Осколок «Града» на память

Некоторое время назад наши корреспонденты побывали в Донбассе. Ездили они вместе с волонтёрами, которые доставляли в ДНР и ЛНР гуманитарную помощь.

1. Ростов — Шахтерск

— Так что? Вы едите с нами в Шахтерск? - Нетерпеливо спрашивает Костя, усаживаясь за руль.

— Да, — соглашаемся мы и забираемся за ним следом на заднее сидение его авто. Я и мой друг вместе с парнями, которые развозят гуманитарку, направляемся в ДНР из Ростова, со склада, заполненного подписанными тюками и коробками — «теплые вещи», «детская одежда» и прочее. Склад общественной организации «Русская община», работающей сейчас в рамках стрелковской «Новороссии», регулярно отправляет гуманитарные грузы в города Донбасса. Причем бесстрашные волонтеры, с которыми нам посчастливилось познакомиться, отвозят грузы в самые горячие точки, где она нужна больше всего, и куда не каждый гуманитарщик будет готов поехать.

Около двух часов пути — и мы оказываемся на границе России и ДНР — пункты «Матвеев Курган-Успенка». На новороссийской стороне сразу понимаешь, что попал в другой мир. Бросается в глаза группа подростков — несколько совсем молодых парней и девушка за руку с одним из них. Они смеются, шутят. Обычная, вроде, картинка. Если бы не одно «но» — все ребята в камуфляже и с оружием, в том числе и хрупкая стройная девчонка…

Мы несемся на огромной скорости вдоль разрушенных войной городов и сел, лавируя между здоровенными выбоинами в асфальте, оставшимися от снарядов. Машин практически нет. Проезжаем Иловайск, встречающий нас черными дырами выбитых окон. Одному из парней нужна остановка. «Я не буду тут останавливаться. Терпи до Зугрэса», — говорит второй. Становится немного не по себе. Тем более после того, как мы начитались о диверсантах, орудующих в тылу у ополчения. Но уже в этот день приходит осознание, что сохранять жизнерадостность и спокойствие людям на войне позволяет метафизическое понимание — ты можешь контролировать и предугадывать далеко не все.

«Идет Смерть по улице, несет блины на блюдце

Кому вынется — тому и сбудется.

Тронет за плечо, поцелует горячо.

Полетят копейки из-за пазухи долой", — крутится у меня в голове.

Мы направляемся в Зугрэс, чтобы отдать продукты живущему там инвалиду. Пенсии и социальные пособия Киев уже давно жителям Донбасса не выплачивает, а новая власть в условиях войны еще не успела наладить социальную политику, поэтому гуманитарная помощь жизненно необходима.

Подъезжаем к аккуратному выбеленному маленькому домику с небольшими, словно игрушечными, окошками. Мужчина-инвалид недоволен своим нынешним положением. Ему нужны пенсия и стабильность, которые давала киевская власть. «Мне платили пенсию. Я был обеспечен. Сейчас мне пенсию уже сколько месяцев не платят. Живем на выживание, — жалуется он, называя происходящее «голодомором» и «геноцидом». У него нет ног, его мама и папа — уже немолодые люди, и его легко понять.

Из Зугрэса наш путь лежит в Шахтерск — здесь находится одна из социальных столовых, которую обеспечивает продуктами «Русская община» (и, к слову, одна из первых таких столовых в ДНР). На улице уже совсем стемнело, в помещении столовой, похожей на пивной бар (пустынная барная стойка, длинные деревянные столы с логотипом какой-то пивоваренной компании) сидят несколько женщин. Две из них совсем молодые — чуть за 20. Две других — постарше. Женщины рады видеть наших сопровождающих. Они давно знают их и сейчас здороваются как добрые знакомые. Ребята думают сосредоточенно, как бы отвязаться от свалившихся на голову москвичей — то есть от нас. После решения деловых вопросов они, как оказывается, планировали поехать на свадьбу в Снежное. А у нас нет ни гривен, ни понимания того, где можно остановиться на ночь в незнакомом городе, в котором, к тому же, введен комендантский час. Сами мы планировали поехать в Луганск рано утром.

Юля — так зовут одну из девушек, красивую брюнетку с пронзительным взглядом, вызывается нас подвезти — ей все равно нужно ехать в столицу ЛНР. Две другие женщины, не пренебрегая старыми добрыми традициями, решают нас «накормить-напоить», наливая огромную тарелку щей и щедро накладывая второе. Мы разговорились.

«Самое страшное, когда самолеты тут летали. Вот это было страшно. Когда в Снежном ударили», — делится своими воспоминаниями о пережитом этим летом одна из наших собеседниц — светловолосая, женственная, с мягким голосом. «Я как раз утром встала на работу в полшестого, — уточняет вторая - У нас пол трясся. Хотя мы от Снежного далековато… Когда лупанул самолет — я не знаю, что там люди рядышком испытывали». Она, теперь уже как шутку, рассказывает забавные (если так можно выразиться) случаи: как, например, ее ребенок нашел новый способ, чтобы не ходить в садик, или как играли дети, пережидая в подвалах артобстрелы: «Он и так садик не любит, а тут говорит „Мама, „Грады“! Нельзя“. В подвале сидели. Дети между собой общаются, по звукам определяют — вот это автомат, это пулемет, это миномет, а это грады. Все перечисляли».

На вопрос, планировали ли уехать, отвечают: «А кому мы нужны? Поехали, погостевали, деньги проели — ну и все. Здесь наша земля, наш дом». О чем-то уже пережитом они рассказывают обыденно, легко, словно обсуждая вчерашнюю передачу по ТВ, над чем-то даже смеются, но в какой-то момент в голубых глазах одной из женщин выступают слезы. Мы видели много слез в этой поездке — тихих, нечаянных, искренних.

Возвращается Юлия, а с ней еще две девушки и мужчина лет около 50 — местный, из Донецка. Кажется, он представляет полицию ДНР. Нам нужно ехать — на дворе ночь, а дорога до Луганска довольно долгая.

2. Шахтерск-Луганск

Мы утрамбовываемся в машину (4 человека на заднем сидении старенькой раздолбанной иномарки), и уезжаем. Едем по абсолютно пустой темной трассе. Одна из девушек, как оказалось, студентка Луганского национального аграрного университета, показывает дорогу. Иногда, во время очередного поворота на перекрестке, Юля настороженно шутит: «Смотри, к украм не завези нас».

Я пытаюсь расспросить Юлю (она — пресс-атташе комендатуры города) о чем-нибудь, хотя вести беседу, согнувшись в три погибели не так-то и просто. Девушка рассказывает о жизни в Шахтерске — о пособиях, которые выдают инвалидам и «мамочкам»: «Тут у нас катастрофа. Россия, конечно, помогает, но…, — она замялась, — Единственное, что нам прислало МЧС — это шифер. Мы помогаем восстанавливать разрушенные дома — это да. Продуктами — нет. Вот только „Русская община“ нам привозит продукты, с помощью которых мы открыли социальную столовую и кормим нуждающихся».

Юля рассказывает, что работу сейчас в Шахтерске найти можно: «Город восстанавливается, открываются шахты, открываются „копанки“. Человек, который хочет работать, работу найдет однозначно». Говорит, что открыты садики и школы, налаживается работа полиции: «Вообще у нас всегда была полиция, но официально пару месяцев или месяц назад она была создана. С преступностью, слава богу, относительно спокойно — ни убийств, ничего такого нет. Разные мелкие кражи».

Юля, как и многие на этой войне, раньше жила, что называется, «обычной жизнью» — работала барменом и училась на бухгалтера. А с началом военных действий стала помогать беженцам, позже начала возить гуманитарку ополчению.

— Много чего было, — продолжает она — И под обстрелы попадала — думала, не выберусь. Нас просто окружили — украинская армия. И как раз Царь там был и Захарченко. Там я с ними и познакомилась. Молодцы — воевали за Шахтерск. Слава Богу, сейчас все прошло — более-менее спокойно стало.

Ее фразы отрывисты, потому что уже поздно, а гудение несущейся по трассе машины не располагает к задушевной беседе. Внезапно старенький автомобиль останавливается — у нас проколото колесо. Мы вылезаем наружу, курим, пока мужчины меняют его. Стоим, переминаясь с ноги на ногу и пританцовывая от холода. Юля втягивает хрупкие плечи в камуфляжную куртку, которая ей велика. Вокруг по-прежнему — ни души.

3. Луганск — Первомайск

Наши друзья сегодня, после вчерашней свадьбы, явно не в духе. Витек ищет по дороге аптеку или магазин, чтобы купить «Боржоми». На вопрос, куда именно в Первомайске мы сегодня поедем, отвечает лаконично и просто: «Куда надо, туда и поедем». Выезжаем из Луганска под песню Цоя, непонятно как затесавшегося среди привычного для их машины транса: «Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, звездная пыль на сапогах».

По левую сторону просматриваются в туманной пелене нависших низко снежных туч изящные и какие-то космические «мельнички» (так их называет Витек) — ветряные генераторы. С другой стороны проносится небольшая опустевшая деревенька, маленькие домики, телега, «Жигули» со снятыми колесами… На нашем пути — Алчевск, ощетинившийся зубцами промышленных труб, утонувших в холодном мареве надвигающегося циклона. Проезжаем Стаханов, который запомнился мне большими бетонными буквами на въезде и памятником Дзержинскому, неподалеку от которого сейчас расположилась местная комендатура. Перед Первомайском останавливаемся на блокпосту — отсюда, с возвышенности город виден как на ладони. Здесь проходит линия фронта. На таком близком расстоянии от войны мне не доводилось бывать раньше.

Мы заезжаем в комендатуру, знакомимся с казачьим командиром и комендантом города Евгением Ищенко — Малышом. А потом отправляемся с ними в районы Первомайска, разгромленные украинскими «Градами». Таких историй за время этой войны снято, рассказано и показано довольно много, и они все об одном и том же — о людском несчастье, потерях, смерти или же счастливых случайностях. Мы видим воочию, что раньше видели в чужих сюжетах, что стало страшной обыденностью и уже никого здесь не шокирует: разрушенные дома в частном секторе, людей, оставшихся без крова, старушек, потерявших в самом начале зимы свои дома и вынужденных переезжать в подвалы многоэтажек, огромные обломки лоснящегося холодного металла в самых неожиданных углах частных двориков.

Люди, несмотря ни на что, пытаются наладить свою жизнь: коммунальщики натягивают провода, рядом мужчина восстанавливает забор, а старичок, в дом которого угодило сразу два снаряда, рассказывает мне о построенной им печке. Этот случай как раз из счастливых — снаряды прошли над ним и его женой, когда те смотрели телевизор, а сына спасло желание выкурить сигарету на улице — второй снаряд попал как раз в его небольшую комнату, где он мог бы сидеть за компьютером.

Так ли все складывалось для них удачно и дальше? Ведь после этого Первомайск неоднократно обстреливался. Я никогда не видела столь незащищенных, столь обездоленных людей, которые ничего не в силах изменить, а их судьбу решает теория вероятности.

Возле изуродованных девятиэтажек мы видим людей, которые готовятся к новым обстрелам, обустраивая на этот случай подвал. Пока все курят, молодой парень — ополченец из местных, рассказывает нам о Первомайске. Говорит, как в доме, возле которого мы стоим, маленький мальчик обещал Порошенко загнать в подвал, да еще и «угрожал», что не даст ему семечек. «Люди в подвалах сидят — семечки лузгают, потому что делать нечего. Семечки дефицит», — объясняет он «угрозу» паренька.

Мы возвращаемся в комендатуру, где царит атмосфера революционного бункера. Много вооруженных людей разного возраста в самой разной форме. Темноволосая глазастая женщина — жена Ищенко, заваривает всем присутствующим чай и растворимый кофе. Чуть позже с морозной улицы вваливаются журналисты, кажется, из Бельгии. Две женщины и их переводчик. За шторкой, отгораживающей личное пространство живущих здесь людей, спит щенок, недовольно подергивающий ухом из-за шума. А ополченец тем временем рассказывает европейцам боевую историю Первомайска: «На Первомайске они и встали. Они раз попытались пехотой зайти после массированного обстрела (я именно видел как он начинался — дом за домом). После первого обстрела (два часа бомбили), они попытались пройти пехотой. Их сразу, пехоту эту, чуть-чуть поколошматили. Она ушла. Потом пару дней передышки — они опять хотели зайти пехотой. Пехота ихняя идет после массивного обстрела, после страшного обстрела. Потом, после мин, выходят танки. У нас заезжал танк — километр он в город въехал, развернулся, увидел, что за ним бежит ополченец c противотанковым ружьем, и понял, что этот город им просто так не взять. Тут за их танками с ножами будут бегать. И все — они на этом городе остановились».

Мы слышим громкие звуки, — где то совсем недалеко начинается обстрел. Вскоре после этого по рации сообщают, что снаряд попадает в блокпост. На этот раз пострадавших нет. После того, как наши друзья выполнили возложенную на них задачу — договорились о поставках гумпомощи в социальные столовые города и записали обращение коменданта о гуманитарной катастрофе в Первомайске, покидаем город. Уже темнеет. Казак на блокпосту спрашивает у Костяна таким тоном, как в Москве спросили бы закурить: «Рожки на 7.62 есть у вас? Подкинули бы нам! Нет? Жалко».

4. Первомайск-Луганск

Ребята должны возвращаться в Ростов, а мы — в Луганск. Еще утром они подшучивали над нами (впрочем, эти шутки звучали довольно убедительно), что до Луганска нам придется пешком идти. Выручают ополченцы из ГБР «Бэтмэн», сопровождающие нас от одного из блокпостов на новеньком, раскрашенном в камуфляжные цвета джипе. Водитель — похожий на былинного богатыря молодой светловолосый парень. Для себя я решила, что это, скорее всего, идейный борец за «русский мир», может быть, доброволец. Второй, судя по всему, местный, постарше — лет 40, с небольшой бородкой и четко очерченными щетинистыми скулами. Они рассказывают нам о текущей ситуации на фронтах, перемирии, которое используется украинской армией для наращивания мощи. Из динамиков доносится песня «Арконы», только подтверждающая мои догадки относительно «русского мира»:

Русь моя непокорна, силою огромна,

Чтоб разбить врага!

И придет наше время,

сбросим вражье бремя

Мы навсегда!

5. Луганск — Новосветловка

В последний день в Луганске нас застигает дикий холод. Заскакиваем на рынок, чтобы купить сувениры из самого юного государства на свете. На рынке идет оживленная торговля. Многие павильоны, разрушенные во время обстрелов, восстанавливаются. Находим бабульку, торгующую самодельными магнитиками, флажками, брелоками и прочими сувенирными поделками. Добираемся до автовокзала — наш автобус будет после обеда, и в запасе есть еще несколько часов. На вокзале болтаем с таксистами. Один из них предлагает свозить нас в Хрящеватое и Новосветловку, освобожденные в конце августа. О том, насколько ожесточенными были бои за эти населенные пункты, говорят сгоревшие танки, оставшиеся на обочинах дороги.

Таксист Николай уже в возрасте — по виду ему далеко за пятьдесят. На нем старомодная кожанка, наподобие тех, которые носили в 90-х, и такая же кепка с козырьком. Он доброжелателен и отзывчив, несмотря на все злоключения, которые ему пришлось пережить. Он проводит своеобразную экскурсию, обращая наше внимание на сгоревшие танки, БТРы вдоль обочины, на разрушенные дома, больницы и храмы. «Много их тут было. Украинские уже убрали. Наши остались — на память», — говорит он. Возле многих сгоревших машин — цветы и оплавившиеся свечки.

Въезжаем в Новосветловку. На дороге, прямо на улице рядом с жилыми домами, стоит очередной сгоревший танк. Возле него расположилась группа людей — они выпивают и закусывают. Николай останавливается и деловито командует: «Ну-ка, ребята! Тут корреспонденты из Москвы — им нужно сфотографировать». Они послушно убирают нехитрую снедь. «Это, кажется, танк нациков тут остался», — говорит Николай. «Нет, — поправляет его один из стоящих поодаль людей, — Мой командир тут погиб. Поминаем». Он серьезен и неразговорчив: «Ранен я был, когда узнал об этом», — рассказывает ополченец и просит не фотографировать его: «У меня друг из Ивано-Франковска, за нас воевал, против фашиков. Так он просил журналистов лица не показывать. Мать у него в Ивано-Франковске осталась. А они показали, да на весь экран. И у меня есть родственники на Украине», — объясняет он.

Мы оказались в Новосветловке в районе обеда и встречаем успевших отучиться школьников. Мамы ведут своих малышей за ручки, помогают нести пухлые рюкзаки с изображенными на них принцессами, микки-маусами и другими мультяшными зверюшками. Напротив здания ДК стоит задумчивый мальчишка лет 9-и, наблюдает за тем, как мы фотографируем, пытается помочь: «Там сзади еще БТР стоит. И там патроны, там много патронов!», — взахлеб рассказывает он. Спрашиваю, как он пережил войну. «Да, в подвале с мамкой сидели!», — отвечает. Заговариваем с женщиной, которая ведет девочку за руку. Она тоже проявила к нам интерес. «Вы посмотрите, что со школой сделали!», — советует она и машет в сторону разрушенного здания. Говорит, что дети учатся теперь в соседних селах, куда их организованно возят.

По ее совету вместе с Николаем подъезжаем к школе. Охранник разрешает нам зайти туда. Разрушений не описать словами — в некоторых классах нет стен, потолка или пола. Парты повалены, книги, мелки, тетрадки, детские рисунки, игрушки, географические карты валяются на полу вперемешку с пылью и осколками. В одном месте торчит уже неоднократно видимый нами снаряд «Града», который еще не успели убрать. Под окнами — обгоревший школьный автобус. На стене красуется прошлогодний плакат «Школьные годы чудесные» с улыбающимися детскими личиками.

Мы долго бродим по ужасающим развалинам, а вернувшись на улицу видим, что Николай разговаривает с мужчиной в камуфляже. Тот смахивает слезы, молча пожимает нам руки и идет в направлении школы. Николай тоже плачет, и провожает парня словами: «Ну, счастливо, брат». Он старается прийти в себя и объясняет нам, что разговорился с этим парнем — тот раньше учился в этой школе и пришел ее навестить. Этим летом он ушел в ополчение, а сейчас рассказывал о погибших здесь, в Новосветловке, друзьях.

Нам нужно уезжать, поскольку уже скоро отправится наш автобус до Ростова. Проезжаем по кривым улочкам Хрящеватого — тут тоже разруха. Но люди постепенно возвращаются и восстанавливают свои жилища. Николай очень хочет заехать и показать нам свою машину, в которую прямым попаданием угодил минометный снаряд. Машина была дорогая и совсем новенькая. Видно, что он мечтал о такой, долго копил, и очень гордился своим автомобилем, который послужил ему совсем недолго.

В тот день он хотел увезти с дачи «этих чертовых кур» в машине, потому что совсем неподалеку шли бои. Задержался у крыльца, возясь с инструментами, и вот тут-то прямо в лобовое стекло, по его словам, и попал снаряд. Останки машины ярким пятном выделяются на фоне небогатого дачного поселка. «Эта машина стоит дороже, чем вся эта улица!», — сокрушается он.

Теперь мы уже серьезно опаздываем, но он обязательно хочет показать нам еще и Острую Могилу — мемориал, посвященный боям в Гражданскую и Великую Отечественную войну. «После ЗАГСа сразу сюда едут», — поясняет Николай.

6. Луганск — Ростов

На автобус мы бежим, но он, конечно же, задерживается. Автобус очень старый, и похоже, вообще не отапливается. Пассажиры ворчат. Мы едем по направлению к легендарному, известному мне еще по советским книжкам Краснодону. Закипает радиатор, салон заполняется теплым вонючим паром. Водитель, чертыхаясь, возится с поломкой, заливает воду, курит. Неведомо каким способом (мы уже думали, что придется ловить попутку и ночевать в Краснодоне) добираемся до границы. Российский пограничник предупреждает, что досмотр будет серьезным и просит заблаговременно выбросить все нелегальные вещи — прицелы, снаряды.

У нас в рюкзаке осколок от «Града» размером с ладонь. Рамиль захватил его в Первомайске на память — такая штуковина вряд ли даст забыть, что такое война. На осколок не обращают внимания. А вот нас самих на пункте пропуска допрашивают с особым пристрастием, узнав, что мы граждане России. После границы становится немного теплее — видимо, машина успевает прогреться. Разговорились с одной из наших спутниц — полная, белокожая, похожая на казачку женщина с густой копной блестящих черных волос сразу привлекает внимание. Она везет большого рыжего дрессированного кота, который по команде запрыгивает в машину и на пассажирское сидение.

«Казачка» оказывается беженкой, которая перебралась жить в Краснодарский край к родственникам. В Луганск ездила за котом. Узнает о наших делах в Донбассе, услышав, что побывали в Первомайске, радуется, говорит, что у нее там двоюродный брат — служит в ополчении уже несколько месяцев. Я в очередной раз посмеиваюсь над словами о террористах-наемниках из России и псевдоополченцах, которых, якобы, придумала «киселевская пропаганда». Наверняка там много российских добровольцев. Но костяк этой силы, ее основа — народ. В чем мы и смогли убедиться, побывав в Новороссии.

Снимок в открытие статье: результаты обстрелов Первомайска нацгвардией со стороны города Попасная. В этом доме от попадания «Града» погиб мужчина/ Фоторепортаж: Рамиль Сафин