Бюджетный капитан

Мне прочили богатых яхтсменов и морскую болезнь, а я искала в гардеробе обувь с закрытым носом на светлой подошве — единственно непременное, как выяснилось, условие морского путешествия. Светлая подошва не оставит следов на белоснежном пластике, из которого сейчас делают яхты, а закрытые носы ботинок защитят пальцы от переломов. Обещали активный отдых, что и говорить.

По-настоящему активный отдых у меня случился только однажды, когда в горах Алтая меня учили любить мой двадцатикилограммовый рюкзак. Поболее великаньих гор, голубоглазых озер и прочей сибирской романтики мне запомнилось, как в моросящее утро меня поднимали варить кашу на вялом костре и как ночью, после прочувствованных рассказов о местных духах, я боялась присаживаться в кустах. По сравнению с горными плато яхта казалась мне чем-то вроде плавучего шезлонга, на котором я предчувствовала пока один напряг — расчет объема гречки на восемь человек.

Даже на девять, потому что, как выяснилось, капитана яхты туристам тоже нужно кормить.

Сопровождавшая нас девушка-менеджер вслух мечтала построить яхтенную империю, но пока распоряжается пятью лодками, которые в сезон каждую неделю отчаливают от берегов Хорватии. Особенность плавания в том, что лодки сдают не целиком, а по одному месту, как гостиницу. Благодаря этому люди вроде меня, представлявшей корабль по Стивенсону и Айвазовскому, могут выйти в море даже скорее, чем те, кто готовится получить входящее сейчас в моду капитанское удостоверение. Настроение у нашего менеджера

миссионерское, и море она бесхитростно связывает со свободой, ради которой в свое время оставила редкую специальность инфографика. В компании Friends' Travel она не только директор по развитию, но и шкипер, и намекает, что сам владелец компании отодвинул офисную карьеру ради капитанского образования. Сменив курс жизни, оба горят желанием направить в море массы российских туристов, которые до сих пор думают, будто яхтинг — это когда ты годами копишь на то, чтобы на один день выйти в море, и годами учишься, чтобы этот день пережить.

О том же, честно сказать, думаю и я, впервые просовываясь во внутреннее помещение яхты, как Алиса в кроличью нору. Спуск по ступеням, но крутой и узкий, и узкие, как у шкафчиков, двери в четыре каюты, и куча дверок еще поменьше, с кольцами, защелками и кнопками, часто даже с двух сторон — чтобы крепить открытую створку к стенам и перекладинам. Для любой вещи из чемодана приходится искать полочку или ящик, которые обнаруживаются буквально на ровном месте: вскрываются фрагменты пола и стен, и под сиденьем капитана прячутся глубокие хранилища с веревками, лесенками и баллонами. Единственная общая комната работает кухней, гостиной и интернет-клубом, а по ночам еще и спальней капитана, который по мере возможности вытягивается на синем бананообразном диване прямо у обеденного стола. Кто-то говорит, что если все пассажиры яхты разом покинут каюты, в кухне начнется давка, как в московском метро.

Но по мере того как яхта удаляется от берега, это тесное пространство растет. Обживая ладошку суши в океане, начинаешь считать ее цельным миром, где законы тяжести, упругости и равновесия меняются от мельчайших твоих поступков. Путешествуя от кормы со штурвалом и тентом для капитана до носа с передней мачтой, бдительно огибаешь препятствия: катушки лебедок, мотки веревок и сырые полотенца. Вскипятить чайник рискуешь, как прыгать с вышки, ведь если забыть завинтить газ, яхта взлетит на воздух. Учишься помнить о двух крышках на унитазе, одна из которых тяжело придавливает другую, и двух тугих рычагах, позволяющих накачать в бачок морской воды. А когда поднимается ветер и мы расправляем паруса, немедленно следуешь приказу разложить по шкафам стаканы и ножи.

«Блин, кто-нибудь пьет зеленый чай? Я заварил капитану, а он пьет только черный. С молоком», — первым за нашим шкипером принимается ухаживать юноша со стройными ногами и толстенной энциклопедией про яхты, которую читает перед сном. Юношу в самом начале плавания назначили помощником капитана, и теперь он то и дело дежурит у штурвала с блокнотом, выспрашивая имена каждой веревочки на судне. Капитан не раздражается и охотно раздает знания и задания пассажирам, хотя признается, что справился бы с управлением один. Ему нравится вовлекать людей в работу, и лучшую свою команду он однажды нашел в лице шести девушек, вникавших в техническое устройство яхты.

С нами Саймону — так зовут капитана, урожденного британца, — не очень повезло. Вечерами нам рассказывают, как на другой яхте, управляемой хорватом Мийо, жарят курицу в чесноке, ловят маленькую рыбку на специально купленные большие креветки, бьют о палубу арбузы и пачками просыпают крупу. Мы же недокармливаем капитана, и сами от качки не чувствуем голода. Энциклопедический юноша затеял как-то макароны бантиком с консервированным тунцом, но бантик в соусе тут же улетает из моей тарелки в чей-то объектив. Приходится вернуть тарелку на кухню и прислушаться к капитану, который на бодром английском обещает иные радости: «Ланч или парусный ход? Я кое-что придумал. Мы много поработаем!»

Саймон заявляет, что он не аниматор и не водитель такси. Он не собирается нас развлекать, но и не хочет, чтобы пассажиры спали под солнцем, потому что считает, что на яхте расслабляться опасно. Все его инструкции по поведению на яхте начинаются или заканчиваются словами: «А вот если кто-нибудь упадет за борт…». На вопрос, как часто это бывает, он заверяет, что никогда. Но что он постоянно об этом думает. Его любимая приговорка: эй, не делай этого, иначе мы врежемся и умрем! Саймон поясняет, что так говаривал его отец-адмирал — в детстве Саймона эти слова пугали, но теперь он повторяет их туристам, чтобы успокоить. Английский юмор, you know.

Мы сползаем с пупырчатого пластика палубы и обитых деревянными дощечками сидений, чтобы выучить две команды: «тяни» и «отпускай». Все управление в два слова — здорово, вот только привязаны команды к дюжине веревок. У каждой веревки свой цвет, но Саймон объясняет, что это необязательно — они, говорит, могут быть хоть розовыми. Смотреть надо не на цвет, а на то, куда веревка ведет. А потом догадаться, какую из двух команд сейчас к веревке применить.

Первая же веревка — от носового паруса — не тянется, хоть режь. «Сменим план», — усмехается Саймон и указывает на кнопку, нажатием которой разворачивается парус. Автоматики на судне немного — так, бросить штурвал на автопилота, как сделал бы летчик, Саймон не может. И кнопочка спасает нас не вполне. «Вот мы поставили парус — что дальше?» — спрашивает Саймон, и мы кричим: ставим второй, главный! «Нет, мы чистим веревки!» — это по-английски так: мы чистим, а по-русски — сворачиваем без узлов, едва удерживая в пальцах толстые мотки. Два паруса раскрываются красивой бабочкой, но скоро переходят на одну сторону, и яхта кренится.

Когда позируют со штурвалом, становятся прямо за ним и широко разводят по колесу руки. Но мне досталось вести яхту и сидя сбоку от штурвала, держа его между коленями и вглядываясь в три глупые ниточки, пришитые к парусу с изнанки: они должны развеваться строго горизонтально. В маневрировании много таких не сразу понятных деталей — и мы никак, например, не можем запомнить, что прежде, чем крутить лебедку, надо полностью замотать ее веревкой. Лебедка крутится в любую сторону, в какую проще — но дело не идет, пока на лебедке меня не сменяет девятилетняя, зато очень спортивная пассажирка. По команде «lee ho!» мы десять раз в час меняем курс, перекидывая паруса с одного борта на другой, поочередно раскручивая и закручивая на лебедках одни и те же веревки. Яхта кренится то вправо, то влево, капитан спасает покосившийся горизонт, пересаживаясь то по левую, то по правую сторону от штурвала, нас мотает, припечатывая к стенам, как на аттракционе, и только кипящему чайнику все нипочем — мы благословляем конструкторов, придумавших качающуюся газовую плиту.

Впрочем, мы уже знаем, что лодка не перевернется: из-за тяжести подводного металлического киля. Моя соседка по каюте начинает скучать и требовать бурного моря. Как назло, мы все еще плывем вдоль побережья и даже поднимаемся по реке — до меня не сразу доходит, откуда это над морем автомобильный мост и в воде лебеди. Национальный парк с водопадами наш капитан считает ударным пунктом программы и предпочитает оставлять напоследок, но я рада, что мы в первый же день оставили его позади. До хорватских водопадов можно добраться и на такси, на яхте надо сразу плыть к местным островам, которых сами хорваты насчитали в этом году около тысячи двухсот сорока.

«Так вот в чем прелесть яхтинга!» — кричит моя соседка Юля, вцепляясь в руль скутера. Мы несемся по серпантину между виноградников острова Вис, старейшего стратегического пункта Хорватии, только в 90-х годах открытого для посещения, но сохранившего еще закрытые объекты и места, куда даже местные жители, боясь подорваться на мине, никогда не забирались.

Пристать к острову — совсем не то, что к континентальной богатой марине (яхтенной стоянке) с пластиковыми мостиками и бетонными перспективами пирсов. Утром, еще лохматая и в тапочках, я соступаю с узкого трапа, подергивающегося от волн, на прибрежную магистраль, и сразу оказываюсь в многообещающей суете местной жизни. Водители прокатных велосипедов и скутеров, завсегдатаи полупустых столиков за утренним кофе, покупатели фруктового джема на маленьком рыночке — все они уже вовсю живут здесь, прямо подле нашего судна, припарковавшегося напротив яхтенного ресепшена и большой многоместной душевой, куда я сейчас направляюсь. Яхты толкаются, скрипят, дышат, о них глухо бумкает вода. Ни одна не заперта, будто палатка в лагере выходного дня. Яхта «Импульсивная», «Ловец снов», «Болеутолитель» — и вдруг четыре подряд, расставленные в неверном порядке: «Каждый», «Желает», «Фазан», «Знать», — у креативной русской компании сняла чартерные яхты компания словаков, которым я безуспешно пытаюсь объяснить, причем тут радуга. Наш капитан рассказывает, что мечтает построить небольшую деревянную лодку и назвать ее «Спешащий ангел» — в честь суденышка, спасшего его отца на Второй мировой во время отступления с побережья Франции.

«Мы мало общаемся с местными, и в этом наша ошибка», — сокрушается Юля, сидя между норвежкой и немцем и слушая оркестр австрийцев, путешествующих на яхте с нотной тетрадью немецких песен типа «Розамунды». В заведении подают только ракию, вино и сыр, гости обсуждают цены на пиво в Евросоюзе и без пяти минут вступающей в него Хорватии, мусульманскую угрозу и Москву восьмидесятого года, виденную проездом в Бангкок. К местным мы подсядем на следующем острове, миниатюрной Палмижане, чьи пляжи и сравнительно дорогие рестораны спрятаны в густом ботаническом заповеднике, который можно пересечь за четверть часа. Девять пьяных хварцев уплыли со своего модного острова Хвар на декоративную Палмижану справлять день рождения, на их столе большая кастрюля морепродуктов, их руки в соусе, и в ответ на Юлин светский вопрос, как они смотрят на вступление Хорватии в Евросоюз, они протягивают ей крупную чищеную креветку.

Островные городки вытягиваются вдоль берегов, сужаясь до впечатления муляжного фасада, за которым совсем не туристическая жизнь. Рыбацкие деревни, закрытые кладбища, маслоделы и виноделы, а в доме одного винодела — музей дедовых вещей: ламп, вилок, консервных банок, которые жалко выбросить. Земля сжимается в лодочку, яхты толкаются все теснее, у маленьких пристаней мы долго дожидаемся места, встав на якорь. Шкипер в Висе рассказывает, что островитяне регулярно ездят в континентальный город Сплит — рожать и покупать одежду.

В этом сжимающемся, островном мире, где уроженец деревни Комижа гордо противопоставляет свою мельчайшую родину «столичному» городу Вису, отделенному от нее всего-то парой холмов, духу европейского единства поселиться не так легко. Британец Саймон ждет не дождется, когда Хорватия станет частью большой европейской системы и его русскому шефу разрешат нанимать британских шкиперов, а его дочь получит возможность европейского образования. Саймон шутит, что в Британии холодно и капитану в непогоду легко получить снежком в лицо, но, если бы не женился на хорватке, вряд ли бы остался здесь, пусть и в тепле. «Высшая жизненная ценность, которой я учу дочь, — это открытое сознание», — Саймон признается, что специально не крестил дочь, чтобы она могла выбирать веру на основе полученных знаний о религиях, а не по указке родителей. Хорваты, на его вкус, узколобы, по-итальянски агрессивны, один раз он называет их националистами. Местные капитаны гордятся, что в Хорватии лучший в Европе яхтинг: острова, оборудованные и комфортные стоянки, умеренный ветер, чистое море, — но Саймона больше заботит, как выживают местные без яхтинга, когда заканчивается очередной сезон. Первые десять лет в Хорватии он провел в маленьком островном городке, обитатели которого всю зиму ссорились, дрались и ныли от безделья. Один шкипер с острова Вис рассказывает, как он с друзьями пытается бороться с зимней апатией: организовали молодежную ассоциацию, рыщущую в поисках занятия, пусть даже волонтерского — бесплатно почистить пляжи.

Но все же и к своим прямым обязанностям у хорватов, говорят, отношение волонтерское. Саймон сетует на их безразличие и показывает, что готов иного коллегу-хорвата задушить. Девушка-менеджер позже аргументирует эту совсем не британскую несдержанность, назвав хорватов «страшными раздолбаями в смысле безопасности». Они, мол, оставляют веревку, волочащуюся за лодкой в воде, несмотря на то, что она может намотаться на винт и повредить двигатель, и поднимают человека на мачту на одной веревке, несмотря на то, что она может перетереться и человек упадет. «Вот на вашей лодке вы наверняка выключаете газ, так? Хорваты никогда этого не делают — зачем, говорят они, лодки ведь почти не взрываются».

В России, где все больше людей увлекаются яхтенным образованием, отношение к безопасности такое же расслабленное. Неопытных капитанов, которые хотят кататься и зарабатывать, все прибывает, и растет число компаний, которые выдают лицензию на управление яхтой, стоящую разве только того, чтобы повесить ее на стену. Дело не в преподавателях, уточняет девушка-менеджер, а в коммерческой системе, которая не позволяет отказать в аттестации. «Я ходила с пятью такими капитанами, — вспоминает она, — так они игнорировали человека, упавшего за борт: а, говорили, там кто-нибудь подберет». Туристической компании, купившей собственные яхты, приходится думать и о воспитании собственных капитанов — так, русский шкипер компании, который готовится в июле вылететь в Хорватию по рабочей визе, вышел из собственной яхтенной школы Friends' Travel, открытой два года назад. «Для русских это не просто работа, это действительно любовь, — продолжает бесхитростно рассуждать девушка-менеджер. — Они так следят за этой лодкой, как ни один хорват и ни один британец».

Русские туристы сравнивают стоимость яхты со стоимостью подмосковного дома и уже прикидывают, как бы организовать водную парковку к «Ашану». Кроме шуток, яхтинг обещает стать новым способом рубить канаты — из игрушки для олигархов превращается в идеологию дауншифтеров. Передвижной дом, всегда готовый отчалить от очередного порога обратно в зыбь и ветер, — комфортная альтернатива для жертв офисных крепостников. Тем более что, в отличие от советского еще туризма под рюкзаком, туризм под парусом кажется не школой преодоления (себя, тяжести, пути) — а школой управления (лодкой, командой, маршрутом).

Фото: Елизавета Беликова, Валерия Пустовая, Иван Дементиевский