Несмотря на кризис, Россия не рассосется

Россия входит одновременно в два совершенно различных экономических кризиса, которые наложатся друг на друга и усилят друг друга.

Первый кризис — глобальный: после возникновения глобального рынка на нем сложились глобальные же монополии, которые загнивают, разрывая этот рынок на макрорегионы.

Главный симптом этого кризиса — рост пирамиды долгов, которые уже не могут оплатить ни государства, ни домохозяйства. Стоит вспомнить, что реальная средняя зарплата в США находится сейчас на уровне конца 50-х годов, времени Эйзенхауэра, еще до Кеннеди; все потребление сверх этого осуществляется в долг.

Другие симптомы — обеднение среднего класса и растущие трудности бизнеса. Количественное смягчение в США ушло в основном на поддержку финансовой системы, а реальный сектор, включая инфраструктуру жизнеобеспечения, инвестировал в себя недостаточно.

Разумеется, глобальный кризис развивается неравномерно, но улучшения, вроде нынешнего роста экономики США, фрагментарны и временны. Так, как меланхолично отмечает Нобелевский лауреат Стиглиц, в 17 из 20 крупнейших развитых экономик инвестиции растут медленнее, чем до обострения глобального кризиса в 2008—2009 годах, а в пяти из них и вовсе снижаются в 2010—2015 годах. При этом средние темпы роста развитых экономик примерно вдвое ниже, чем до обострения кризиса, а безработица в них выросла почти в 1,4 раза — с 32 до 44 млн. чел.

При этом работоспособные идеи по улучшению ситуации блистательно отсутствуют: мир уверенно идет в новую депрессию, которая будет не легче, чем Великая депрессия 30-х годов ХХ века, и приведет к распаду глобальных рынков на региональные.

Существенно, что в силу глубины происходящих изменений мы не можем сколь-нибудь надежно прогнозировать развитие событий.

Ведь информационные технологии меняют не просто технологический уклад, но и самого человека. В частности, на протяжении всей известной нам истории человечество занималось изменением окружающего мира, — а последние четверть века во все большей степени переориентируется на изменение своего восприятия этого мира.

На более низком уровне деньги теряют значение, уступая его технологиям и инфраструктуре, в том числе социальной.

Пока мы с вами не создали внятной, непротиворечивой и всеобъемлющей теории этих и многих других изменений, человечество бежит в будущее не только сломя голову, но и закрыв глаза.

В России все проще и естественней: второй из экономических кризисов, которые мы переживаем, — наш внутренний. Вызван он тем, что российская государственность сложилась (еще в недрах советской) для решения трех четко оформленных и взаимоувязанных задач: разграбления советского наследства, вывоза его в фешенебельные (в основном западные) страны и легализации его там в качестве личных богатств.

Эти задачи определили основные пороки российской государственности, которые не меняются всю четверть века с момента ее формирования в 1990 году и являются общеизвестными.

Наиболее серьезным из этих пороков является нацеленность социально-экономической политики государства на служение не народу, стране или даже амбициям правителей, но глобальному бизнесу (в России, как и в Европе, и в международной практике эта идеология называется либерализмом, хотя это и не соответствует историческому и американскому пониманию данного термина).

Характерно, например, что еще в 2002 году, помнится, тогдашний премьер Касьянов интересовался у тогдашнего Министра экономического «развития» и торговли Грефа, бывшего ключевым лоббистом присоединения к ВТО, в чем экономический смысл предлагаемой им операции, — и, поскольку Греф не любит открыто лгать руководству, так и не получил ответа. Накануне присоединения к ВТО директор-распорядитель МВФ Лагард прямо говорила об отсутствии экономического смысла присоединения к ВТО для России, — и то же самое на тысячах примеров доказывали разнообразные американские лоббисты этой операции. В результате Россия присоединилась к ВТО на заведомо кабальных, по сути дела колониальных условиях, после чего весьма достойный инвестиционный рост в 6,5% мгновенно сменился инвестиционным спадом.

Вторым пороком государственности, обусловленным ее первоначальной целевой функцией, является принципиальный и последовательный отказ от развития (так как глобальному бизнесу не нужны конкуренты) и поощрение разрушительных спекуляций, в первую очередь финансовых (так как это соответствует образу действий глобального бизнеса).

Третьим пороком является расцвет коррупции: поскольку украденное выводится в фешенебельные страны и там становится ресурсом глобального бизнеса, он заинтересован в разграблении контролируемых им стран, даже если оно осуществляется не им, а обслуживающими его аборигенами.

Четвертый порок — разрушение социальной сферы, так как потраченные на нее деньги не выводятся из страны и не становятся ресурсом глобального бизнеса, а значит, с его точки зрения, являются напрасно растраченными.

Пятый порок — произвол монополий: завышая цены, они концентрируют у себя финансовые ресурсы общества для вывода их из страны (который неизбежен, так как все изложенное и безнаказанность монополий ухудшают деловой климат) и превращения их в ресурс глобального бизнеса.

В 2011 году ресурс этой системы был исчерпан окончательно, о чем свидетельствует сохранение экономического роста на прежнем, низком для России уровне в 4,3% при удорожании нефти почти в 1,4 раза. С этого момента рост ВВП неуклонно затухал, пока в прошлом году не сменился спадом.

В открытую фазу экономический кризис перешел в январе 2014 года. При цене нефти более чем в 100 долл/барр и невообразимости украинской катастрофы началась девальвация рубля, а частный капитал в панике бросился из страны (чистый отток составил почти 20 млрд. долл. за месяц). Причиной стал публичный отказ либерального руководства Банка России от своих конституционных обязанностей по обеспечению валютной стабильности, — насколько можно судить, частью ради поощрения спекуляций и инсайдерской торговли, частью из-за желания снять с себя ответственность на развитие страны.

Стоит отметить, что международные резервы России и в 2014, и в 2015 годах неуклонно превышали уровень, нужный для гарантированного обеспечения стабильности рубля в соответствии с международно признанным критерием Редди, минимум в полтора раза. Сейчас это превышение составляет примерно два раза, — а рубль по-прежнему исключительно нестабилен. Причина этого одна: сознательная политика либерального руководства Банка России, служащего не своему народу и стране, а финансовым спекулянтам, в первую очередь глобальным.

Поэтому нарастание кризиса является естественным и неизбежным. Главной проблемой является не экономический спад (3,7% после удешевления главного экспортного товара более чем втрое — это не много и не страшно) и не бюджетный дефицит, который не просто ниже планируемого, но даже соответствует Маастрихтским критериям. Более того: в федеральном бюджете накоплены колоссальные резервы, составляющие более половины его годовых расходов, — 9,2 трлн. руб.; на эти деньги в прямом смысле слова можно, если захотеть, построить новую страну. Но этого не делается, и главная проблема сегодняшней России — ужасающее падение уровня потребления народа.

По официальным данным, розничный товарооборот, который является основой потребления, в 2015 году сократился на 10%. Однако Россия считает инфляцию почти так же плохо, как США. Социологические исследования показали: рост цен, ощущаемый гражданами, примерно вдвое выше официального уровня. При официальной инфляции в 12,9% население ощутило рост цен в 26%. А это значит, что реальное сокращение розничного товарооборота составляет примерно 18%. Если же мы вспомним, что верхушка общества с высокими коррупцией и злоупотреблением монопольным положением практически никогда не снижает своего уровня потребления (а то и всегда наращивает его), нам придется согласиться с тем, что в минувшем году 90% россиян в целом сократили свое потребление минимум на четверть. Разумеется, у кого-то из них снижение потребления было ниже, а кто-то даже нарастил его, — но это означает лишь то, что кто-то потерял значительно больше среднего уровня.

Падение потребления на четверть для большинства народа — это очень много. Но не стоит забывать, что Россия в целом не жила нормально никогда, по крайней мере, после 1989 года, — а реальные доходы основной части населения начали падать еще в середине 2013 года.

Тем не менее, запас прочности у нас есть, как минимум, на 2016 год. Может быть, и дальше, — но на 2016 точно, так как пока еще велики запасы и денег, и терпения, и патриотизма, а главное — Запад, развязав против нас холодную войну на уничтожение, объединил основную часть общества осознанием общей судьбы, которой не было никогда раньше после начала перестройки.

Однако при сохранении нынешней либеральной политики, если Путин не перестанет игнорировать экономические проблемы и не сконцентрируется на них всерьез или если экономическая политика не будет оздоровлена иным способом, до конца 2018 года представляется неизбежным срыв России в системный кризис — революционную ситуацию без воспетого Лениным «субъективного фактора» (ибо системы безопасности не допустят его возникновения) или, говоря привычным историческим языком, в Смуту.

Многие, глядя на Украину, говорят, что современные социальные технологии позволяют телевизору торжествовать над холодильником, и потому падение уровня жизни может быть полностью компенсировано пропагандой.

К сожалению, применительно к России это не верно.

Действительно, Украина являет собой завораживающий пример всевластия социальных технологий: целая огромная страна погружена в полностью сконструированную, искусственную реальность и, вымирая, спиваясь и разбегаясь, тем не менее сравнительно неплохо себя в ней чувствует.

Однако не следует забывать, что Украина поддерживается как некая целостность исключительно как ледокол против России, — и потому те самые наиболее передовые, не осознаваемые нами в полной мере социальные технологии, которые там применяются для сохранения целостности общества, против нас будут применяться (и, собственно, уже применяются) для нашего разрушения и уничтожения.

В нынешнем состоянии, при нынешней либеральной политике у нас нет шансов выдержать их удар: холодильник успеет победить телевизор до отключения электроэнергии наследниками Чубайса, Россия рухнет в системный кризис, и российское общество будет довольно сложно реструктурироваться, восстанавливая свои ценности и освобождаясь от внешнего давления.

И здесь мы подошли к конфликту с Западом, который усугубляет для нас протекание как глобального, так и нашего собственного экономического кризисов.

Он носит отнюдь не ситуативный а глубоко ценностный, экзистенциальный характер и связан с принципиально разным восприятием и пониманием сущности человека.

Для современной западной культуры, — по крайней мере, политической, — человек является предельно гибким и уступчивым объектом трансформации, которая определяется потребностями бизнеса, технологий, власти и его собственного комфорта и поистине не имеет границ.

В русской же культуре, при всей ее открытости и восприимчивости, человек обладает некоторыми неотъемлемыми чертами, пусть даже и в основном физиологическими, которые он не может утратить, не переставая при этом быть человеком.

Это принципиальное расхождение проявилось, как бывает всегда, в сугубо локальном вопросе. В сентябре 2013 года президент России В.В.Путин объяснил западным политологам недопустимость гомосексуальной пропаганды среди несовершеннолетних детей, которые не способны делать сексуальный выбор просто в силу своей объективной, психологической и биологической незрелости в этой сфере. Российским властям казалось вполне естественным, что детей надо оградить от сексуальной пропаганды (в том числе и гомосексуальной) до совершеннолетия, когда они смогут сделать свой выбор относительно сознательно.

И российские власти, к сожалению, не могли даже вообразить, что для Запада эта позиция означала не столько ничем не оправданное преследование меньшинства, сколько попрание его фундаментальных ценностей и превращение всего народа России в его глазах из людей в чужеродные биологические объекты, непонятные и потому опасные, и потому подлежащие превентивному уничтожению или, в лучшем принудительному перевоспитанию.

Строго говоря, после этого Майдан в Киеве в широком смысле, как инструмент уничтожения России Западом стал неизбежен. Расстреляй Янукович собравшихся там и спаси ценой нескольких десятков убитых десятки тысяч, которые уже погибли в гражданской войне на Украине, — Запад попытался бы уничтожить нас каким-то иным способом, ибо мы доказали ему свою глубочайшую, ценностную несовместимость, несовместимость по главному вопросу человеческой жизни — что есть сам человек.

Другие причины нашей конфронтации значительно менее глубоки, хотя и не менее болезненны.

Прежде всего, это глобальный кризис: бизнесу все сложнее получать доходы, — а значит, для поддержания прибылей надо сокращать издержки. А не надо забывать, что мы для Запада — просто источник сырья, и Запад, называя нас бензоколонкой, не пытается нас оскорбить, а отвешивает совершенно незаслуженный комплимент, — так как, по крайней мере, я ни разу в жизни не видел бензоколонку, которая торговала бы сырой нефтью.

Практика (и, между прочим, задолго до уничтожения Ирака и тем более Ливии) показала: самый крутой полевой командир продает нефть значительно дешевле, чем самое слабое государство. Значит, с точки зрения глобального бизнеса, для сокращения его издержек в России не должно быть государства, — никакого, ни плохого, ни хорошего, — а должны быть полевые командиры.

Не потому, что нас кто-то не любит или вознамерился сжить со свету, а потому, что так дешевле.

И либеральная оппозиция поддерживается Западом не только как его дешевая обслуга, но и потому, что она убедительно и многократно доказала свою органическую неспособность управлять, — и потому в случае прихода к власти разрушит Россию гарантированно и быстро.

Важная причина конфронтации Запада и России — необходимость наращивать долги развитых стран, и прежде всего США. Капиталы будут покупать эти долги, лишь если будут смертельно испуганы, а США будут единственной надежной «тихой гаванью» всего мира. Но капиталами управляют серьезные люди, их не просто испугать, — для этого нужен безысходный хаос и беспросветная война. И потому вся политика США как исполнительной структуры глобального бизнеса, начиная с уничтожения Югославии в 90-е годы, направлена на расширение зоны хаоса. Уничтожение Ирака, арабская весна и организация террористической интервенции в Сирию решали именно эти задачи, — а теперь приходит наша очередь, потому что мы неустойчивы и кажемся легкой жертвой.

Огромную проблему представляет непонимание российским руководством сути современного Запада, ключевым элементом которого стал глобальный бизнес. Политики, даже высокопоставленные, давно перестали представлять свои народы и выродились не более чем в менеджеров этого бизнеса. Как и всякие менеджеры, они не самостоятельны, не способны принимать решения по изменению или даже корректировке стратегии и вполне разумно не интересуются реальностью и делают все, чтобы не задуматься ненароком о чем-то, что выходит за рамки их узких функций.

Российское же руководство, не понимая этого, совершенно серьезно пытается вести диалог с этими напыщенными и самовлюбленными магнитофонными кассетами, не способными воспроизвести ничего, что не было бы записано на них управляющими ими инвестиционными фондами, — а потом еще и обижается, причем очень искренне, их лицемерию и двуличию!

Понятно, что это непонимание ситуации и старательное, очень добросовестное общение со слугами вместо хозяев является самостоятельным фактором конфликта России с Западом.

Наконец, не стоит забывать и того, что, организовав на Украине нацистский государственный переворот и последовательно поддерживая откровенных нацистов, приведенных им к власти, Запад совершил в России подлинное имиджевое самоубийство. Мы увидели, что Гитлер был отнюдь не трагической случайностью или ошибкой, но естественным, органичным порождением самой сути западной цивилизации, — и наше отношение к Западу никогда уже не будет прежним.

Ответ на вопрос «что делать?» зависит, разумеется, от того, к кому он относится.

Российскому обществу надо всеми силами принуждать власть к разуму и попутно учиться, организовываться и готовиться к социальному катаклизму, — чтобы, когда откроется очередное окно исторических возможностей, не уничтожить само себя, как это случилось в 1991 году.

Российскому государству надо переходиться со службы глобальному бизнесу на службу своему народу и заменять стратегию разрушения страны стратегией ее созидания. Для этого надо ограничить финансовые спекуляции, произвол монополий и коррупцию, что позволит решить главные задачи развития — модернизировать инфраструктуру, нормализовать образование и здравоохранение. Путину пока мешает сделать это его гуманизм, склонность к демократии и лояльность Западу, но надо сделать все, чтобы инстинкт самосохранения перевесил.

Советовать Западу в этой ситуации странно, потому что его позиция, как было показано выше, строго логична и рациональна.

Однако глобальному бизнесу стоит все же понять, до какой черты он намерен рисковать. Ведь уничтоженная Россия не рассосется, а породит новые социальные организмы, которые будут для него опасней всего, что можно сегодня вообразить.

Например, хаос может превратить офицеров, сидящих за пультами межконтинентальных баллистических ракет, в аналог сомалийских пиратов. А за последние полтора десятилетия у нас достигнут большой прогресс в развитии стратегического ядерного оружия — и некоторые ракеты нельзя уничтожить ни на земле, ни в полете, они «прогрызают» даже полностью заваленную шахту.

Хаос может превратить Россию и в стратегическую базу Исламского государства. Сейчас оно запрещено у нас за терроризм, но социальная катастрофа может все изменить. Сегодня база исламистов — жалкие клочки Ирака и Сирии, но Запад может сделать так, что ею станет крупнейшая страна мира с богатейшими ресурсами — и эта страна будет ненавидеть Запад, и ее уже нельзя будет бомбить, потому что у нее будет ядерное оружие.

Разумная альтернатива этому достаточно проста: оздоровление российского государства и создание им собственного макрорегиона, наряду с США, Европой, Большим Китаем и Индией.

Но путь к нормализации России будет тяжелым и будет лежать через жесткий конфликт с существенными элементами Запада, — просто потому, что наше развитие неминуемо создаст конкуренцию глобальному бизнесу.

Михаил Делягин — директор Института проблем глобализации, д.э.н., издатель журнала «Свободная мысль» (до 1991 — «Коммунист»)