Незамеченный юбилей Шаляпина

Федор Иванович Шаляпин родился 13 февраля 1873 года в Казани. Странно, но нынешний юбилей великого русского певца оказался задвинутым на периферию культурной жизни страны. Главные торжества пройдут в Уфе, где Шаляпин начинал свой творческий путь, в Казани и в Кисловодске. Москва отметится дежурным возложением цветов к могиле Шаляпина на Новодевичьем кладбище да парой выставок. Телевидение обошло юбилей стороной. Зато в это воскресенье Первый канал покажет сразу все четыре «Крепких орешка» с Брюсом Уиллисом. В искренность слов наших телевизионных начальников и министра Мединского о возрождении русской культуры и до этого не очень верилось. Теперь же все их глубокомысленные размышления этих деятелей воспринимаются, как конъюнктурное словоблудие. Ну, да ладно, не их сегодня день…

Голос Фёдора Ивановича Шаляпина можно слушать бесконечно. И каждый раз открываешь в его искусстве что-то новое, незамеченное ранее. Почему? В чём тайна его обаяния? Только ли в редчайшем по тембру и выразительности голосе?

Ответы известны: Шаляпин — гений, натура музыкально одарённая, чуткая к слову, эмоциональная… Всё это так. Однако есть ещё многое в необозримом творчестве Фёдора Ивановича, о чём хочется говорить и говорить, «ходить и думать, ходить и думать», по выражению Л. Андреева, — как о гранях сверкающего редчайшего алмаза, не замутненного неумолимым течением времени.

О чём пишут те, кто видел и слышал Шаляпина?

«Шаляпин — гениальный, совершенный вокалист, предельно пластичный и выразительный актёр, виртуозно владеющий всеми средствами искусства сценического воплощения. Он является величайшим национальным певцом-актёром, взращённым русской народной песней, всем развитием русской музыки и русского театра (дирижёр А. Пазовский, нар. артист СССР).

Один из первых почитателей Шаляпина, музыковед Юлий Энгель, выясняя, в чём кроется обаяние знаменитого певца, чему он обязан своими феерическими триумфами, пишет о красивом, гибком, проникновенном голосе (но ведь Россия всегда была богата красивыми голосами! — возражу я) и его сценическом даровании, стремлении к исторической, бытовой и психологической правде (но на русской сцене были и до Шаляпина талантливейшие актёры-реалисты — О. Петров, Д. Леонова, И. Мельников, Ф. Стравинский!). Однако главное, считает Юлий Дмитриевич, в том, что Шаляпин вышел из народа, близко и хорошо знал его, и это определило его интерес к русской песне и русской опере — полнейшей форме музыки как искусства, — определило направленность его сценического облика и духовного мира.

«Народ, который страдал в тёмных глубинах жизни, пел страдальческие и до отчаяния весёлые песни… А как хорошо пели! Пели в поле, пели на сеновалах, на речках, у ручьёв, в лесах и за лучиной. Одержим был песней русский народ, и великая в нём бродила песенная хмель, — вспоминал Шаляпин. — Много горького и светлого в жизни человека, но искреннее воскресение — песня, истинное вознесение — песнопение. Вот почему я так горд за мой певческий, может быть, и несуразный, но певческий русский народ».

«Я до мозга костей русский певец», — говаривал Фёдор Иванович. Всем своим существованием он был подготовлен к восприятию русской музыки: в детстве мать пела ему народные песни, слышал он их во время нелёгкой бродячей жизни от ремесленников, крестьян, рабочих, бурлаков. Шаляпин воспринял от народной песни её необъятность-всеохватность, душевность, распевность и широту, размах и юмор, безудержное веселье. Гений Шаляпина помог ему вкрасться в самый дух русского песенного слова, впитать его необычайную яркость, красоту, неповторимость. Слушая, как Федор Иванович поёт «Дубинушку», «Ноченьку», «Прощай, радость», «Вдоль по Питерской» — понимаешь вдруг, откуда появились эти прочувствованные и прожитые, глубинные интонации нежности вздоха, проникновенность и сердечность, ласковость исполнения; а также отчаянно-лихие «Эх!», «Ой!», «Ха-ха-ха!», «Да я вас!..», безоглядные и необъятные, необъяснимые всуе ширь и мощь! — «да у-уууухне-емм…»

Тут же всенепременно вспоминается пушкинское: «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» — Видна безымянная обида простого человека на жестокую судьбу-судьбинушку («Эх, ты, Ванька…»), слышен зов в ту далёкую прекрасную страну, где «страданья нет, где вражды запрет» («Очи чёрные»).

…Ещё пара высказываний.

Николай Черкасов, исполнитель роли А. Невского:

«Передо мной возникает величественная фигура гениального певца и артиста, который очаровывает мою душу, согревает её своим незабываемым искусством, вдохновляет на творчество».

Э. Старк, именитый русский музыкальный критик и искусствовед:

«Шаляпин сам создал собственную весьма тонкую культуру. Всегда и везде ему хотелось сделать так, чтобы это было совершенно по-новому и ни единой чертой не напоминало того, к чему все привыкли. Трудно это ему удавалось или нет, мы не знаем, ибо тут тайна творчества, зарождающегося в тиши и одиночестве, в глубоких тайнах души».

Шаляпин увлекал, вдохновлял зрителей своим великолепным таинством актёрства: они чувствовали осмысленность, целенаправленность, великую духовность искусства артиста — и шли за ним, понимали его, доверяли ему душу.

В чём суть, тайна этого доверия?

Духовность Шаляпина неразрывно связана с его богатейшей внутренней культурой. Некоторые критики отказывали в ней певцу, напоминая о нетерпимости к режиссёрам, актёрам, о частых скандалах, устраиваемых артистом. Следует установить истину: Шаляпин был нетерпим к бестрепетному, беспредметному, бесчувственному искусству, к неталантливым исполнителям — к тем, кто не любил искусство так же горячо и преданно, как он сам, по-лермонтовски борясь и побеждая природные склонности, обретая высокую добродетель и человечность.

Музыкальная культура Шаляпина поразительна: его умение передать музыкальную, мелодическую сторону партии, романса, арии, песни — беспримерно. Шаляпинская интерпретация нотного материала, его трактовка — поражают и поныне. Количество спетых партий, записанных на грампластинки арий, романсов, сцен из опер — образец для подражания современным певцам. Он говорил на итальянском, французском, английском языках. Шаляпин отлично рисовал, лепил. Любил книги, драматический театр, кино. Нет, он не был простоватым, аляповатым вятским мужиком: Шаляпин был европейски образованным человеком!

С чего началось его образование?

Пожалуй, самую большую роль в становлении Шаляпина как артиста сыграл С. И. Мамонтов: поступив в Частную оперу молодым, неопытным, Фёдор Иванович под заботливым наблюдением Мамонтова стал вполне законченным певцом. Савва Иванович работал с молодым Шаляпиным над постановкой голоса, над осмысленной интонационной фразировкой. Шаляпину везло на учителей: это были также и его друзья: музыканты (В. Андреев, Рахманинов, Кенеман), художники (Серов, Поленов, братья Васнецовы, Коровин, Репин) и писатели (Горький, Бунин, Чириков, Леонид Андреев, Скиталец). Не забудем и творческого общения Шаляпина со Стасовым, Римским-Корсаковым, М. Дальским, актёрами Московского Художественного и Малого театров. Под их влиянием Шаляпин потянулся к пополнению, точнее, восполнению своего гуманитарного и творческого образования, ходил на художественные выставки, нереально много читал. Впитывая способность к самозабвенному служению людям, искусству — ко всему, что вызывает, по-платоновски, чудесный переход из небытия в бытие, образуя единство мысли и дела, осуществляемое только лишь в непрерывной деятельности, в творении, служении публике.

Так, готовя партию Бориса в опере Мусоргского, певец проштудировал Пушкина, Карамзина, беседовал с историком В. О. Ключевским. Это помогло ему создать трагический, запоминающийся образ Годунова. Близкие к Шаляпину люди вспоминают, с каким наслаждением декламировал молодой певец Пушкина, Лермонтова, Тургенева, подобно скульптору, ваяющему будущие роли. А однажды поделился таким впечатлением: «А я сегодня кончил читать „Фауста“ Гёте. Какая красота!»

«Следуя хорошим образцам, я и после успехов, достаточных для того, чтобы вскружить голову самому устойчивому молодому человеку, продолжал учиться, у кого только мог, и работал, — вспоминал Фёдор Иванович. — Помню, как однажды, при посещении Лувра, когда я из любопытства залюбовался коронными драгоценностями, Мамонтов сказал мне:

— Кукишки, кукишки это, Федя. Не обращайте внимания на кукишки, а посмотрите, как величественен, как прост и как ярок Веронезе!"

Обретённая Шаляпиным высокая культура, развитый художественный вкус помогли ему определить свой эстетический идеал, которому он следовал всю свою жизнь: «Никакая работа не может быть плодотворной, если в её основе не лежит какой-нибудь идеальный принцип. В основу своей работы над собой я положил борьбу с этими мамонтовскими „кукишками“ — с пустым блеском, заменяющим внутреннюю яркость, с надуманной сложностью, убивающей прекрасную простоту, с ходульной эффектностью, уродующей величие… Можно по-разному понимать, что такое красота. Каждый имеет на этот счёт своё особое мнение. Но о том, что такое правда чувства, спорить нельзя. Она очевидна и осязаема. Двух правд чувства не бывает. Единственным правильным путём к красоте я поэтому признал для себя — правду. Только правдивое — прекрасно» (Ф. Шаляпин)…