Посмертные записки холостяцкого клуба

Один человек, Сан Саныч, был учредителем и председателем клуба холостяков.

Клуб просуществовал что-то лет десять. А потом развалился. Ну, как в старом фильме про летчиков, которые зареклись влюбляться до конца войны. Но все сломались. Не в одночасье все случилось, а один за другим бойцы сдавались, теряли позиции. «Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек? — А девушек потом».

Вот и в этом клубе выбыли в конце концов все, кроме председателя.

Он остался один. Как Робинзон на острове счастья и любви, без уныния и свирепого однообразия семейной жизни.

Клуб был небольшой, компактный, в разное время членов было от трех до пяти. Ребята жили весело. Вечерами они то и дело созванивались: «Куда идем, к кому, кого зовем к себе?». Отдыхали они и по отдельности, и коллективом. Случалось, они менялись подругами, деликатно, ненавязчиво. Люди были приличные, воспитанные, относились они все к дамам подчеркнуто уважительно, оказывая им какие возможно почести и выполняя разные их капризы. Чтоб дать девушке в глаз или хоть как-то ее припечатать словесно, по пьянке — такого не было отродясь. Интриг, каких-то обвинений, ревности или злости, мстительности — никогда. Девушки, видя хорошее отношение, расслаблялись, переставали стесняться и держались за эту компанию, ценили.

В сезон клуб проводил выездные заседания, стараясь синхронно брать отпуска. Проводили время вместе на съемных дачах, в Коктебеле, в домах отдыха, где были дружественные администраторы. Ну, что про это рассказывать? Шутки-прибаутки, песни под гитару, стихи наизусть, серебряный век и советская лирика, переводные, Бодлер допустим, Аполлинер, Рильке. Знакомились они по-разному, в основном благодаря Сан Санычу, у которого был безошибочный заход, а именно такой: «Милые барышни, вы сегодня напиваетесь или похмеляетесь?» Очень часто это срабатывало. По этому заходу можно приблизительно представить, что за девицы на них западали. Понятно, что весь спектр не охватывался этим простым приколом, но на выезде, в провинции, в Коктебеле, это работало.

Когда о своей грядущей свадьбе объявил член-2, это было сенсацией.

— На ком?

— На Ленке.

Ленку все знали, и кое-кто из членов знал ее более чем, но ни у кого даже мускул не дрогнул на лице. Я же вам говорю, это были благороднейшие люди, чисто мушкетеры. Всякая темпераментная девушка мечтает быть вхожей в такой клуб, но не все осмеливаются поверить что сообщества такого рода бывают в реальности и даже не ищут их! Про детали интима эти джентльмены не то что не шутили, но даже на это и не намекали. Это просто было недопустимо, как и само слово «бл**ь». Ну, какая же бл**ь, когда есть прекрасное русское слово «барышня», тоже, кстати, на «б»? Что же, обзывать бл**ью всякую красавицу, которая хочет жить красиво и водить дружбу не с одним-единственным морально устойчивым, а с несколькими замечательными ребятами, никому из них не желая зла и даже не думая врать и оправдываться? А просто имея общение приятное во всех смыслах? Какие книжки они, к примеру, обсуждали при девушках! И профессору даже не стыдно.

— А можно тебя спросить — почему ты решил жениться? — спокойно спросил отступника председатель. Парень как бы бл**анул, но дебаты шли корректно, как всегда тут.

— Ну, как почему?

— Не прикидывайся, что ты не понимаешь. Мы же вот не женимся, хотя ты не самый даже старший из нас! Не то чтоб мы на тебя давили или осуждали, но просто интересно. Ты же нам не чужой человек, все-таки… Вдруг мы чего-то не понимаем, а ты нам объяснишь. Спой, светик, не стыдись.

Член-2 долго мялся и медлил, но потом признался:

— Я больше так не могу. Мне девчонки перестали давать даром. То есть не то чтобы совсем перестали, но так трудно уговорить! Наверно я стал стареть. Я, короче, сдался… Не обижайтесь, ребята. И простите, если сможете…

Член-3 оказался слишком крепким идейно и принципиальным. В августе 91-го он дежурил под Белым Домом, жег там костры, подпевал КСПшникам, знакомился с девушками и с одной даже подружился, коротко и быстро, она как раз жила там рядом и повела его как защитника демократии к себе домой, просто перекусить, просто выпить кофе, просто принять душ. И все это удалось как нельзя лучше, он выполнил все поставленные задачи и даже чуть перевыполнил план, дело молодое. Член-3 знал, что председатель клуба — настоящий гкчпист, государственный или как лучше сказать — казенный? — патриот.

Член-3 негодовал:

— Я же жизнью рисковал! Это Сан Саныч со своим Язовым выводил на меня танки. Ну и как я могу с ним после этого дружить? И ездить к девушкам?

Это все он сказал не в лицо, а передал через их общего знакомого, не члена. Председатель после, осенью, позвонил, думал, мало ли, на нервах все, может, все образуется. Но ничего не образовалось — тот бросил трубку, и дело было с концом.

Член-4 оказался самым из них противоречивым и, наверное, сложным. Он, да, сдался — но ведь сражался изо всех сил. Сперва в его жизни настал трудный момент: две его знакомые девушки забеременели.

— От кого? — деликатно спросил я Сан Саныча, который излагал мне эту историю, весьма неохотно, впрочем, жалко же клуба и несколько неловко, экие там члены.

— От него.

Сперва одна залетела, потом другая, не синхронно все-таки, с небольшим лагом, между первой и второй перерывчик небольшой.

С первой он пошел в клинику, записавшись заранее. Убедил ее, что без аборта никак, нельзя же рожать ребенка с дамой, которую не любишь. А в клинике случилась заминка, они прождали лишний час против записи, и подруга, наверное, все это время думала о своем, понятно о чем, а потом ей надоело сидеть в очереди, она встала и пошла.

— Куда, куда же ты? — растерялся он.

— А я передумала. Рожать буду.

Он был просто убит горем, как порядочный человек, но что ему оставалось? Повлиять он ни на что не мог и прикидывал, что будет помогать, в смысле, давать денег. А когда ребенок родился, он собрал друзей, членов клуба и прочих, представился по случаю и проставился, а, когда выпил, стал хвастаться:

— Мальчик — красавец! Глазки сверкают, бровки в разлет, пиписька как у меня, на левую сторону! Я счастлив, друзья…

С мамашей красавца он жить не стал, но навещал и беспокоился, вел себя трогательно и умилял тещу или как ее назвать.

Из членов клуба, как бы то ни было, он не выбыл.

Однако же вскоре родила и вторая его подруга, которую он тоже не любил, но не любил иначе, не так как первую — нету же двух одинаковых случаев. Она была тронутая на всю голову, такое встречается, и некоторые от этого приходят в восторг: ах, она такая яркая и импульсивная, такая романтичная, серебряный век просто! Против нее первая роженица казалась простой домохозяйкой, что не радовало члена такого изысканного клуба, он же, слава богу, повидал виды. И вот, член-4 в свободное от работы время навещал детей, обоих, и агукал с ними, и целовал им пальцы, обоим же. Дети, они и есть дети, это святое.

В какой-то момент первая сказала: «Или я с ребенком, или та женщина!» Вторая ничего не требовала и вообще помалкивала, даром что чокнутая, и понятно, что переходящий приз взяла она. Ну, приз был очень условный — про любовь ни слова и про брак, ни даже про сожительство, серьезно он увлекался только детьми. Первая же перестала его пускать и на порог, так что вопрос решился сам собой.

Сан Саныч не оставлял товарища, попавшего в трудную ситуацию, они совершали рейды по тылам противника, в смысле, женского пола, правда, реже чем раньше, ребенок и связанные с ним подработки и заботы на даче, нужен же свежий воздух, отнимали много сил у члена-4. Жизнь все же шла своим чередом. А теща там оказалась тонкая женщина, она в доме создала культ отца, который, став культовым персонажем, и повелся на эту простую лесть. И часто оставался ночевать, по его версии — чисто бескорыстно и безгрешно.

Как-то председатель вывез 4-го в Коктебель, там они сняли двух ПТУшниц, повели в номера, а утром Сан Саныч зашел к другу за холодной газировкой, своя кончилась, а тот сидит на кровати и плачет, обхватив голову ладонями:

— Что я наделал, что я натворил! Как же мне стыдно! Ведь я же люблю свою жену! Я люблю ее, и за что же я ее так?

Ну, это был не секрет, что он с ней в какой-то момент расписался, ну, чисто формально, волнуясь, что мальчику будет больно узнать, что родители не состоят в законном браке, и кто же он тогда такой получится, ребенок-то. Люди они с матерью ребенка и фиктивной женой не чужие, но не до такой же степени, в самом деле. Да хоть бы и самая что ни на есть настоящая жена она была, что ж теперь!

Полностью, конечно, ренегат не переродился и в блуд (словечко из лексикона председателя) все же ударялся. Но так редко, что больше разговору. Молодость прошла, и ее не вернешь. Да… 10 лет понадобилось, чтоб человек дошел до перемены взгляда на самое главное.

Член-5 спрыгнул молча, без объяснений. Он просто пропал, и все. Только после узнали случайно, что он женился. Похоже, ему стало стыдно, что он так легко сдался, и не мог отважиться посмотреть товарищам в глаза, и никаких оправданий он не имел. А просто сказать все как есть — не смог. Не сумел.

Сан Саныч остался один.

Где клуб стоял, там стало пусто.

И одиноко.

На новый год он купил две путевки в дом отдыха.

Себе и одной подруге, которая у него завелась. Завелась всерьез, причем. Но уж некому было его корить за это… Никому не смог бы он дать отчета, даже если б и захотел.

Там, в доме отдыха, он собрался сделать девушке натуральное форменное предложение. Руки и сердца. А приглашение он делал вот в каких терминах:

— Вот, я планировал с другом поехать, там же молодежная тусовка, мы б хорошо повеселились. А, поскольку он не смог поехать, то я могу взять тебя. Если хочешь, конечно.

Почему он не сказал всего прямо? Может, ему было больно признаваться, что клуба больше нет, и он один в поле воин, и дело его жизни погублено, клуб развалился, как советский союз, он даже стал понимать Горби… Так вот юлил он и потому еще, что непривычный он к пафосу человек.

Девушка вскочила и воскликнула:

— Ах, вот как! Да ты за кого меня принимаешь?

Был, короче, скандал. Она не догадалась о чем речь, не проинтуичила. И на том роман их закончился — казалось, что навсегда.

Он бы так и кончился, но Сан Саныч зачастил в ведомственную поликлинику. У него началась какая-то проблема с рукой, и никто не понимал, что за напасть. Он иной раз не мог даже завязать шнурки, как, бывало, прихватит. Летом еще ничего, раз — и побежал. А зимой? Надеть шубу — это было непросто, ох как непросто. Не говоря уж про сапоги. И он помирился с девушкой, героиней последнего романа, и стал снова выводить ее на тему руки и сердца. Рука тут даже была важней, одной здоровой своей ему не хватало, не доставало.

Она начала о чем-то догадываться и была очень мила. Сан Саныч утешал себя, да, она хорошая, симпатичная и кое-что таки умеет, вон и образованная, и работает, и зарплата приличная.

Все рухнуло в один день.

Сан Саныча позвали на госслужбу, на такое хорошее место, что и мечтать о большем было бы некрасиво. Он заехал на ужин к товарищу, который при делах, а тот его повез сразу на дачу, на казенную, к своему начальнику. Тот и сделал предложение по всей форме, и лично провел на дачу, что была в пяти минутах ходьбы: вот, тут будешь жить, а это прислуга, не понравится, тебе новых пришлют на кастинг, и страховка само собой в ЦКБ, и шофер — пока руку не вылечат, он будет баранку крутить, ха-ха!

Сан Саныч понял, что идея с женитьбой была минутной слабостью. Он чуть не пошел на это дело под пыткой, — ночами, бывало не спал от боли! В такой ситуации не то что женишься, может, и родине изменишь, а не только идеалам! Девчонки, одна повариха, другая кастелянша, были роскошные, таких он даже в Коктебеле не встречал, и улыбались ему вроде по работе, но и как-то неформально тоже. Дом отдыха или там творчества были против этой дачи просто бедные пионерлагеря для детей рабочих, взвейтесь кострами.

Глядя на служивых девчат, Сан Саныч думал, что никогда еще не был так близко к провалу. Еще чуть — и он бы погиб как личность, как человек идеи, женился бы, как последний лох. Как же хорошо, что он оказался государственником! Вот оно, счастье. И он его заслужил. Женятся пусть другие, простые, а он не может быть прикрепленным к одной женщине — он ведь всей России принадлежит. Люди его полета если и женятся, на ранней стадии, не успев подняться до серьезного уровня, — то потом отправляют жен в монастырь или еще куда, с глаз долой. А в храм с кем в праздник идти, щас же надо? Так зама можно взять, будет стоять рядом.

На Пасху в элитном храме Сан Саныч стоял без зама — но с со своим начальником, по левую от того руку. Было вполне державно и пафосно, как в лучших домах. Он всё боялся, что переклинит правую руку, как бывало, внезапно, и он не сможет осенить себя крестным знамением, но пока сбоев не было.