Кордебалет имени Дворковича-2

В предыдущей заметке я рассказал, что неустанная (и очень шумная, о ней каждый день говорят по телевизору) работа ФАС по мониторингу продовольственных цен не приводит к заметным результатам. Это если выражаться деликатно. Если не деликатно — она, похоже, вообще ни к каким результатам не приводит.

Российская антимонопольная служба за последние годы, похоже, не обнаружила ни одного случая необоснованного завышения цен на еду. И никак не повлияла на безумные прыжки продовольственного рынка.

Какие выводы из этого нужно делать? Что ФАС работает недостаточно эффективно? Что ей надо поучиться, например, у американских коллег, которые вооружены мощнейшим антитрестовским законодательством? И пора поднимать вопрос о том, чтобы соответствующие российские законы становились менее декларативными, более зубастыми?

Нет! У нас чрезвычайно распространена другая точка зрения. Согласно которой вмешиваться в рыночное ценообразование вообще не следует. Дескать, рынок сам всё расставит по местам. Возглавляет это направления экономической мысли (по крайней мере, в административном смысле), Аркадий Дворкович, российский вице-премьер, председатель правительственной комиссии по мониторингу продовольственных рынков.

За рубежом-то давно поняли, что рынок хоть и полезная штука, но совсем не икона. Он движется простой человеческой жадностью и без неё умрет. Начнутся очереди, талоны, пустые полки. Это мы проходили. А в других странах тем временем учились, не убивая рынок как таковой, выстраивать механизмы балансирования интересов труда и капитала, загонять предпринимательскую жадность — этот горячий пар, злой кипяток — в надежный стальной кожух. Чтобы кипяток не ошпаривал население и при этом выполнял нужную работу.

Сегодня в тех же Соединённых Штатах в большинстве отраслей экономики рентабельность не превышает пяти-десяти процентов. Российский предприниматель за такой прибылью даже не нагнётся. Американские эффективные менеджеры тоже поначалу рыдали и грозились небу: пять процентов рентабельности это чудовищная, адская несправедливость! Как Ты допускаешь подобное?

А потом ничего, привыкли. Оказалось, что при такой скромной рентабельности очень неплохо складываются все балансы. Фермеры, переработчики сельхозпродукции, поставщики тракторов и удобрений, торговые сети получают с больших оборотов вполне достойные суммы. В стране не растет инфляция. У населения хватает денег на продукты, на одежду, на квадратные метры, на кредиты. Поэтому государство живет себе, поживает без потрясений; неурожай гречихи или очередная ссора с заграницей не колеблют социальную стабильность.

У нас же с начала 90-х всё продолжается игра в русские горки — и с ценами, и с рентабельностью. Вдруг по каким-то причинам, объективным или не слишком, начинается ажиотаж вокруг определённой группы товаров. Так было, например, со стройматериалам и ценами на землю в середине нулевых, и несколько раз — с ценами на еду. Правительство начинает говорить про отсутствие объективных причин для подорожания, про неустанный мониторинг — и чуткое население понимает: именно сейчас всё то, о чём нам рассказывают, начнёт дорожать. И оно дорожает.

А как же мониторинг? Да никак. В правительстве и в «экспертных кругах» уже сменили пластинку. Теперь россиянам рассказывают о рыночных механизмах, которые сами всё отрегулируют. И о том, что в Америке никто не устанавливает директивно цены на колбасу.

Российские торгаши в это время бешено молотят бабки.

Верхние наши начальники не слишком вникают в проблемы ценообразования, доверяя их дворковичам из правительства. Правда, иногда совершают стремительные рейды в супермаркеты — обязательно под видеокамеру. Вы же помните этот неожиданный приезд Владимира Путина в московский сетевой магазин? За связи с общественностью в этой торговой сети отвечал тоже бывший разведчик, генерал запаса Юрий Кобаладзе. И вот Путин под камеры говорит: торговая наценка у вас сто рублей!

— Это много? — не смутившись, спрашивает коллега.

— Конечно.

— Завтра снизим, — ответил Кобаладзе.

После этого вся компания вернулась в Дом Правительства на совещание. И, как мне рассказывали его участники, тот директор мясокомбината, который говорил Путину о грабительских торговых надбавках (и спровоцировал на стремительный рейд в супермаркет), продолжил горестную песню: крестьяне стонут, переработчики получают копейки, а торговцы гребут сверхприбыли и отдыхают с девочками в куршавелях.

Путин посмотрел на этого скучного человека со своей фирменной полуулыбкой:

—  А вы что хотели? Чтобы они с мальчиками отдыхали?

В общем, примерно такое у нас ценообразование.

Нельзя, конечно, утверждать, что сейчас вот «рыночные романтики» подсунули Путину патриотические анти-санкции специально, чтобы взболтать продовольственный рынок и наловить в мутной воде карасей. Но и полностью исключать я бы этого не стал.

Как бы то ни было, теперь вот населению докладывают о борьбе с необоснованным завышением цен сразу по трём направлениям:

1. ФАС проведёт мониторинг и разберётся с виноватыми.

2. Никаких виноватых нет, рыночные механизмы сами всё отрегулируют.

3. Рост цен неизбежен, с этим надо смириться и позаботиться о защите малоимущих слоёв населения.

Всё это вызывает в памяти анекдот о простодушной селянке, которая взяла у соседки крынку под молоко и нечаянно разбила. А когда соседка обратились к мировому судье, отстаивала свою правоту на основании трёх аргументов. Во-первых, я эту проклятую крынку в глаза не видела. Во-вторых, взяла уже треснутой. А в-третьих, вернула в целости и сохранности.

Интересно, что мои попытки найти эксперта, который рассказал бы о том, почему российская практика регулирования продовольственных цен так разительно отличается по результатам от европейской и североамериканской, пока не дали результата. Вот какой удивительный диалог у меня состоялся, например, с профессором Высшей школы экономики, настоятельно попросившей (точнее, категорически потребовавшей) не упоминать ее фамилию.

«СП»: — У нас в России разговоры о необходимости как-то влиять на рост продовольственных цен сразу переводят в такую плоскость: это совок, казарменный социализм и вообще конец света. А на Западе, мол, нигде и никогда цены не регулируются. Но ведь на самом деле в рыночных странах цены на еду, так или иначе, регулируют.

— Ключевой вопрос в том, что вы сказали, это «так или иначе». Ведь никто никогда не утверждал, что попытки влиять на цены в принципе невозможны или обязательно приводят к чему-то плохому. Но, безусловно, есть разные способы воздействовать на цены. Проблема в том, что, когда в России говорят о политике цен, слишком часто воспринимают её в примитивном варианте. В варианте ограничения цен как таковых. Или, того ещё лучше, утверждения конкретного уровня цен или согласования изменения цен. Проблема не в том, что это невозможно нигде и никогда. На некоторых рынках действительно, там, где существует единственный поставщик, там, где нет конкуренции — например, во многих странах при поставках электроэнергии населению или газа населению — цены ещё регулируются.

«СП»: — Можно уточняющий вопрос? Вы уверены, что цены на Западе регулируют лишь там, где единственный поставщик? Ведь конкуренция тоже бывает нечестной. Как говорит почётный президент российской фермерской ассоциации, доктор экономических наук Владимир Башмачников, «на так называемом свободном рынке сильный всегда сожрёт слабого».

— Извините, вы задаёте вопрос, который интересует вас, но не совсем к моему ответу. Если вы хотите по поводу политической экономии услышать комментарий, тогда вычеркните то, что я говорила до сих пор. Потому что моя логика была немножко в другом, согласитесь.

«СП»: — В тех отраслях, где единственный поставщик, где монополист — там и спорить не о чем.

— Вот! Вот это тонко. Поэтому «нигде и никогда» нужно воспринимать уже с оговоркой. Это раз. Что касается тех отраслей, где есть конкуренция, утверждения о том, что сильный всегда сожрёт слабого, мягко выражаясь — очень натянуто. Почему же сильный не сожрал слабого, предположим, на рынке интернет-услуг?

«СП»: — Может, ближе к продовольствию всё-таки? Потому что рынки имеют свою специфику.

— А какая в этом смысле принципиальная разница?

«СП»: — Огромная. Я вообще не понимаю, почему мы должны сравнивать интернет-услуги и поставку мяса в магазины. Там сговариваются два-три крупнейших поставщика и за бортом оставляют остальных. Всё.

— Замечательно. Очень хороший в этой связи вопрос. Вы не очень ведь меня хотите слушать. Скажите, это очень выгодно магазину?

«СП»: — Конечно. Магазин тоже с ними в сговоре. Всю остальную мелочь они вокруг передушили.

— Для чего?

«СП»: — Чтобы держать высокие цены.

— Да ну?

«СП»: — Конечно.

— Вы знаете, это очень интересно. То есть, у магазина нет конкуренции? Нет магазинов, где продают мясо?

«СП»: — Так они их передушили. Сначала устроили демпинг.

— Нет!

«СП»: — Да! Это так и делается! Я открываю вам мир?

— Вы не просите моего комментария. Вы хотите, чтобы я выслушала ваш. Спасибо!..

Вот и весь разговор. Впрочем, мы по-прежнему готовы послушать (и так же добросовестно записать на диктофон) комментарии о том, как работает зарубежное антимонопольное законодательство в сфере продовольственной торговли и почему наше работает хуже…

В завершающей части трилогии мы обсудим предложение думской фракции КПРФ ввести законодательное ограничения цен на всех этапах производства, переработки, оптовой и розничной торговли сельхозпродукцией. У меня на днях состоялся интересный разговор на эту тему с руководителем комиссии по АПК Общественной палаты РФ, Генеральным директором ООО «Агрофирма „Трио“» Евгенией Уваркиной.

(Окончание следует)

Фото: ИТАР-ТАСС/EPA.