В порыве юной страсти

Очень удачное название: Терешкова ведь не летит ни на какой Марс — и, тем не менее, прямо по Витгенштейну, раз уж язык позволяет сложить эти слова в эту грамматическую конструкцию, в некотором смысле — летит.

Терешкова появляется ближе к финалу на периферии этой небольшой книги: герой читает интервью с ней в газете, где она говорит, что готова, да, на Марс, это мечта ее, и можно даже в один конец. Есть вполне реальное интервью, в котором В.В.Терешкова, депутат ГД от ЕР, говорит журналистам про Марс, — и кто угодно волен считать эти слова шутейным задором милой бабушки, примерно как «ну пойдем мужиков клеить» подвыпивших старушек, но для героя этой книги слова Терешковой становятся чем-то вроде формулы, описывающей главную трагедию поколения нулевых.

Герои этой книги — молодые люди, вчерашние школьники. В месте действия мне как жителю финских болот сложно угадать конкретный город — Игорь Савельев, автор романа, из Уфы, а действие могло бы разворачиваться хоть в Екатеринбурге, хоть в Красноярске — по большому счету, в любом месте к востоку от Иван-города, только разве что не в Москве.

Паша работает в авиакомпании для успешных, организованной, как выясняется, по типу секты: ничем она других не лучше, но руководство регулярно собирает своих клиентов на корпоративные камлания, чтобы еще и еще раз, взявшись за руки, пробубнить «мы успешные, мы не можем упасть». Бог его знает, была ли и в самом деле необходимость выдумывать такую диковатую контору — если только чтобы подчеркнуть, что тысяча и один бизнес в стране, да и не только, устроен как обман потребителя, как это знает любой, кто работал в банке ли, в страховой ли компании, или где-то еще.

Паша, в сущности, хороший парень, так что работает он там без удовольствия — ну, потому что надо же где-то работать, и потому что иногда хорошими парнями овладевает иллюзия, будто можно встроиться в систему, стать успешным, состояться наконец, — но, по большому счету, он всего лишь юный разгильдяй, такой же, как его друзья, с которыми он — еще одно диковатое предположение — решает против системы бороться.

И чтобы сразу покончить с диковатыми предположениями: в Пашу влюбляется дочка одного из клиентов секты, городского воротилы, скучающая принцесса из виллы на местной Рублевке. Видали мы таких принцесс, трубадуров они любят только если они поют голосом Анофриева, но допустим. В конце концов, принцесса тут персонаж скорее второстепенный — у Паши есть девушка, которая уехала в Америку учиться, это была ее мечта, и она ее исполнила.

Мечта — ключевое слово: сам просвиставший свою — стать архитектором, — Паша испытывает священный трепет перед любой мечтой, потому и отпускает девушку в Штаты. Все вокруг занимаются ерундой — друг пописывает фантастические рассказики, причем сам, кажется, понимает, что бездарные, принцесса смотрит старое кино, сам Паша пытается продаться системе, да и то как-то без огонька, — и ни у кого нет мечты, цели, идеи. На безрыбье и рак рыба: выдумали вот вывести секту на чистую воду. Расклеивают разоблачающие листовки, рассылают компрометирующие письма по клиентской базе — все это, понятно, эрзац, ничего из этого заведомо не может получиться — и поэтому когда Пашин начальник будет иронизировать по поводу Терешковой, Паша взорвется: «дело даже не в том, что Терешкова пожилая, что она вообще-то женщина, и это не по-джентльменски. Просто у нее есть мечта, о которой она не постеснялась сказать. Цель, с которой она прожила всю жизнь. Это повод поржать? Не знаю. Для таких, как ты, видимо, да. Я вот лично завидую людям с Целью».

Тоска, которую испытывает савельевский герой, универсальна для поколения нулевых: в болоте мелочей жизни, сиюминутности намерений, капустнике культуры, это — тоска по трансцендентному, по тому, что выходит за пределы человечности отдельного человека. В идеале — что-то совсем громадное, вроде покорения Марса, но и любая экстатическая (ex-statis, выход из равновесного состояние) цель, вот хоть поехать учиться в Америку, сойдет, лишь бы не копошиться всю жизнь в логике «заработай себе на ипотеку».

Все это не Савельев открыл, уж чуть ли не десять лет вся молодая русская проза — об этом (и как издательский работник могу свидетельствовать: каждая вторая «молодая» рукопись из тех, что никогда не будут опубликованы, — о том же), но молодому писателю Игорю Савельеву в дебютном романе удается нащупать новый и страшный поворот этой темы. Ведь мечта о мечте — тоже мечта, в этом-то смысле Терешкова и летит все-таки на Марс: прямо сейчас летит в голове каждого юного разгильдяя, зараженного тоской по трансцендентному. И тоска эта эксплицитно способна принимать самые уродливые формы.

Девочки ни в чем не виноваты, но всегда оказываются крайними, когда речь заходит о мужской тоске: влюбившуюся в него принцессу герой самым некрасивым образом трахает в ванной, чтобы потом бросить, и это, уж извините, самая сильная сцена романа — само уродство этого действия, отвращение, с которым ее читаешь, презрение, которое испытываешь к запутавшимся маленьким идиотикам, боль, которую чувствуешь за них, — все это само по себе куда больше говорит о жизни, о действительной жизни, чем надуманная история о разбрасывании листовок.

Тоскующие о великой тоске пьяные мальчики пользуют в ванных комнатах доверившихся им девиц как вещи — и так это, видит бог, и происходит всегда в жизни, вот в чем настоящий ужас.

Потому и выстреливает бытовой финал «Терешковой»: у американской любви героя заболевает мать, и она решает вернуться, чтобы заботиться о старушке, — отказаться, то есть, от своей мечты. И нельзя сказать, чтобы тут появлялся пафос малого делания, скромной, но честной жизни, вот, мол, выкинули, наконец, дурь из головы — чего нет, того, слава богу, нет. Но и испытать сожаление по поводу прощелканной великой Цели тоже как-то не получается. Появляется ощущение, что все на самом деле очень, очень сложно. А это, если уж хотите знать, и есть признак настоящей прозы.