Мальчики и девочки

Подводя итоги литературного 2012-го, я, сначала здесь, на «Свободной прессе», а потом в одном из петербургских изданий, осторожно предположил рост интереса к малой форме. Не то чтобы со стороны читателя — в литературе не как в экономике, здесь спрос не рождает предложение, все куда сложнее, — скорее, с писательской стороны. Теперь с той же осторожностью мне хочется указать на книгу, появление которой можно при желании рассматривать как подтверждение этой догадки.

«Настоящие рассказы Равшана» не похожи на цельную (книга рассказов — как книга стихов) книгу. Это что-то вроде творческой лаборатории — здесь и законченные проекты, и наметки будущих, и незаконченные эксперименты, собранный, да так и не пригодившийся материал, неудачные пробы, все вместе, все в кучу, лишь бы хоть 300 страниц набралось. Однако это творческая лаборатория человека, сила таланта которого видна даже в неудачах.

Из четырех частей этой книги самая цельная — первая, условно «детская» — рассказы не детские, но про детство. Рассказ «Кто не с нами — тот упал» кажется мне — да и не только мне, судя по тому, что рассказ открывает и раздел, и всю книгу, — сильнее других. Трое мальчиков проводят лето где-то на берегу Волги — вполне по-мальчишески, в меру хулигански, — и, наконец, решают сколотить банду и грабить арбузное поле. Ночью на поле их замечает сторож, они бегут, один падает, но двое остальных, вместо того чтобы вернуться к товарищу и спасти его или разделить его судьбу, убегают. Товарищ их умер от разрыва сердца — они узнают об этом вечером следующего дня. Рассказчик — уже повзрослевший герой — одновременно и вспоминает, и проживает заново это чудовищное событие: стыдится и мучается угрызениями совести. «Мы поклялись с Сашкой друг перед другом, что никогда в жизни не будем больше бегать. Это то единственное, что мы могли сделать в честь Кима». Мальчики всегда дают невыполнимые обещания и всегда нарушают их, чтобы не остывала топка совести: разумеется, скорее рано, чем поздно физрук на уроке заставляет героя бежать. «Когда я набрал свою настоящую скорость, те слезы, что не возвращались ко мне с конца нашего лета, напомнили о себе, и судорога подкатила к щекам, но мне удавалось сдерживаться, порхая и чувствуя, что с каждым шагом, с каждым выдохом и вдохом, вновь и вновь предаю своего лучшего друга», — так заканчивается рассказ.

В этом тексте прекрасно все. Живость, достоверность, в том числе и психологическая, насыщенность образами и событиями, стиль — и именно включая его легкие шероховатости, как отсутствие личного местоимения в приведенном финале.

Какой-то злой демон внушил молодым авторам, что вступать на литературное поле нужно непременно с романом о поколении, полным пафосной морали, мизантропии и цитат из Лимонова. Будто бы читателю жизненно необходимо знать, какой именно палец левой ноги почесался у героя утром, знаменующим начало романа, а также убедиться, что автор тоже ненавидит бездуховное общество потребления, но при этом ололо горазд как один на сто тысяч.

У Равшана Саледдина ничего этого нет, зато есть все действительно важное. Он наблюдателен и внимателен к натуре — природе, в том числе и психологической природе, природе отношений. Его интересуют чувственные мелочи, его метод — достоверность, но при этом у него редкая фантазия и тонкое чувство юмора. Он техничен и немногословен: в лучших рассказах сюжет, композиция — выстроены, и блистательно, а финал всегда выстреливает. Саледдин слышит музыку языка, ритм слова, его интонация богата и естественна.

Наконец, нужно отметить некоторую писательскую аскезу, говорить о которой легче, отталкиваясь от противного. Скажем, если на первых же страницах книги ты повествуешь о случайной кровавой драке героя с десятью случайными гопниками, в финале которой герою на лицо испражняется пьяная гопница, — то вот это вот не аскеза, тут видно, что автор, бедный, сидел и выдумывал, как бы ему посильнее зацепить будущего читателя. Смотреть на это смешно и неловко, в театре про таких говорят «наиграл на три зарплаты». Рассказать честно и максимально точно о действительности — разумеется, выдуманной, другой не бывает — и есть аскеза, на пути которой рождается узнавание, живое чувство, да и, собственно, литература как таковая.

Это дебютная книга автора, которому двадцать шесть лет. Книга, в которой несколько десятков текстов объемом от полустраницы до полутора десятков страниц, написанных, вероятнее всего, какие в девятнадцать, а какие в двадцать пять. Здесь есть сюрреалистические фантазии: в глазу у любимой заводится гусеница, превращающаяся в финале в бабочку, — формальные эксперименты с обнажением приема: мальчик с девочкой прячутся от бабушки, при этом рассказ представляет собой диалог без авторских ремарок, — этюды с альтернативной историей в пелевинском духе: мини-исследование о том, почему всем диктаторам после смерти отрезают руки, — истории про Ереван, Берлин, Париж и Лос-Анжелес, диалоги тарантиновские и диалоги чеховские, Бунин и Набоков, Кафка и Маркес — и много, много чего еще. Позволю себе пророчество: это книга — куколка, из которой вот-вот вылетит чудо-роман.

Писателю должно экспериментировать: с чего вдруг ему нужно с самого начала раз навсегда выбрать из каталога поэтик свою? Нет ничего более унылого, чем молодой автор, уже знающий, что и как нужно писать, чтобы попасть в Липки, в премию «Дебют», в высоколобый и длинноногий толстожурнальный обзор. И хотя Равшан Саледдин был и в Липках, и в «Дебюте», — в его случае, очевидно, это не выстраивание «литературной карьеры», чтобы под этими словами ни имели в виду.

Важно не забывать, что искусство, и литература в частности, — самая необязательная вещь на свете. Игра — и заниматься ею следует играючи. Нужно ставить зеркало перед собой, когда пишешь: пропала с лица улыбка — значит, точно делаешь что-то не то. У Саледдина такое зеркало есть.

Равшан Саледдин. Настоящие рассказы Равшана. — Казань. ИЛ-music, 2012