Истоки «Македонского офицера»

Воронежский самородок Андрей Платонов, которому 1 сентября исполняется 119 лет, для многих из нас остается, прежде всего, автором популярных в перестроечные годы якобы антисоветских романов «Чевенгур» и «Котлован». На самом деле антисоветскими эти романы не были абсолютно, да и само творчество этого самобытного писателя намного шире любых навязываемых ему и при жизни, и десятилетия спустя политических оценок. Скажем, сюжеты, образы, идеи одной из ключевых в его творчестве линий — «восточной» — максимально полно реализованы им в незаконченном романе «Македонский офицер» (см.: Творчество Андрея Платонова. - СПб.: Наука, 1995 с предисловием Е.И. Колесниковой).

Из рукописного отрывка мы можем узнать о сюжетной завязке этого произведения. Посланный Александром Македонским для разведки в далекую страну Кутемалию мелиоратор, как сам, кстати, писатель, Фирс, уроженец греческой Мегары, ищет сладкую воду для царя Озния и тайно встречается со своей возлюбленной, рабыней Офрией, вынашивающей в своем теле шелковичных червей. Она продолжает галерею образов женщин-рабынь Востока в творчестве Платонова второй половины 1930-х годов. Фирс спасает ее, освобождает от страшных оков и направляет в свой лагерь с донесением.

Придуманное Платоновым царство Кутемалия, скорее всего, восходит к сказаниям Древней Руси о Беловодье, загадочной стране на Востоке. Этот сюжет не раз возникал в творчестве воронежского писателя. О Беловодье, «опоньской стране» благочестия, в частности, упоминается в повести А. Платонова «Иван Жох». Маршрут, который дает Александр в «Македонском офицере», напутствуя своего разведчика, дает нам право высказать это предположение: «Иди через Бактрию, мимо Вавилона, мимо Экбатаны, пройди по моему будущему царству к Небесным Горам — правда ли, что луна склоняется в тех далеких царствах к вершинам гор, и лунные жители приходят населять землю…»

Рассуждения Александра у Андрея Платонова в чем-то сходны с утверждениями рериховской школы, представители которой, опираясь на древние восточные легенды, считали, что Луна играла «самую большую и самую значительную роль как в образовании Земли, так и в населении ее человеческими существами». Интерес к спутнику Земли и ее роли в развитии человечества пробудил у молодого императора, согласно замыслу Платонова, ученый Каллисфен, реальное историческое лицо, ученик и племянник великого Аристотеля, которому приписывают авторство романа об Александре Македонском, известном как «Сербская Александрия» еще в Древней Руси. Но в платновской книге он не согласился со своим государем: «Луна была погибающей звездою, накануне своего обращения в ветхий дым, и героический дух жизни давно оставил ее, не победив назначенной судьбы».

Обращение к вымышленной стране не случайно. Причины, по которым писатель к подобному приему вынужден прибегать, сам Андрей Платонов объяснил в статье о творчестве А. Грина: «…Автор …должен освободить их (своих героев — А.Е.) от всякой скверны конкретности и окружающего мира».

Если в упомянутом выше «Чевенгуре» Платонов создает свой город Солнца, то в Кутемалии воплощен романтический мир Луны. Слова Каллисфена о гибели Луны словно воспроизводят мнение рериховцев о том, что Земля идет в своей эволюции вслед за ней, собственно, и отбирая у своего спутника жизнь. Один из них писал: «Постоянно вампиризируемая своим порождением, Луна мстит Земле, пропитывая ее своими губительными, невидимыми и ядовитыми воздействиями, излучаемыми сокровенною стороною ее природы». Солнце социализма, которое воспевают платоновские герои, бесконечно далеко от кутемалийцев, и они должны поэтому скрывать свое тело от мертвых лучей Луны. Она в романе выступает в качестве символического антипода благословенной Кутемалии.

Андрей Платонов увидел единство в восприятии Луны на Востоке и в Греции, он стремился соединить эти миры и увидеть ту новую цивилизацию, которая должна родиться в результате взаимопроникновения культур. А это и есть та Земля, в утробу которой хочет пробраться Фирс. На приеме у Озния он рисует почти мифологическую картину морфологии нашего мира: «Земля под мягким покровом песков и наносов имеет хрустальные кости, их надо сломать или разгрызть, чтобы пролезть во влажное влагалище великой земли». Фирс подражает мифологии древних, где, как считал философ М. Элиаде, «человек чувствовал, что может сотрудничать с Природой в ее работе, что способен ускорить процесс роста, происходящий в чреве Земли».

Разрушительной силе Луны должен был бы противостоять свет Солнца. Исследователь символики Дж. Купер считает, что в большинстве культурных традиций мира «Солнце — всеобщий Отец, а Луна — Мать». Но для Платонова противостояние двух начал мироздания проходит не по линии Отец-Мать, а по линии Жизнь-Смерть. Любимые герои писателя — «солнечные» люди, по его мнению, победа будет на их стороне, но парадокс в том, что именно Солнце делает лучи Луны мертвыми. Нельзя нарушить гармонию во Вселенной, иначе мир начнет разрушаться, и в этом главная причина человеческой боли.

Е. Колесникова выделила целую серию источников, которые мог привлекать Андрей Платонов в своей работе над эпохой Александра Македонского: философские труды Платона и Аристотеля, работы Плутарха и даже воззрения сменовеховцев. На наш взгляд, этот список необходимо дополнить еще упомянутой «Александрией» псевдо-Каллисфена, а так же переводом поэмы «Искандер-наме» Низами Гянджеви. В ней Искандер-завоеватель, пройдя полмира, попадает в «благодатную» страну, настоящий эдем на земле. Искандер был поражен роскошью и красотою загадочного края, не менее удивительными показались ему и порядки, установленные здесь. Император внимательно выслушал речи местных жителей:

Мы имуществом нашим друг другу равны,

Равномерно богатства всем нам вручены,

В этой жизни мы все одинаково значим,

И у нас не смеются над чьим-либо плачем.

В романе Платонова совсем иное общество в той загадочной земле. Далекое от идеалов справедливости и равенства. Плоды Небесных Гор принадлежат не всем кутемалийцам, а только одному царю Ознию. Он один должен переваривать то изобилие, что дарит кутемалийская земля. Для полноты счастья не хватает только «сладких» вод, но и их найдет для него Фирс. И тогда он, Озний, построит Рай, который нужен ему «как памятник», — в его желании нельзя не услышать отзвук знаменитой формулы В. Маяковского из поэмы «Во весь голос»: «Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм».

«Сладкие» воды Кутемалии, о которых грезит Озний, проистекают из источников Макаринского острова, который посещал Александр Македонский, герой «Сербской Александрии». Приехав на этот остров, император и его спутники просто замерли от того великолепия, что предстало перед их очами. «Увидели на острове том весьма высокие и красивые деревья, плодами украшенные, — одни из них зрели, другие цвели, иные же перезрели, и множество плодов на земле лежало. Птицы красивые на деревьях разные сладкие песни пели. Под листвой же тех деревьев люди лежали, и сладкие источники из-под корней тех деревьев текли». Эти источники должны были принадлежать всем людям, но в Кутемалии этого не случилось. Потому что предводитель этой выдуманной Платоновым земли захотел стать выше не только всех людей, но и всех богов.

Придворный философ Клузий называет Озния царем, «руководящим звездами небесной высоты, мраком могил, и глубже могил» и «повелителем неясного сумрака горных долин…», вольно или невольно в платоновском прочтении демонизируя его образ, превращая в подобие мрачного греческого божества Аида. Тем более что главное назначение свое Клузий видит в обосновании мудрости своего владыки, ему важно уловить мгновенное настроение царя, называя его царство «психиатрическим». «Только тот человек, — провозглашал ученый, — который бежит власти Озния, остается в мертвом царстве своей причинной судьбы — и тому неизвестен кутемалийский рай, где сверкают молнии психиатрического царства ослепляющей свободы». Клузий доказывает, что весь мир соединен в одной точке, в теле Озния. «Сила магической судьбы направлена к тому, чтобы населить, — считает он, — вселенную лишь одним человеком вместо множества, и этот человек — Озний». За такую теорию, своеобразно интерпретирующую философию Парменида о мире как едином шаре, Озний простил своего ученого за его ум, «не размолол его тело под жерновом».

Е. Колесникова справедливо сопоставляет антифашистский пафос «Македонского офицера» и его же «Мусорного ветра» о нацистской Германии. В этих произведениях Платонов приоткрывает слегка занавес, за которым скрыл подлинный смысл многих своих критических статей из невышедшего сборника «Размышления читателя».

Мегарийское происхождение Фирса не случайно, так как именно там была создана особая философская школа. Опираясь на учение Парменида, ее сторонники говорили о некоем едином добре. Сам Андрей Платонов придерживался сходной философской концепции, — в этом, видимо, истоки его вечного мотива в творчестве — сопереживания жалкой участи «маленьких» людей.

Фирс относится к числу постоянных и любимых героев Платонова, к его «умствующим» сокровенным людям, таким, как Фома Пухов, Александр Дванов, Назар Чагатаев, да и Павел Корчагин, не герой Н.А. Островского, а из его статей. Почти чеховский Фирс появляется еще в «Чевенгуре» в виде странника, прислушивающегося к шуму воды: «Всю свою дорогу, всю свою жизнь Фирс шел по воде или по сырой земле». Некоторые свои критические эссе Андрей Платонов подписывал «Фирсов», относя и себя самого к подобным, странствующим в поисках воды и истины пилигримам.

Фирс, как и Корчагин в платоновской интерпретации, защищает самых беззащитных в этом мире — женщин. За заступничество они платят им своей бескорыстной любовью, правда любят их разные женщины. Если Корчагин доказывает свое превосходство в глазах буржуазной девушки Тони, то Фирс имеет тайную любовь с одной прекрасной и юной дамой, чей муж «вырвал себе любовные части тела в энтузиазме перед царем». Он доказывает ей своей страстью, что «жизнь может быть счастливой не только от любви таких свободных и радостных, как ее муж, но и от таких печальных, как сам Фирс».

Андрей Платонов, к сожалению, не закончил «Македонский офицер», замысел оказался нереализованным по неизвестной причине. Скорее всего, писатель не верил, что сможет его опубликовать. А работать над крупным произведением без надежды на заработок он не мог — нужно было кормить семью. Поэтому в конце 1930-х гг. ему пришлось переключиться на написание литературно-критических статей, в которых, к тому же, он мог говорить эзоповым языком.

Не секрет, что Андрею Платонову часто приходилось прибегать к тактике упомянутого выше героя «Македонского офицера» Клузия, который, приветствуя весь мир, «глубоко прятал свое плачущее сердце». И в своих статьях, и в прозе писатель прибегал к иносказанию для завуалированного выражения своих сокровенных мыслей.

Сейчас мы можем расшифровать этот скрытый подтекст платоновских антиутопий, сопоставляя их друг с другом. Если в «Македонском офицере» Платонов реализует идею о том, что мир не может быть раем для одного, то в статье «Павел Корчагин» он, создав своего рода антиутопию в критике, доказывал, что рай не может быть построен одним, пусть даже «будущим» человеком.

P. S. В ближайшее время в издательстве «Директ-Медиа» выходит монография Александра Евдокимова «Театр критики Андрея Платонова»