Загадка гения Михаила Таля

Любой из шахматных чемпионов планеты достоин восторженных слов. Все они — таланты, яркие личности. Однако Таль стоит в череде королей 64-х клеток особняком. Он — гений. Пусть и горела его звезда недолго, но — ослепительно…

Таль ворвался в шахматный мир, как комета. Сначала пошли слухи — в Риге появился очень способный паренек. Потом заговорили о его необычной, пылкой манере игры, опровергавшей строгую классику — с кавалерийскими наскоками, невероятными жертвами, круговертью комбинаций. Таль разбивал любые позиции, какие бы крепкие бастионы противник не строил, на какие бы хитрости не шел. Да и вид у него был демонический, внушающий трепет — худое лицо, горбатый нос, горящие из-под челки глаза. Экзотических прозвищ ему дали немало…

В три года Миша уже читал. В пять — в уме перемножал трехзначные числа. Память у него была феноменальной — он запоминал целые страницы, слово в слово. Потом с легкостью воспроизводил ход множества партий, заменяя целые шахматные энциклопедии.

Из первого класса вундеркинда перевели сразу в третий. В пятнадцать лет он окончил школу и поступил на философский факультет Рижского университета. Потом, уже всерьез занявшись шахматами, преподавал в школе литературу.

Он был эрудитом во многих областях, прекрасно знал литературу — читал запоем, очень быстро и все запоминал. Увлекался историей, музыкой. Играл на пианино — часто исполнял произведения Чайковского, Шопена, но за Рахманинова, которого обожал, не брался…

Вообще, у Таля было множество увлечений — например, футбол. Он был яростным болельщиком, часто ходил на стадион и брал с собой жену Салли. Правда, потом перестал, ибо не смог заразить ее своим фанатизмом. Друзьям же говорил: «Саська смотрит на игру, как баран на футбольные ворота!»

Таль часто брал в руки карты, с особым азартом играл в белот, которому его научил Фишер, и бридж. Последнюю игру считал даже более сложной, чем шахматы.

Он часто выступал в прессе. Но никогда не писал — диктовал текст по телефону. За ним порой наблюдал его приятель, гроссмейстер Генна Сосонко: «Я видел, что порой, начиная фразу, он не знал точно, как она закончится, но всякий раз интуиция и талант вели его к счастливому концу. Точно так же как в лучшие годы гений вел его верным путем по шахматной доске».

Соперника Таля тщательно готовились к схватке с ним, подробно разбирали его партии, тщательно выстраивали стратегию. Но как только начиналась игра, их замыслы рушились. Они, словно загипнотизированные, начинали колебаться, потом — ошибаться. И вот уже стремительно тает время на их часах, близок цейтнот. А над доской нависла худая талевская рука, готовая сделать решающий, убийственный ход…

Писатель Аркадий Арканов, который дружил с гроссмейстером, вспоминал, что он одинаково относился к победам над маститым коллегой и лю­бителем в сеансе одновременной игры. В них они порой и соперничали. Если ход игры не представлял для Таля интереса, он с серьезным видом предлагал ничью, которую перворазрядник Арканов с гордостью принимал.

Но случалось и по-другому: «Если же партия втекала в талевское русло, он садился напротив меня на стул, нависал над доской, лицо его приобретало странное выражение, от которого стано­вилось не по себе, он пожирал меня своими проникаю­щими глазами, тяжело дышал, шевелил губами и делал наповал разящие ходы. «За что? — думал я. — За что, Миша? Мы же друзья…» И сразу же после окончания экзекуции он превращался в нежного, застенчивого Мишу и произносил: «Не убегай после сеанса. Мы с тобой выпьем, если не возражаешь…»

И я не возражал".

В 17 лет Таль стал чемпионом Латвии, когда ему было едва за двадцать, победил в первенстве СССР, которое вполне могло считаться неофициальным первенством мира, ибо там участвовали такие корифеи, как Пауль Керес, Виктор Корчной, Борис Спасский, Давид Бронштейн и другие классные шахматисты.

Проходит год, и Таль, находящийся в фантастической форме, повторяет успех и становится победителем межзонального турнира. В 1959 году он в том же феерическом стиле сметает со своего пути всех соперников в единоборстве претендентов.

В том турнире соперники провели друг с другом по четыре партии. Советский гроссмейстер победил югослава Светозара Глигорича, исландца Фридрика Олафссона и представителя США Пала Бенко с одинаковым счетом — 31/2:½. И буквально разгромил будущего чемпиона мира Роберта Фишера — 4:0!

Кстати, с американцем у Таля сложились хорошие, почти дружеские отношения. Жена Михаила Нехемьевича Салли рассказывала, что как-то за границей, во время турнира на острове Кюрасао, муж сказал ей перед завтраком, что ненадолго отлучится. И знаете, что этого вышло?!

Прошел час, два, три, а Таль все не возвращался. Жена забеспокоилась — муж был человеком болезненным, и с ним могло случиться все, что угодно. Снарядили людей на его поиски, но они вернулись ни с чем.

И вот уже наступил вечер, потом и ночь, но спать никто не ложился — все в смятении слонялись по гостиничному фойе, ну а жена уже и вовсе смирилась с неизбежным, как она уже решила, горем.

Финал этой истории оказался неожиданным. В полночь две­ри пресс-центра, который в выходной день не работал и запирался, внезапно распахнулись и оттуда вывалились два человека с безумными глазами — Таль и Фишер. Выяснилось, что утром американец уговорил Таля уединиться в пресс-цен­тре и «погонять в блиц», чтобы жена не заставляла его сидеть в бассейне, не тащила в город. В общем, два корифея, забыв обо всем, играли больше четырнадцати (!) часов. По словам Салли, Таль в том «турнире» одержал больше побед…

В 1960 году он оказался лицом к лицу с чемпионом мира, своим тезкой Ботвинником. Несмотря на громадный авторитет и мастерство соперника, Таль был уверен в победе. Он и впрямь выиграл матч, причем сделал это легко и непринужденно — со счетом 121/2:81/2 и стал чемпионом мира.

Шахматы были в то время необычайно популярны в Советском Союзе, и единоборство молодого, напористого гроссмейстера — Талю было 23 года, — и солидного, умудренного опытом — Ботвиннику шел 49-й год — вызвало колоссальный интерес. На Тверском бульваре, у Театра Пушкина, где проходил матч, собирались тысячи людей, которые громкими возгласами встречали каждый ход.

Таль вернулся в Ригу триумфатором. На вокзале творилось что-то неописуемое. Восторженные поклонники на руках вынесли нового чемпиона мира из вагона и усадили в «Волгу». А потом подняли на плечи и сам автомобиль с драгоценным пассажиром. Кто мог тогда предположить, что звездное время Таля будет таким коротким…

Через год в матче-реванше Ботвинник, вопреки прогнозам, разгромил рижанина со счетом 13:8 и вернул себе титул чемпиона планеты. Причины столь жесткого фиаско Таля до сих пор не ясны. Одни говорят, что Таль почивал на лаврах, забросил подготовку, вел праздный образ жизни, пил-гулял, пребывая в уверенности, что «старик» уже не поднимется.

Другие, в частности, сын Таля Герман, считают, что проигрыш объясняется резко обострившейся болезнью Михаила Нехемьевича. Его мучили острые почечные боли и до матча, и во время поединков. Таль выглядел бледным, скованным, неуверенным в себе.

Возможно, ему и впрямь помешали недуги. Однако не стоит забывать, какой соперник противостоял Талю — сильный и беспощадный. Ботвинник готовился к поединку так тщательно и напряженно, как не делал никогда в жизни. И в итоге взял убедительный реванш.

Многие считали, что Таль — молодой, суперталантливый — скоро оправится от поражения и снова отправится в поход за званием чемпиона мира. Однако ничего подобного не произошло. Да, игра рижанина по-прежнему блистала яркими красками, он побеждал во многих турнирах, но на новый мощный взлет был уже не способен. Во многом из-за того, что тяжелые недуги все сильнее подтачивали его организм. За свою жизнь шахматист перенес двенадцать операций! Во время партий он горстями глотал таблетки, чтобы унять боль. И все чаще употреблял крепкие «лекарства», беспрестанно курил свой любимый «Кент»…

Но даже после сильных возлияний Таль оставался самим собой. Сосонко вспоминал, что как-то он приехал на игру с югославским гроссмейстером Александром Матановичем после «веселой ночи». Таль смеялся: «Я старался дышать в сторону: от меня можно было закусывать». Тем не менее, к тридцатому ходу от позиций его соперника остались одни развалины…

Спустя год после ухода из жизни Таля, чемпион мира Анатолий Карпов сказал в одном из интервью: «Это был фантастический человек, и до конца жизни, даже будучи совершенно больным, он играл блестяще. Ему можно завидовать белой завистью».

А вот высказывание другого чемпиона мира — Тиграна Петросяна: «Если бы я вел такой образ жизни, как Таль, то давно бы умер. А он просто «железный Феликс»… Увы, такое пренебрежительное отношение к собственному здоровью привело к печальному финалу. Михаила Нехемьевича не стало, когда ему было только 55 лет…

У Владимира Высоцкого есть песня с такими словами: «Мы сыграли с Талем десять партий. В преферанс, в очко и на бильярде…» Они действительно были хорошо знакомы. В преферанс, очко не играли, а за бильярдным столом действительно встречались.

Но это детали. Главное, что их многое объединяло. Таль и Высоцкий истово отдавали себя творчеству, совершенно забывая о здоровье. Оба слыли любимцами женщин, были безумно талантливы, знамениты, спешили насладиться жизнью, чувствуя, что судьба отвела им не так много времени…

Как часто и Таля, и Высоцкого «спроваживали» за границу на постоянное место жительства, но они, вопреки слухам, не хотели этого делать. Правда, шахматист некоторое время жил в Германии, но скоро затосковал и вернулся на родину. Михаил Немехемьевич вполне мог повторить слова Высоцкого:

«Я смеюсь, — умираю от смеха!

Кто поверил этому бреду?!

Не волнуйтесь, я не уехал.

И не надейтесь: я не уеду!"

Еще несколько штрихов к портрету Таля. Он был совершенно равнодушен к деньгам. Если они появлялись, он бросался ими направо и налево. И так до полного «разорения». Он знал, чувствовал, они приплывут к нему снова. И не ошибался.

Шахматист был очень остроумен. В одном из интервью журналист поздравил его с пятидесятилетним юбилеем, добавив, что в это трудно поверить. На что шахматист ответил: «Я и сам не очень верю, когда не смотрюсь в зер­кало!»

«И все же Таль остается Талем! — восклицает корреспондент. — И популярность ваша возросла, и вас везде и все узнают». «Да, недавно так было, — соглашается Таль. — Приехал в Липецк, пошел в буфет и слышу, как за соседним столиком один товарищ говорит другому: «Посмотри, ну, вылитый Таль!» А тот отвечает: «Удивительное сход­ство, только этот явно глупее и старее».

В начале 70-х годов, перед тем как Талю удалили почку — операция была сложная и опасная — журнал «Шахматы в СССР» на всякий случай подготовил некролог. К счастью, все закончилось хорошо и, когда Таль приехал в Москву, кто-то из журналистов показал ему тот текст.

Шахматист потом шутил, что он — единственный человек, который читал свой некролог при жизни. И уточнил: «Кое-что они пропустили, и я успел отредактировать…»

«Он был совсем не стар, но выглядел как глубокий старик, — с горечью вспоминал Сосонко. — Неудивительно: интенсивность прожигания жизни им была такова, что месяц можно было смело считать за год. Особенно это было заметно для знавших его в молодые годы, потому что старец с болезненным изможденным лицом на самом деле был тот же самый сверкавший и искрящийся когда-то Миша. Было видно, что он долго не задержится среди нас, и что-что, а кошмар долголетия минует его».

Так и произошло. Но перед тем, как лечь в больницу, из которой он уже не вышел, Таль выиграл у Гарри Каспарова на чемпионате Москвы по блицу, где занял третье место.