Портрет европейца на фоне русских кентавров

Опять банальность произнесем, но, ей-Богу, все меньше очарования испытываешь от среднего европейца. Он таким нам казался глубоким, таким тонким, таким свободным. Не то что мы, и, тем более, не то что наши родители… Вот прочел книгу Эммануэля Каррера о Лимонове. Она так и называется — «Лимонов».

Книга стала мировым бестселлером, права на ее перевод купили уже в 20-ти странах. Там, где она вышла, — ее прочитали десятки, а кое где и сотни тысяч людей.

И тут, конечно, европейцы нам дают фору.

Мы, само собой, очень духовные и в недавнем прошлом самые читающие в мире, но вот заметьте один парадокс: в любой европейской стране возможно появление интеллектуального бестселлера, который разом прочтет полмиллиона или миллион человек. Иногда даже два миллиона.

Недавний пример: успех очень сложной, оглушительно сильной книги американского писателя Джонатана Литтела «Благоволительницы», в которой, между прочим, речь идет о Второй Мировой, у нас именуемой Отечественной. Во Франции продали миллион экземпляров этой книжки, в Германии — 600 тысяч. А в России — в стране, о которой в этой безусловно классической книге по большей части и идет речь! — «Благоволительниц» ушло с прилавка порядка тысяч 12-ти. В три раза меньше, чем в США, где, как все мы знаем, живут глупые янки, которые вообще читать не умеют!

Причем в США считается, что книга Литтела там провалилась в продаже, а у нас в книжных сетях убеждены, что она «неплохо идет».

Позорище.

Литтел — всего лишь пример, на самом деле их множество.

Зато самый известный писатель у нас Борис Акунин — между прочим, с недавнего времени кумир интеллигенции. Это о чем-то говорит, не так ли?

Соответственно, и книгу о Лимонове, готов забиться на бутылку коньяка, прочтут здесь тысяч пять человек. Ну, ладно, пятнадцать. Мы ж не лягушатники какие-то, не баварская пивная пьянь, не американцы беспородные. Мы вот лучше про Фандорина…

Впрочем, твердое знание о том, что наш среднестатистический интеллигент со времен советских несколько, прямо скажем, деградировал, вовсе не побуждает меня возлюбить, еще раз повторю, европейца — даже если он иногда читает больше.

Да, Каррер написал очень бодрую и в целом увлекательную книгу. Самые интересные куски там — закадровый голос самого Каррера, его личные наблюдения за Лимоновым. Поэтому вступление в книгу, первые страниц 30 — самые сильные.

Дальше идет порой почти дословный пересказ книг самого Лимонова (поначалу подробный, потом все более поспешный), что любого читателя Эдуарда Вениаминыча, конечно, несколько удручает.

Каррер упрямо называет свой текст «романом», хотя по форме это вполне традиционная биография — никаким романом тут и не пахнет.

Однако зачем это делает Каррер, понятно. Дело в том, что он, сочиняя свой труд, не сделал никакой разницы между лирическим героем художественным книг писателя Лимонова — и конкретным человеком по имени Эдуард Савенко.

Ничтоже сумняшеся, Каррер наполняет свое повествования эпизодами из романов Лимонова, так или иначе выдавая их за реальные события.

Чтоб не нести ответственность за все это, надо книжку назвать «романом» — и дело с концом.

Скандальный эпизод (даже три эпизода), пересказанные из романа «Это я, Эдичка», — всего лишь самые навязчивые примеры, на самом деле, их куда больше.

Но роман — это, блин, роман, а не документ!

Ровно таким же образом Каррер поступает и со мной (в его книге одна из глав почти целиком посвящена вашему покорному слуге) — используя романы «Санькя» и «Грех» как основу для рассуждений о моей жизни.

Не скажу, что лично меня это сильно огорчило; но вот что касается образа Лимонова в книге — тут возникает много вопросов.

У Каррера была реальная возможность пообщаться, например, с французскими знакомыми Лимонова — и описать хотя бы парижский период его жизни не по романам Лимонова, а как раз сопоставляя художественную прозу и самую что ни на есть реальность. В Париже десятки, если не сотни человек прекрасно помнят и Лимонова, и Наталью Медведеву, и то, как они жили тогда! Как было упустить такую возможность поработать с первоисточниками?

Однако главная претензия и не в этом даже.

Да, Каррер выбрал самый легкий путь — вольно изложив самые острые сюжетные ходы действительно увлекательных книг Лимонова. Но надо отдавать себе отчет, что оглушительный успех его книги как раз и связан с тем, что он сделал книгу максимально легкой и даже, не побоюсь этого слова, — неглубокой.

Была бы она умнее — разве стал бы ее Саркози рекомендовать всей Франции к прочтению (а он рекомендовал, причем дважды!).

Мне обидно за другое: эта необычайная легковесность многих представлений Каррера о России — она по западным меркам вовсе и не легковесна. Все их очаровательные штампы и кошмарные предрассудки, касающиеся нас — это и есть интеллектуальный европейский тренд. И его не преломить!

Бедный Каррер раз триста в книге, специально для своего европейского читателя, оговорился, что Лимонов «гадкий фашист» — и еще триста раз после этого с самым искренним чувством попытался пояснить, что, не смотря на его «гадкий фашизм», Лимонов все-таки хороший человек — отзывчивый, честный, смелый.

Но, на минуточку, почему европейцы работают нашими адвокатами, объясняя себе же, что мы не фашисты? Я никак не пойму, кто из нас и кого освобождал от фашизма? Мы их или они нас? Мы все-таки? А почему они нас лечат тогда? Может, нам их полечить?

Периодически, при всем своем старании быть объективным, Каррер не справляется и все-таки поддается влиянию своих французских коллег.

Пример.

Показывал он как-то фотографии похода нацболов в Азию одному журналисту. Надо пояснить, что то был вполне себе героический период, когда в середине 90-х Лимонов с группой наших товарищей рванул в казачьи станицы, еще надеясь на пассионарность наследников Разина и Пугачева. Пассионарности, естественно, там не было никакой, зато у нацболов несколько раз возникали серьезные проблемы со спецслужбами.

Так вот, увидев на фотографии нацболов, раздевшихся на летней жаре по пояс, французский товарищ Каррера сразу определил: «Да это педики, они уехали трахаться подальше из Москвы, чтоб их никто не видел!».

Пересказав в книге эту историю, Каррер вроде бы выказал склонность не согласиться со своим собеседником, но тут же риторически вопросил: «Хотя кто знает?».

Тьфу, Эммануэль!

Вы провели серьезное количество времени с представителями партии, у которой сто двадцать человек отсидело в тюрьмах, как минимум шесть человек погибли при самых трагических обстоятельствах, тысячи подвергались задержаниям, сотни — пыткам и избиениям, и пишете такую блажь. Ваш друг либо неудачный шутник, либо идиот, зачем вы его цитируете?

Перечислять все, мягко говоря, странности, касающиеся российских реалий, мы не станем. Если удосужитесь, то сами найдете десятка полтора самых изысканных фантазий: от французского определения русского запоя до свидетельства о том, что во время Отечественной войны за пятиминутное опоздание на работу провинившемуся пускали «пулю в затылок».

Русские вообще в этой книге описываются как с виду вроде бы такие же люди, но в целом то ли кентавры, то ли марсиане, то ли африканские племена, удивительным образом обучившиеся письменности. Естественно, что прямо об этом у Каррера нигде не говорится, но ощущение катастрофической разницы меж европейцем и русским человеком автора явно не покидает.

Самое болезненное удивление ожидало меня в финале сочинения, где Каррер уверенно объясняет, что Путин и Лимонов — это почти одно и то же.

Основания для этого вывода изумительно простое: Путин однажды сказал, что о распаде Советского Союза может не жалеть только мерзавец. И Лимонов тоже переживает о смерти СССР! Видите? Все сходится!

Ах, да, еще Путин, как и Лимонов, однажды сфотографировался голый и с ножом. Для благонравного европейца, презирающего всякое насилие (по крайней мере, ему нравится так о себе думать) — это просто ужасное зрелище.

Собственно, все!

Понимаете?

Для самого умного, самого тонкого, самого образованного, более того, искренне интересующегося Россией европейца любые наши рефлексии на тему распада страны — однозначный диагноз.

Мало того, диагноз страшный. Может быть, даже окончательный.

То, что так похожий на Лимонова Путин имеет, по самым разным данным, личный капитал свыше 40 млрд долларов, а Лимонов не имеет ни черта — это все мелкие детали.

То, что Путин в начале 90-х ушел из спецслужб, по сути, изменив присяге, и отправился на вольные хлеба к демократу Собчаку, а Лимонов, напротив, остервенело искал возможность воспрепятствовать распаду страны то у Белого Дома, то на сотнях митингов и манифестаций, то в Приднестровье, — тоже детали.

То, что, в конце концов, Лимонов — человек гуманитарной культуры и великий писатель, а Путин — во многих смыслах полная его противоположность, опять же не важно.

Главное — оба скорбят об СССР.

…Но, чуть отдышавшись, я подумал: а чего собственно хочу от Каррера?

Он что, сам придумал, что распад СССР — это великое благо, советская история — это череда зверств и беспробудное скотство, попытка чуть иначе расценивать события в Югославии, чем западное сообщество — первый шаг к фашизму, а Путин — патентованный полковник КГБ, воссоздатель империи и ужасный милитарист на троне? Сам, спрашиваю?

Да у нас так же считают почти все наши чудесные либеральные витии — местного разлива, свойские, родные, не первый десяток лет обучающие народ правильному отношению к себе и своей стране.

И какой тогда спрос со среднестатистического европейца, даже такого талантливого, как Каррер?

Да никакого.

Так что все претензии к Эммануэлю снимаются.

Он хотя бы сделал попытку понять «этих странных русских».

Наши местные и на то не всегда способны. Им и так все давно ясно.

Что бы там Каррер не писал про «мерзкого фашиста», он прекрасно отдает себе отчет и в масштабах главного героя своей книги, и в его оригинальности.

Книжка Каррера реально читается взахлеб, и, как ни крути, там есть десятка полтора очень точных наблюдений: и про либеральную нашу, катастрофически малочисленную оппозицию, и про сербскую, не столь уж простую, как нам иногда кажется, проблему, и про Лимонова, конечно.

Так что нечего на Каррера пенять. Каррер, он молодец. Не то что мы.

Потому что у Каррера есть заблуждения касательно чужого народа. А у нас-то — касательно самих себя. И кто тут из нас выглядит смешнее после этого?