Все живое имеет свое место, свою землю, свою почву

Новая культурная политика, о которой сегодня часто говорят, все же требует прямого ответа на вопрос: «А в чем, собственно, она состоит?»

Новая культурная политика — это культура пропорций

Все современные культурные конфликты, на мой взгляд, связаны и с тем, что почти три десятилетия культурные пропорции были искажены, а главным культурным трендом стала борьба за травмирующее «актуальное искусство», за радикальные культурные практики как олицетворение свобод и новых коммуникаций, в которых, прежде всего, креативным классом порваны все коммуникативные связи с государством и народным большинством; разрушен культурный космос, и напрочь утрачена возможность взглянуть на сегодняшнюю реальность со стороны идеала, а не голого зада и ада.

Государство — левиафан. Все. Точка. И от этой мысли категорически не хотят отказываться те, кто полагает свое искусство неким датчиком свобод, кто приватизировал свободу и личность (будто те, кто знает, что «традиция была прежде меня», уже не имеют прав на культурные свободы и личностное высказывание). А между тем, именно сейчас государство может обеспечить и поддержать культуру пропорций. (Сами деятели-практики, как мы видим, договориться без посредника не могут, и признаться в этом тоже не могут, множа некие профессиональные союзы, которые будто бы берут на себя роль экспертов).

О какой культуре пропорций идет речь? О пропорциях техне и эйдоса, слова и цифры, речевого и визуального, мемориального и актуального, государственной культуры, классической, традиционной и новой, культуры большого стиля (эпики, мифа) и уличной (низовой). (Актуальным и ярким образчиком государственной культуры и стал Петербургский культурный форум).

Современное доминирование тех или иных художественных групп совершенно не означает их физического (количественного) преобладания. Мы все живем в мире, в котором идет «война знаний», «война смыслов» или «эпистемологическая война». Информационные ресурсы, обслуживающие идеологию открытого общества, открытых дверей, открытых книг, открытых границ, открытой истории и т. д., фантастически превосходят все опции иных типов культурных слоев в России.

Между тем, культура в России еще остается многоукладным явлением: мы поддерживаем академические школы в музыке, балете, живописи, театре. Мы сохраняет культурный фундамент культуры в виде политики памяти. Мы, действительно, обладаем чувством культурного совершенства, которое несет русская классическая (образцовая) культура. Поэтому, когда нам бросают в лицо, что нигде в цивилизованном мире НЕТ такого понятия как классический спектакль, и только в России сохраняются эти странные «дубинноголовые представления», — то на самом деле, оппоненты верно называют «узкое место» их понимания культуры. Опыт самопонимания и складывания русской классической национальной культуры XIX века и стал навсегда той ценностно-смысловой платформой, на которой мы «испытываем» смыслы современной культуры (её практик и культурологических рефлексий о самой себе). Допускаю, что наречие «навсегда» вызовет не только культурологический гнев. Но я его не боюсь, потому что русский тип культуры — явление сложной феноменальной природы. И говоря о нем, мы говорим о самых вершинных этажах культуры, тех, где культура «изращивается» в самом библейском смысле, как по слову Божьему «да израстит растение земля». (Все это было уже открыто русскими классическими филологами, в частности, Е.А.Авдеенко.)

Для воспроизведения русского типа внутри культуры (а это головокружительная, но доступная человеку идеальность) нужны огромные личностные затраты, которых так счастливо не требуют многие новые культурные практики, претендующие на высокие этажи в искусстве. А с другой стороны, нужна культурная отточенная чуткость в составе личности самого художника. Если художественный образ состоялся как образ (изращенный, а не в извращенный), — то это значит, что отменено время, и образ живет в вечности (во времени Священной истории, во времени Большой Культуры, в образцовом культурном пространстве, которое маркируется словами «классика» и «традиция» тоже). Для русского культурного типа это важно. Как важно и понимание, что без развития традиция не живет, а принцип новизны заложен в бытие профессиональной культуры (потому актуален вопрос качества этой новизны столь же остро, как и качества традиции). Не менее важен «средний», доминирующий слой современного культурного типа: что думают и что делают, например, большинство режиссеров страны, которых принято называть не гениями, но мастерами?

Да, я понимаю, что русский культурный тип — сегодня все еще не является актуальной творческой задачей как для уровня мастеров профессионального сообщества, так и для доминирующих информационных трендов. Но мы знаем, что он жив. И все эти сто лет существовал внутри советского интернационального типа культуры, внутри антисоветского открытого глобального типа культуры как культура потаённая, довольно дискретно себя обнаруживающая. Сто лет революции — это и сто лет культурной денационализации, которой, конечно, регулярно в России сопротивлялись. То деревенская проза, то культурно-политические сообщества типа Всероссийского социал-христианского союза освобождения русского народа (создан в 1964 году в Ленинграде), то народная волна в драматургии (Вампилов, Шукшин, Гуркин, Варфоломеев, Лобозеров), то отдельные личности, понимающие себя носителями православной традиции.

Скажу только одну очень важную вещь: личностный дух — ключевая категория в формировании национальной культуры, которая как все живое имеет как раз границы (мертвое, как бывшее живое, разлагаясь, лишается их). Все живое имеет свое место, свою землю, свою почву.

Культура (и традиция), конечно, может менять очертания, расширяться и сужаться, развиваться и деградировать, переживать подъёмы и кризисы (сегодня — время кризиса, но для апологетов национальной культуры кризис и трагедия «есть начала жизнеутверждающие»). Но… связь с землей (с народом своей земли, с государством, обеспечивающим и культурный суверенитет и культурную свободу) - связь с землей для русской культуры просто обязательна. В ней есть то, что постигается только на родной земле. Но для того, чтобы сохраниться за рубежами своей земли, — тут уже требуется подвиг сохранения и передачи. Собственно, такой подвиг совершили те, кто унес Россию в изгнание (как в послание) после 1917 года; но и те русские, что остались за пределами Родины, на окраинах империи, после 1992 года.

«На языке Священного писания „безместное“ означает „злое“». Глобализм в культуре — это как раз без-местное, то есть без-граничное (Е.А.Авдеенко).

И последнее: мне это важно сказать. Мне часто приходилось пересаживаться на другую сторону культурной лодки, чтобы лодка не утонула. Делаю это и сейчас: сегодня, по крайней мере, в умах, явно доминирует культура дизайна. Очень важным становится вопрос о том, как упаковать событие или культурный продукт и т. д. О количестве школ дизайна я умолчу… Вот только проблема достоверности, в том числе художественной, еще сильнее обостряется при стильной упаковке. Дизайнерские кладбища могут стать такой же реальностью, как информационные: человек ведь ныне буквально тонет в информационной потоке. И только владение смыслами и ценностями собственного культурного типа, позволит ему оставаться живым, сохраниться от доминирования в себе «злобы дня». Собственное онтологическое (смысловое) культурное проектирование невозможно ни на какой платформе, кроме национального культурного типа.

Как прекрасно, когда «кабацкие отношения не выходят за рамки кабака», а упаковочные — не довлеют, предлагая яркий и быстрый культурный успех. А моя концепция культурных пропорций состоит как раз в том, чтобы в культуре сохранялись как длительные культурные циклы (органические культуры изращивания), так и более оперативные, динамичные, проектные. Но… «упаковочная культура» начинает, как мне видится, довлеть и как философия жизни, - и я имею право сказать вам об этих своих предчувствиях в ситуации, когда поставлен вопрос о дизайнерском эмбрионе человека! Будем же внимательны: монопольный захват культурных территорий «упаковочной» дизайнерской культурой может иметь тот же результат, как в нынешнем варианте мы видим монополию «открытой культуры», породившей кризис смыслов по причине отсутствия иерархии ценностей, по причине изгнания из культурного пространства идеального, сложного, глубоко погруженного в бытие.

Итак: самостоятельное создание сложных культурных программ и платформ, позволяющих культуре быть сложным составляющим, но при этом целостной, живой, обладающей границами и не теряющей связи с современным русским человеком (человеком русской цивилизации), -возможно только при соблюдении культурных пропорций, мерой которых является все же собственный культурный тип, обеспечивающий нам и культурный суверенитет. А сами культурные пропорции, конечно тоже, должны быть гибкими, способными меняться в конкретных условиях. Не стоит бетонировать то, что должно жить свободно и ответственно.

Автор — арт-критик, доктор филологических наук, член Русского художественного союза