«К черту я снимаю свой костюм английский…»

В воскресенье, 17 августа, в музее Окуджавы в Переделкино состоялась творческая встреча с Сергеем Никоненко. Скамейки перед летней эстрадой были заполнены живыми классиками, среди которых я узнала поэта Евгения Рейна. Сергей Петрович представил публике некоторых своих друзей, сидящих в зале:

— Самый древний мой друг — художник Дмитрий Санджиев. Также поддержать меня пришли актер Валера Иванов. И писатель, драматург Юрий Михайлович Поляков.

Вдова Булата Окуджавы Ольга Владимировна заметила:

— За пятнадцать лет работы музея Поляков у нас впервые. Через дорогу перейти он только сейчас решился.

Представляя Никоненко, Ольга Окуджава добавила: «Мы знакомы с Сережей 52 года».

Актер читал стихи, прозу, вспоминал молодые годы, замечательных современников. Из текущих событий он коснулся лишь закрытия въезда в Латвию Олегу Газманову, Иосифу Кобзону и Валерии для участия в «Новой волне». Проведя параллель с интригами против советских актеров Никиты Михалкова, Василия Шукшина и его самого в Венгрии в 69-м во время съемок фильма «Держись за облака».

Режиссер Петер Сас долгое время не снимал актеров, так что у них истратились все наличные деньги. А когда Михалков спросил о дате начала съемок, его пригрозили выслать обратно в СССР. Советский конфликт закончился в пользу наших. Перед Михалковым даже извинились. А фильм «Держись за облака» благополучно вышел в 71-м со Светланой Светличной и Гунаром Цилинским главных ролях.

Евгений Рейн в конце Вечера спросил Никоненко:

— Вы сегодня гениально читали «Черного человека»! Гениально! Вы выступаете с ним в концертах?

— Иногда у меня бывают творческие встречи. На них читаю. А так я добровольно, безвозмездно выступил в 81 московской школе с целым Есенинским циклом, включая «Персидские мотивы». В Суворовском училище и Академии ФСБ Есенина тоже читал. Лишь в трех школах не нашел контакта со слушателями-учениками, «метал бисер перед хрюшками». Посмотрел на учителей — учителя такие же. Шесть школ были трудными. Зато 70 школ — изумительных! Замечательная молодежь. Подходили парни, девочки. Говорили, такого Есенина мы не слышали.

Помимо «Черного человека» Сергей Никоненко прочел публике и другие хиты Есенина: «Исповедь хулигана», «Письмо к женщине», «Все живое особой метой». Ниже следуют истории, рассказанные Сергеем Петровичем на Вечере о себе, о знаменитых современниках, озаглавленные цитатами из рассказа Шукшина «Верую», также звучавшего в музее Окуджавы в исполнении мэтра.

«Не бойся, что будешь лизать раскаленные сковородки на том свете, потому что ты уже здесь, на этом свете, получишь сполна…»

— Я учился в московской школе № 61 в Плотниковом переулке. Я второгодник. В 8-м классе два года просидел. В двух кружках занимался. В студии художественного слова и в театральном. Это отразилось на учебе.

Надо было устраиваться на работу. Прочел на доске объявлений: «Требуются кондукторы». Туда и пошел. Меня три дня учили. Учили, конечно, работе. Но больше — воровать.

58-й год. Сентябрь месяц. Шестой автобус. Маршрут: «Силикатный завод» — «Даниловский рынок». Из конца в конец проезд стоил два рубля, двадцать копеек на человека. Четыре катушки: две основные и две дополнительные.

Эту «школу» я прекрасно помню: как три билета разорвать на четыре. Или на метро «Добрынинская» автобус полностью заполнялся, а на Люсиновке все пассажиры выходили, проезд на этом промежутке стоил 30 копеек с человека. Меня учили: «Ты говори, чтобы готовили без сдачи, без сдачи! Чтобы успеть обслужить всех. Берешь 30, а билет даешь за 20. Никто не смотрит, какой билет ты дал. Старики тщательно считают сдачу, молодежь — нет…»

Я пытался быть добросовестным, но месяца через три ушел. Выступил на собрании: «Шесть утра — кого вы обманываете? Люди на работу едут, на заводы. Это работяги, как и вы». Назвал одно имя, за что меня хорошенько поколотили, поучив. Потом работал на почте. — Вот такие мои университеты небольшие.

«Люди дождутся воскресенья — в кино ходят, а этот…»

— В студенчестве я был очень счастлив, когда учился в институте кинематографии в мастерской Сергея Аполлинариевича Герасимова и Тамары Федоровны Макаровой с 59-го по 64-й годы. Это было золотое время. В институт летел. И находился там до одиннадцати — половины двенадцатого ночи, пока комендант не выгонит. Не хотелось уходить, так было интересно, заразительно здорово!

В 59-м на курсе появился парень, постарше нас. В кирзовых сапогах, гимнастерке. Шукшин Василий, скромный, тактичный. Про него говорили, будто он — алкоголик, любит поддать, подраться. Он еще не написал ни одного рассказа, точнее не опубликовал. Откуда я знал, что он — ПИСАТЕЛЬ?!

Сейчас я вам скажу, какой позор пережил в жизни: я, наверное, самый последний понял, что Шукшин — писатель. Очень уж тесно мы общались. То ночевать ему негде — он у меня переночует. То поесть ему не на что — рубль пополам делили. Или у него появлялись деньги — он с бутылкой приходил.

Потом мы узнали, что Шукшин — режиссер, актер, литератор. А так в институте он довольно часто появлялся. Причем, он два раза женился на нашем курсе. Сначала на Лидии Александровой. Потом на Лидии Федосеевой. Это мои однокурсницы.

С нами также учились Галина Польских, Жанна Болотова, Жанна Прохоренко, Лариса Лужина. Самой талантливой я считаю Танечку Гаврилову. Она, к сожалению, лет 12−13 назад ушла из жизни.

Так вот. На первом курсе Жанна Прохоренко частенько напевала песенку: «Один солдат на свете жил, красивый и отважный. Но он игрушкой детской был, ведь был солдат бумажный». Я спросил, что за песня такая, она ответила: «Да это Булат Окуджава». Так я первые узнал об Окуджаве.

«Живи, сын мой, плачь и приплясывай!»

— Через несколько лет, в 62-м я был утвержден Одесской киностудией на главную роль в фильме «Шурка выбирает море». Фильм снимался в городе Вилково в устье Дуная, 16 километров до Черного моря. Песни к фильму пригласили писать Булата Окуджаву.

Тот приехал в Вилково замотанный, уставший. Говорил, что у него мало времени, и он всего на два дня. За два дня и две ночи он написал пять песен. Ему устроили «камерваген» — звукозаписывающую машину, целый такой вагончик. Он пел под гитару часа два.

Потом он съездил с нами на один день на съемку. На небольшом рыболовецком сейнере «СЧС-17» до Черного моря. Попробовал наваристой рыбацкой ухи из ставриды с толченым чесноком. Я наловил раков, мы устроили Окуджаве Вечер. Он подумал, подумал и говорит: «Здесь рай! Выпишу-ка я сюда жену, Олю». Приехала Оля, и они с нами около месяца прожили. Так я познакомился с Булатом Шалвовичем и Ольгой Владимировной.

«Мне же интересно установить, душа тебя сюда привела, или спирт»

— За год до этого в 61-м я снимался в Севастополе у своего учителя Герасимова в фильме «Люди и звери». Одновременно в городе снимали еще два фильма: «Человека-амфибию» и «Увольнение на берег». Актеры, операторы из «Амфибии» работали под водой. Для согревания каждому выдавали по две бутылки спирта. Люди, понятное дело, обогревались бегом, а спирт несли товарищам, друзьям. Вечером участники всех трех фильмов собирались на посиделки, разводя спирт томатным соком.

В фильме «Увольнение на берег» роль второго плана играл Володя Высоцкий. Так вот, на этих вечерах под спирт, который мы жарили, он брал гитару и пел. Мне казалось, он пел под Луи Армстронга: хрипя, то ли на английском, то ли на тарабарщине. Такой Высоцкий мало кому известен. Уже потом, в 65-м — 66-м я услышал его социальную сатиру: «Что же ты, зараза, бровь себе подбрила? // Что же ты надела рыжий свой берет? // И куда ты, стерва, лыжи навострила? // От меня не скроешь в наш клуб второй билет!»

«Верую, верую!»

— В 64−65м стали появляться в печати рассказы Шукшина. Александр Твардовский публиковал в «Новом мире» по три-четыре шукшинских рассказа в квартал, отказывая маститым писателям. А его печатает и печатает. Я эти рассказы читал. Читаю и думаю: «Хорошо написано! Смешно, весело!» Что Шукшин — ПИСАТЕЛЬ, мне в голову не приходило: Вася Шукшин просто. Приятель. Ну, как-то печатается.

В 67-м я прочел рассказ «Материнское сердце». И до меня, наконец, дошло, кто такой Вася Шукшин. Василий Макарович Шукшин. Я встретил Шукшина на студии «Горького», говорю: «Вася, я прочитал „Материнское сердце“. Ты — ПИСАТЕЛЬ!» — Как он хохотал!

«Вообще в жизни много справедливого. Вот жалеют, Есенин мало прожил: ровно с песню»

— Кто еще наши шестидесятники? — Эдуард Стрельцов, Геннадий Шпаликов. Шпаликов, кстати, привел меня к Сергею Павловичу Урусевскому. Сказал: «Вот вам Сергей Есенин!» Урусевский собирался снимать о Есенине фильм «Пой песню, поэт».

Сделали мне пробы. Причем, несколько проб было. Думал худсовет, на котором руководитель объединения Михаил Ильич Ромм, когда увидел меня на экране, заметил: «Я помню Есенина. Я его видел. Вот он! Похож, похож».

Я начал сниматься в картине и понял, что-то не договаривает Урусевский. Однажды, когда мы снимали в Рязани, он проговорился. Мы тогда ехали в автобусе на съемку. Я увидел красивый вид из окна и говорю: «Как точно написал Сергей Александрович: Край любимый! Сердцу снятся скирды солнца в волнах лонных!» Уруссевский спросил: «Сереж, может, ты сам и озвучишь свою роль? Он, оказывается, подозревал, что меня можно переозвучить другим артистом, будто меня взяли только из-за внешней схожести с поэтом».

Я озвучил, конечно. Дело было в 71-м. Еще многие, близко знавшие Есенина, были живы.

«И когда мы пьем эту гадость, … мы черпаем из океана в надежде, достичь дна. Но стаканами, сын мой! Стаканами! Круг замкнулся, мы обречены»

— С Николаем Рубцовым была замечательная встреча. Вернулся я со съемок фильма Бондарчука «Война и мир», где в третьей серии играл небольшую роль: молодого офицера, который прогоняет Пьера с батареи Раевского. Снимался эпизод довольно долго, две недели. Заплатили мне хорошо. Я приехал в Москву. Увидел Васю Шукшина, говорю: «Вася, сегодня мы ужинаем в «Туристе!», — ресторане, что почти напротив ВГИКа.

Бутылку взяли, поужинали. Он говорит: «Знаешь, Коля Рубцов в Москву приехал, поэт? И другие ребята отличные в ЛИТе есть. Может, съездим к ним?». Взяли еще бутылку в ресторане, поехали за Савеловский вокзал, в общагу. Приезжаем. Помню, я все рассказывал про съемки. Что двенадцать тысяч человек в массовке, тысяча — в коннице. Все это приходит в движение. Шрапнель рвется.

Внимательно меня слушали. Бутылочка закончилась. Стало понятно, что хорошо бы еще одну, а лучше — две. Какой-то кучерявый парень с розовыми щеками говорит, что знает, где достать. Я дал ему красненькую: 10 рублей. Через 15−20 минут у нас на столе стояли две бутылки, частик в томате, луковицы, хлеб. «Банкет» стал продолжаться.

Коля прочитал стихи. Не могу сказать, будто я сразу пришел в восторг. Открытие поэта пришло позднее.

Через 20 лет я встретил одного из тех ребят. Он говорит: «Помнишь, как в общагу приезжал?» — «Помню». «Шукшина нет, Коли Рубцова нет. А помнишь, кого за водкой посылал? У тебя деньги были, ты про Бондарчука рассказывал». — «Кого я посылал?» — «Вампилова». Мама родная!

Александр Вампилов трагически погиб, не дожив до 35-летия.

«.Будь эта песня длинней, она не была бы такой щемящей!»

— Уже давно закончились съемки фильма «Пой песню, поэт». А я все ходил по букинистическим магазинам. Глаз останавливался на поэтах Серебряного века, друзьях Есенина, на недругах его. И в 93-м году я обнаружил, что Есенин жил в Москве где-то со мною рядом.

Я пошел в ДЕЗ, посмотрел домовые книги. И нашел адрес: Сивцев Вражек, 44, квартира 14. Вот уже 73 года я живу в доме 44 по тому же переулку. Вначале жил в коммуналке. Теперь квартира полностью моя.

Я нашел квартиру Есенина. Она находилась в плачевном состоянии, представляя собой общественную помойку, общежитие крыс и бомжей. Там были выбиты окна. Выломаны двери. Хотя бомжи уже практически из квартиры ушли и перестали разводить там свои костры. Поскольку пол был поврежден, существовал риск провалиться в подвал.

Начались мои походы по чиновникам. Полгода я по ним добросовестно ходил. Знал, глаза страшатся, руки делают. Может, я не ввязался бы в эту эпопею, но квартира находится в таком московском дворике, что уже ни в Москве, ни в Петербурге не найти.

Кроме того, у дворика потрясающее соседство — музей-квартира Пушкина. Сивцев Вражек открывается за этим музеем, надо только пройти в большую арку, а тянется почти параллельно Арбату.

Помимо Есенина в тех местах жили три гиганта русской литературы: Пушкин, у него там было самое счастливое время после женитьбы на Наталье Гончаровой — Арбат 53. Андрей Белый — Арбат 55, тоже музей. И в доме 51, приезжая в Москву, останавливался Александр Блок. А рядом — Сергей Есенин. — Так кто же, если не я?

95-й год. Надвигалось столетие со дня рождения Есенина. Мне удалось пробиться до Юрия Михайловича Лужкова. Тот на мои просьбы письменно ответил: отремонтировать, профинансировать, проконтролировать, доложить.

Когда квартира поэта была приведена в надлежащее состояние, книги и предметы, которые я покупал в букинистических магазинах, понадобились. Потом в новом музее появились картины, скульптура. Личные вещи Есенина и его близких, приобретаемые с особым трудом. Ведь вещи нужно проверять, действительно ли они принадлежали конкретному человеку.

«Никогда жена Люда не поймет. Распори он ножом свою грудь, покажи в ладонях душу, она скажет: «Требуха!»

— В 71-м в селе Константиново я, снимаясь в фильме «Пой песню, поэт», ходил загримированный под Есенина, в английском костюме. Помните: «К черту я снимаю свой костюм английский. Что же, дайте косу, я вам покажу…»?

И ко мне однажды подошел мужик, ударенный алкоголем, по-видимому, с вечера. Разжал кулак и говорит: «Купи карандаш — Есенин им „Письмо матери“ написал». А в кулаке — огрызок карандаша. Я ему: «Правда?!» — «Да!» «Сколько хочешь?» — «Четвертак давай!» Двадцать пять рублей тогда было четвертью зарплаты инженера. Я ему: «Какой ты молодец! Взял карандаш за четыре копейки, разрезал на четыре части и каждую копейку превращаешь в 25 рублей. Возьми три рубля на водку, похмелись. Карандаш мне твой не нужен. Только скажи, купил ли кто-нибудь?» — «Двое купили».

С «подлинными» вещами подобное частенько случается.

«Любишь Есенина?» — «Люблю». — «Споем?»

— Читать Есенина я хотел, будучи еще школьником и занимаясь в студии художественного слова Анны Гавриловны Бовшек при Московском городском доме пионеров. Став взрослым, я узнал, что Анна Гавриловна — вдова замечательного писателя Сигизмунда Кржижановского. Недавно начал открывать для себя этого автора.

На мое предложение относительно Есенина Анна Гавриловна заметила: «Знаешь, по-моему, еще рановато. Давай, лучше над Некрасовым пока поработаем?». Дело было в 55-м. Актриса пережила непростые годы с Сигизмундом Доминиковичем.

Кржижановский не увидел при жизни ни одной своей напечатанной строки. Анна Гавриловна сохранила все творческое наследие мужа для потомков, передав в надежные руки. Теперь произведения писателя опубликованы. А мой товарищ по студии Авангард Леонтьев издал книжечку воспоминаний об Анне Бовшек.

Вместе с Анной Гавриловной я открывал для себя Есенина, поражаясь, что это за чудо такое! И в поэме «Пугачев», и в «Не жалею, не зову, не плачу»:

Ты теперь не так уж будешь биться,

Сердце, тронутое холодком,

И страна березового ситца

Не заманит шляться босиком.

Или возьмем «Песнь о собаке»:

И глухо, как от подачки,

Когда бросят ей камень в смех,

Покатились глаза собачьи

Золотыми звездами в снег.

А также «Дорогая, сядем рядом»:

Дорогая, сядем рядом,

Поглядим в глаза друг другу.

Я хочу под кротким взглядом

Слушать чувственную вьюгу.

Валера Иванов, артист Театра на Таганке, грандиозно читает «Пугачева», чем меня в свое время совершенно сразил.

Удивительна привязанность Есенина к России, к русской земле, к которой он был просто прикован:

Запели тесаные дроги,

Бегут равнины и кусты.

Опять часовни на дороге

И поминальные кресты.

Опять я теплой грустью болен

От овсяного ветерка.

И на известку колоколен

Невольно крестится рука.

О Русь, малиновое поле,

И синь, упавшая в реку,

Люблю до радости и боли

Твою озерную тоску.

Холодной скорби не измерить,

Ты на туманном берегу.

Но не любить тебя, не верить —

Я научиться не могу.

И не отдам я эти цепи

И не расстанусь с долгим сном,

Когда звенят родные степи

Молитвословным ковылем.

Фото ИТАР-ТАСС/ Руслан Шамуков.