В мерянской глуши

Колдовская штука — интернет. Полез поискать хоть какую информацию о костромской речушке Андобе, планируя традиционный байдарочный походик, а забрался в совершенно неожиданные дебри. В мерянские.

Да, помнил из школьной истории про «чудь и мерю». Какие-то древние племена из северных лесов. А оказалась огромная финская народность, заселявшая нынешние Костромскую, Вологодскую, Ярославскую, Ивановскую и Московскую области. Корчевали лес и сеяли хлеб, охотились и рыбачили, разводили скот. Добывали железо из болотной руды. Ходили с князем Олегом воевать Киев и Византию.

Именно они, ассимилировавшись с кривичами, чудью, древлянами, скандинавами-русами и образовали великорусский этнос.

Из мерянского языка пришёл звук Ё; слова-повторы, типа «жили-были», «стёжки-дорожки»; масса словесных заимствований. Даже название Москва, по одной из гипотез, мерянского происхождения. Былинный Илья Муромец тоже финно-угорских кровей.

Начало маршрута — стариннейший город Судиславль с интереснейшей историей. Пограничную крепость для защиты от набегов татар и черемисов перестроил и назвал своим именем сын князя Владимира Судислав.

Впоследствии, Судиславль развивался торговлей тканями, продуктами животноводства и дарами окружающих лесов — грибами.

Стараниями купца Папулина город превратился в центр старообрядчества. Купец-раскольник скупал старопечатные книги и рукописи, иконы кисти Андрея Рублева. Выкупил и перевёз из Сольвычегодска староверскую деревянную церковь со всем ее иконостасом и настенными украшениями, а жизнь закончил в Соловецких казематах по приказу императора Николая I.

Посетил город композитор Глинка, сочинявший оперу «Жизнь за царя», ибо именно в окрестных топях погубил поляков Сусанин. По легенде, композитора с трудом отговорили от путешествия по болотам в поисках вдохновения, натаскав в гостиничный номер болотного мха, осоки, коряг и коньяка.

Рисовал Судиславль художник Кустодиев.

Впрочем, Судиславль мы так и не увидели. Благостным майским утром быстренько выгрузились на маленькой станции. Непуганые туристами проводники отнеслись с пониманием и даже открыли технический тамбур, пожелав удачной рыбалки. Огляделись — вполне приличный жёлтый вокзальчик на пригорке, несколько домиков, кучи дров. А сам город и известный по фотографиям Спасо-Преображенский собор оказались в пяти километрах от станции. То ли местный купец Третьяков не смог уговорить железнодорожное ведомство провести дорогу ближе к городу, то ли в целях запутывания вероятного противника.

Удивлённые неожиданными гостями дорожные рабочие отыскали нам тентованную «Газель». «Не тормознут?» — «Некому». Жён и детей в кабину, а мужики расселись в кузове на упаковках. Меньше чем за час преодолели 30 км до моста, в полной мере оценив ухабы и колдобины российской глубинки.

В последний раз, хорошенечко встряхнув, машинка остановилась, водитель откинул полог тента, и в кузов ворвался совсем уже летний жар, ослепило солнце. Выволокли мешки, попрощались с отзывчивым шофёром и огляделись. Сквозь пыльную сухую траву уже пробиваются зелёные ростки, куртины фиолетово-синих хохлаток, жёлтого чистотела.

Прошелестела чёрная спугнутая змея.

Высокое чистое небо. Под мостом медленная прохладная река. Перетаскали мешки поближе к воде, изнывая от непривычной жары, распаковали и надули лодки. Под мостом развели костерок, перекусили и вперёд. Весло погрузилось в тёмную прозрачную воду, первые капли упали на колени. Мост с редкими машинами и прочая цивилизация на целых три дня исчезли за спиной.

Речушка, извиваясь, ушла в леса. Огромные сырые ели; стройные красноватые сосны; подгрызенные бобрами осины. Пересвистываются, перелетая длинноногие и длинноносые кулички; вдоль берега потряхивая изящно хвостиком, суетятся трясогузки. Буквально из-под весла срывается с возмущённым писком и уносится за поворот ярчайший изумрудно-голубой зимородок. С шумом вспархивают утиные пары. Неспешно окуная вёсла, крутим головами, указывая друг другу на мелькающих птиц; на живописные коряги; на ужика, заглатывающего лягушонка, на прочие редкостные в городе зрелища.

Первый переход недолог. Излучина, освещённая золотым закатным светом. В воду бухается большая тёмная зверюга. Вероятно, тот самый бобр. На глубину уходит цепочка пузырей. Более-менее пологий подъём, уютная полянка, сосны. Привычный быт — палатки, костёр, ужин. Попытка порыбачить принесла пару увесистых краснопёрых сорог и плоскую густеру. Немного, но и не за тем ехали. Снова костёр, разговоры, гитара.

И неумолчный птичий гвалт, пересвист, щебет, кукование до утра. Услышав блеяние бекаса, в который раз находится кто-нибудь, порывающийся отыскать в диком лесу заблудившуюся овечку. Надо было в детстве Бианки читать. И даже не поёт бекас, а пёрышки у него вибрируют в полёте.

Утро нанесло хмарь. Пока завтракали и собирались, облака разогнало, и на воду встали опять под солнцем, но бодрящий ветерок иногда напоминал, что, несмотря на общую благость, всё ж на севере.

Пейзажи менялись. Сумрачные каньоны, образованные наклонёнными деревьями и переплетёнными кустами сменялись луговинами окаймлёнными прозрачными розоватыми берёзами, крутые берега окутаны жёлтыми облаками цветущей пушистой ивы. Шумными водопадиками вливаются ручьи. А иной раз в глубине овражков видны нерастаявшие закраины льда.

И вновь всякая живность — испуганно заметавшаяся при появлении лодки водяная крыса; гибкая длиннохвостая норка; стрекочущие дрозды; с пронзительным кличем кружащий над головой ястреб.

А за одним из поворотов наплыли на сидящую в гнезде большую серую гусыню. Она долго терпела щёлкание фотоаппаратов, плесканье вёсел, но когда появилась четвёртая лодка — не выдержала и, недовольно гагакнув, отошла на пригорок.

Изредка показываются селения. Чёрные, покосившиеся, по большей части полуразвалившиеся избы. Внушительные из огромных брёвен, наличники, изукрашенные затейливой резьбой. Брошенные.

Если и появляется здесь кто, то только летом. А фантазия, разбуженная интернетом, рисует поля голубого льна, жёлтой пшеницы, стада коров. Благословенные края.

Попав несколько лет назад в Костроме на сырную ярмарку, устроили себе дегустацию. Нежнейшие и свежайшие сыры галичского, вохомского, сусанинского заводов, боговаровское масло. Разве можно сравнивать с унылыми московскими эдамом и гаудой. Жаль…

Ближе к устью сёла появляются чаще. С издалека видными на фоне голубого неба храмами, развалинами каменных особняков и складов. И уже вполне жилыми подновлёнными избами. Может, дачники, а может, начинает оживать. Хотелось бы…

Третий день на исходе, начинает ощутимо холодать.

«Далеко ли до впадения?» — «Да, вот ещё с километр и Костромка». Хороша Костромка - река Кострома не меньше Москвы-реки. Широченная, крутая волна, встречный ветер, плоские берега. Пора заканчивать путешествие. Нагулялись.

Не успели причалить и включить телефон как отзвонился заказанный микроавтобус. Коротенькая прогулка пор Ярославлю; три с половиной часа дремоты в кресле сидячего вагона и Москва.

Завтра на работу, а в ушах ещё плеск волны, птичий щебет; в квартире запах дикой смородины смешанной с дымом костра.

Фото Алексей Сараев.