнакомый дядька. Я выступал с лекцией на тему «Русский национализм во сне и наяву», а дядька сидел в первом ряду, и когда стало можно задавать вопросы, он заорал, что я фашист, и что в приличном обществе мне бы набили морду. Я потом спросил местных (это было под Калининградом), что это за дядька. Оказалось, вице-президент местной сети супермаркетов. Я слежу за калининградскими новостями и помню, как полгода назад начальник этого дядьки, выступая в областной думе, обозвал депутата Гинзбурга евреем, но фашист при этом я, хорошо; раньше бы я этому удивился, но то раньше, а теперь — я вообще слабо представляю себе современного россиянина, который бы умел чему-то удивляться. Когда-нибудь потом этому придется учиться заново, а пока просто на память несколько наблюдений; собственно, про калининградского дядьку антифашиста — это было первое.

II.

Второе пускай будет про Тесака. Человек по прозвищу Тесак — это, я думаю, самая омерзительная сущность, какая только есть в современной России. Пользуясь лояльностью государственных структур, которым он, судя по его публичному поведению, оказывал всякие деликатные услуги политического характера, Тесак организовал всероссийскую сеть громил и садистов. Участники этой сети нападали на людей, бездоказательно обвиняя их в педофилии, удерживали их силой в каких-то помещениях, издевались над ними, потом выкладывали видео с издевательствами в интернете. Даже такое сдержанное описание Тесака однозначно указывает на то, что он должен сидеть в тюрьме. Он и сидит, только что ему дали пять лет, вот только не за издевательства над людьми и не за создание организованной преступной группы, а, я не шучу, за комментарии к фильму «Сталинград» в соцсети «ВКонтакте». Это двести восемьдесят вторая статья, отношение к которой у меня такое же однозначное, чем к Тесаку. Этой статьи в уголовном кодексе быть не должно, она наследница советской 58-й, она предусматривает наказание за мыслепреступление, и любой, кто осужден по ней — политзаключенный. Любой, даже Тесак. И, как бы отвратительно это ни было, я считаю сейчас своим долгом требовать освобождения Тесака. По этой статье не должен сидеть даже он. Солидарность с этим требованием — легкий тест на гражданские качества любого из нас, проверьте себя.

III.

Третье наблюдение — про «дело Кашина»; история хоть и не нашумевшая (о ней вообще почти никто не писал), но очень поучительная в том же смысле — удивляться сейчас вообще ничему не получается. Дело о покушении на меня открыто в 2010 году, новостей давно никаких не было, и я как-то уже по умолчанию отношусь к этому так, что да, дело не ведется, но тут «Фонтанка» написала вдруг, что кто-то делом все-таки занят, а именно — кто-то отлавливает людей, которые могут что-то о нем знать, увозит в лес, колет сывороткой правды и заставляет сознаться. Похожую историю про другого человека я слышал полтора года назад, его тоже возили в лес, били и спрашивали, не причастен ли он к покушению на Кашина.

Я прекрасно понимаю, что те люди, которых возят в лес, действительно могут как минимум знать о заказчиках и исполнителях преступления против меня. Проблема только в том, что похищать даже этих людей — само по себе преступление, и права радоваться этому преступлению у меня нет. Вы подозреваете кого-то, у вас есть доказательства? Задержите и допросите по-человечески, иначе чем вы отличаетесь от тех, кто нападал на меня? — мне довольно трудно произносить такие вещи вслух, меньше всего я хотел бы становиться защитником людей, которые меня чуть не убили, но именно такая позиция представляется мне единственно возможной для человека. Похищать, бить и пытать нельзя даже самых плохих людей.

IV.

Наблюдение четвертое. «Жан-Жак». В Москве действует новый регламент по поводу уличных вывесок; регламент достаточно строгий, но при этом справедливый — анархическое городское оформление испортило постсоветскую Москву сильнее, чем даже Каганович со своим генпланом. За вывесками не видно города, а сами вывески как будто прошли через конкурс на самое некрасивое произведение визуального искусства. С этим надо было что-то делать, и вот городские власти сделали, заказали регламент модному дизайнеру Лебедеву, давно и серьезно занимающемуся вывесками, он сформулировал требования, кафе «Жан-Жак» этим требованиям не соответствует.

«Жан-Жак» пытался выглядеть как настоящее французское брессери, которое тоже подчиняется своего рода регламенту — снаружи ему положено быть обитым такими деревянными панелями, как будто это не кафе, а шкаф. Московский регламент никаких панелей не предусматривает, поэтому их теперь отодрали, «Жан-Жак» стоит голый.

О «Жан-Жаке», я думаю, читатели «Свободной прессы» знают прежде всего из каких-нибудь политических статей о протестных настроениях «креативного класса». «Жан-Жак» — это единственное в России кафе, ставшее самодостаточным термином в политической публицистике. «Жан-Жак» давно перерос точку общепита и давно превратился в важную достопримечательность Москвы нулевых. Теперь этой достопримечательности в историческом виде нет, и это как бы такая цена, которую Москва платит за то, что в ней теперь не будет уродских вывесок, из которых она до сих пор состояла. Когда хороший или плохой, но вкус, прививается обществу сверху в административном волюнтаристском порядке, всегда обнаруживается что-то, о чем приходится жалеть, но только жалеть, не более, потому что когда решения принимаются в административном волюнтаристском порядке, нас с вами никто об этом не спрашивает.

V.

Пятое наблюдение — Макаревич. Макаревич выступил в отвоеванном (назовем это так) центральными украинскими властями Славянске (на самом деле концерт был в другом городе, в Святогорске, но в Славянск Макаревич тоже заезжал), и теперь его за это российская пропаганда всячески порицает, а некоторые депутаты Госдумы даже хотят лишить государственных наград. Я не люблю украинское государство и очень спокойно отношусь к Макаревичу, но когда пропаганда кого-то называет врагом России, и когда в травлю включаются российские депутаты, я понимаю, что нужно быть на стороне того, кого травят. Но, черт побери, это же Макаревич, человек с кремлевских концертов и корпоративов, человек из партии «Правое дело», человек, про которого сам Макаревич тридцать лет назад пел, что «чтобы не стать этаким вот музеем, в нужный момент лучше пойти ко дну». Я люблю читать всякую литературу о том, как советская власть издевалась над Ахматовой и Зощенко, или над Солженицыным и Бродским, если бы я был их современником, я бы, конечно, был на их стороне, но мне в современники достался Андрей Макаревич, и вслед за Борисом Акуниным я пытаюсь с выражением произнести лозунг «Кликуши, лакеи и просто идиоты, брысь от Макаревича!», но с выражением у меня не получается, на слове «брысь» начинаю неловко смеяться, как бывает, когда хороший человек расскажет пошлый несмешной анекдот. Брысь, ага.

***

Эти пять наблюдений никак не связаны между собой. Пожалуй, только лозунг «все не так однозначно», давно превратившийся в анекдот, объединяет эти пять эпизодов. И еще что-то вроде немоты — потому что современного русского языка, на котором теперь пишутся колонки про политику и про жизнь, я вижу, недостаточно, чтобы адекватно описать такие вещи. Когда заместитель знаменитого антисемита называет тебя фашистом. Когда подонка и громилу сажают по несправедливой политической статье. Когда ради раскрытия преступления совершаются новые преступления. Когда во имя красоты уничтожают если не красоту, то важное для города место. Когда в роли Ахматовой и Солженицына оказывается эстрадный певец с кремлевских концертов. Все не так однозначно, все не так однозначно — ты повторяешь это, привыкаешь к этому, и есть такой риск, что можно просто не заметить, когда что-то наконец действительно станет однозначно.

Фото: Дмитрий Лебедев/Коммерсантъ.